Они пошли по широким ступеням к входу в замок.

– Для собаки мясо найдется, – заметила Диана, лошадь и ослик могут пастись на лужайке.

– Спасибо от всех нас, миледи, – поблагодарил Дункан. – Ваше гостеприимство выше всяких похвал. Да вы еще так помогли нам сегодня…

– Помощь была взаимной. Вы сделали для нас с Хубертом не меньше, чем мы для вас: вы отвлекли зло и нанесли ему хороший удар. Кутберт будет рад. Кое-что он мог бы сделать и сам, не будь он так стар, слаб и одинок.

У него никого нет, кроме меня. Все его бывшие товарищи уже умерли.

– Кто это – Кутберт?

– Колдун, о котором я говорила, последний могущественной группы колдунов. Он растерял большую часть своей силы из-за недостатка компаньонов, хотя он станет это отрицать, если ему скажешь. Я уже стараюсь не упоминать об этом.

– Вы сказали, что он стар и болен. Я не знал…

– Колдуны – не сверхестественные существа. Это просто люди большого знания определенных тайн и поэтому могущие сделать много удивительных вещей, но им так-же свойственны болезни и горести, как и всему человеческому роду. Я предполагала еще раз побывать в той деревенской церкви, где мы с вами познакомились, но когда прибыла сюда, увидела, что Кутберт очень плох, и осталась заботиться о нем.

– А как он сейчас?

– Спасибо, ему много лучше. Он заболел, скорее всего, по собственной вине. Когда я уехала, он забыл о еде, погрузившись в работу. Он очень стар и нуждается в уходе.

Они стали подниматься по высокой лестнице. На полпути Дункан оглянулся и увидел за кругом стоящих камней рощу.

– Этих деревьев раньше не было.

– Каких деревьев? – Спросила Диана.

– За оградой.

– Вы не понимаете: отсюда вы видите все таким, как было во времена постройки замка.

Наконец, они вошли в большой холл. Пол был сделан из хорошо пригнанных цветных каменных плит. Несколько коротких лестниц вели из холла в другие части замка.

В канделябрах по стенам горели толстые восковые свечи, давая холлу мягкое освещение.

В центре холла стояла шестифунтовая колонна трех футов в диаметре. Увидев то, что скорчилось на ее вершине, Дункан и все трое остановились в изумлении.

– Пошли, – нетерпеливо сказала Диана. – Это Скрач. Не бойтесь его, он ручной и совершенно безвредный.

Они медленно двинулись дальше, а создание на колонне их внимательно разглядывало. Затем оно сказало:

– Она говорит – только Скрач. Презрительно говорит. Она всегда говорит правду, потому что она правдивая и даже благожелательная особа. Вы видите перед собой демона из колодцев ада и можете либо жалеть, либо презирать его.

– Он всегда драматизирует, – проговорила Диана. – Он останавливает каждого, кто придет в гости и рассказывает свою историю. Конечно, здесь никто не знает, правдива она или нет, но он все равно рассказывает. Дайте ему возможность, и он совсем заговорит вас.

– А что он такое? – Спросил Дункан.

– Он же сказал вам: он демон из ада. Он был здесь привратником почти столько же времени, сколько стоит замок.

– Они назвали меня привратником, – возразил Скрач, – но я не при входе. Я прикован к этой колонне, чтобы смешить людей, но не все они смеются. Мне кажется, чаще я внушаю им глубокую жалость как самое несчастное создание, беглец с места своего рождения, а не настоящий жилец этого пышного и славного дворца. Посмотрите на меня, пожалуйста, и вы увидете, вру ли я. Посмотрите на мои помятые рога, на горб на спине, на изуродованную ступню, покалеченные руки, скрученные артритом – результат грязи, сырости и холодного климата этой самой что ни на есть варварской страны.

– Скрач, заткнись! – Резко приказала Диана.

– И пожалуйста, – продолжал Скрач, – взгляните на мой хвост, который, как и рога, составляет гордость всякого демона. Посмотрите и скажите, можно ли им гордиться. Он сломан в трех местах и не исправлен как следует, хотя поправить его – пустяк для любого хирурга.

– Скрач, – сказала Диана, – я велела тебе замолчать. Прекрати болтовню. Нашим гостям ты вовсе не интересен.

Дункан видел, что все сказанное Скрачем – правда. Последняя часть хвоста выглядела удивительным зигзагом, как будто перелом не пытались укрепить для срастания, а если и укрепляли, то очень плохо. Левая нога была перебита по меньшей мере трижды, копыто приросло неправильно. К этой ноге была прикреплена цепь, другой конец которой крепился к тяжелой металлической скобе, утопленой в камень. Уродливый горб поднимал его острые плечи. Левый рог был в порядке – короткий, но крепкий. Зато правый искривился, потрескался и склонился к самому лбу. Руки с полусведенными пальцами болтались.

Конрад подошел поближе и дотронулся до искалеченной руки демона.

– Ах ты, несчастный сукин сын! – Сказал он сочувственно.

– Давайте пойдем, – холодно заметила Диана. – Не стоит он вашей жалости.

Первым делом Диана осмотрела раны. Она смазала целебной мазью рану Конрада, очистила ободранное лицо Эндрю, смазав его смягчающей мазью, промыла ранки на лбу Дункана. Мег, не получившая ни одной царапины, села на стул, слишком высокий для нее и с хихиканьем рассказывала о своем участии в битве.

– Поверьте, старая девка знала, что делала. Я легла на землю в стороне от вредного пути. Я никого не могла убить, потому что у меня нет для этого силы, но мешала я им здорово. Я нашла крепкую ветку от колючего дерева и издали хлопала безволосых по голым ногам. Они не видели, кто их бьет, а я щелкала их изо всей силы, сколько ее есть в моих тощих руках. Они подпрыгивали и отступали, а милорд в это время рубил их мечом, отшельник пронзал посохом.

– Всегда в брюхо, – гордо добавил Эндрю. – Брюхо мягкое и легко протыкается при точном ударе.

– Прямо не знаю, как вы справились, – покачала головой Диана.

– Я неслась туда со всей возможной скоростью, но…

– Наше оружие крепко, – ханжеским тоном произнес Конрад, – потому что наше дело правое.

После лечения они исследовали длину и толщину хорошо прожаренного бычьего бедра, большой каравай хлеба, круг сыра, блюдо жареной птицы, оставшейся со вчерашнего дня, и корзинку сочных груш.

– Когда Кутберт не забывает о еде, – сказала Диана, – он первоклассный едок. Он любит хорошую птицу, причем почаще и побольше, и понимает в ней толк.

Они сидели за столом в кухне, там же, где Диана их лечила. Лекарства были отодвинуты в один конец стола, а еда поставлена на другой.

– Я прошу извинения, что подаю вам в таком неблагородном месте, но столовая наша черезчур пышна. Мне в ней как-то неловко. По-моему, она излишне роскошна, и вы, я думаю, сказали бы то же самое. После еды там нужно перемыть, высушить и поставить на место кучу фарфора и серебра. Слишком много работы.

– Когда мы сможем поговорить с Кутбертом? – Спросил Дункан. – И сможем ли?

– Конечно сможете, но только не сегодня. Было время, когда он засиживался за письменным столом до полуночи, но в последние годы он привык ложиться спать с петухами. Старику нужен отдых. А теперь расскажите, что случилось с вами после нашей первой встречи. Правда, сюда доходили слухи о ваших делах, но вы сами знаете, как верить слухам.

– Ничего особенного не было, – ответил Дункан.

Мы, похоже, попадали из одной беды в другую, но каждый раз нам удавалось унести свои шкуры.

Они рассказывали, а она внимательно слушала, наклонив голову, и пламя свечей играло на ее блестящих волосах.

Об одном только не сказал ей Дункан, а другие то ли забыли, то ли не обратили внимания на то, что он умолчал о находке амулета в могиле Вольферта. Глядя на Диану, Дункан думал, не вернуться ли в рассказе назад и не сказать ли об амулете, но в конце концов удержался. Он, конечно, понимал, что эта вещь ее очень заинтересует, и она, собственно, имеет право знать, если Вольферт приходился ей родней.

Когда рассказ кончился, она сама заговорила о Вольферте.

– Вы помните, что я искала записи о нем. Вы, сэр, отшельник, кажется, говорили, что слышали о нем, но наш разговор был прерван безволосыми. Вы ничего не обяснили, но, кажется, расстроились.