Среди деревьев мелькнула серая тень.

– Волк, – отметил Дункан.

– Здесь куча волков, – подтвердил Эндрю. – Больше, чем было раньше.

За первой шмыгнула вторая тень, а дальше на склоне показался еще один.

– Вот уже трое, – сказал Дункан. – Их может быть и больше. Не пойдут ли они за нами?

– Насчет этого можно не беспокоиться, – уверил Конрад. – Волк труслив. Встань перед ним, и он убежит.

Мег слегка вздрогнула.

– Они чуют кровь, – сообщила она. – Они чуют ее заранее.

– Бабьи сказки, – буркнул Конрад.

– Нет, не сказки, – возразила Мег. – Я знаю. Они знают, куда идет смерть.

– Не наша кровь, – сказал Конрад, – и не наша смерть.

– Если бы здесь был Снупи, – вздохнул Эндрю, – он бы, наверное, нашел тропу. Но о нем нечего и думать. У него нет чести. Даже когда он разговаривал с вами и давал вам слово, он не собирался помогать нам.

– Обойдемся и без него, – резко ответил Дункан.

– Во всяком случае, – добавил Конрад, – мы ушли от колдовства, приготовленного для нас.

– От колдовства – да, – согласился Эндрю, – но здесь будут и другие вещи.

Они закусили и снова двинулись, направляясь к востоку, вернее сказать старались держаться восточнее, потому что на этой запутанной извилистой местности нельзя было идти в каком-то одном направлении. Было много препятствий: то осыпавшаяся почва на подеме, так что приходилось обходить холм, то завал упавших деревьев, который тоже приходилось обходить, но все-таки они пробирались к востоку.

Солнце близилось к закату, а они еще не нашли никакой тропы. В этом районе вообще не было человеческих следов.

Не было ни сгоревших ферм, ни вырубок, которые когда-то могли быть полями. Древние деревья, поседевшие от старости, стояли непотревоженными.

Время от времени они видели волков, но всегда издали.

«Пропали мы», – думал Дункан, но вслух этого не высказывал. Что бы не говорил Эндрю, но тропы так и было. Может, они так и будут углубляться в чащу и ничего не найдут? А вдруг чары все еще действуют, только на другой лад?

Солнце уже почти зашло, когда они спустились в узкую долину, тенистое и спокойное место, вызывавшее меланхолические чувства. Здесь человек обязательно пойдет тихо и не повысит голоса. Солнечный свет еще захватывал вершины холмов и золотил осеннюю листву, но к долине уже приближалась ночь. Дункан прибавил шагу и поравнялся с Конрадом.

– В этом месте пахнет злом, – сказал тот.

– Возможно, но оно подходит для лагеря. Укрыто от ветра, и, наверное, есть вода. Это лучше, чем быть на продуваемых ветром холмах.

– Мне кажется, что я вижу что-то впереди. Белое. Может, церковь.

– Странное место для церкви.

– Я не вполне уверен. В темноте не разглядишь.

– По-моему, я тоже вижу. Прямо перед нами что-то белеет.

Подойдя ближе, они увидели здание, похожее на крошечную церковь. Высокий тонкий шпиль поднимался к небу. Дверь была открыта. Перед ней было расчищенное пространство – ни куста, ни деревьев, и они прошли через него с великим удивлением, потому что здесь не должно было быть церкви, даже маленькой – ведь вокруг не было никакого жилья. Кто же ходил в эту церковь? Однако здание стояло.

«Часовня, – подумал Дункан. – Одна из тех тайных часовен, которые по каким-то причинам ставят в местах, далеких от какой-либо дороги.»

Дункан и Конрад почти подошли к часовне, когда их догнал Эндрю.

– Это часовня Иисуса-на-Холмах, – проговорил он. – Я слышал о ней, но никогда не видел и не думал, что когда-нибудь найду ее, тем более, что те, кто говорил, сами не очень-то верили в ее существование.

– Однако, она здесь, – заметил Конрад.

Эндрю был заметно потрясен. Рука, державшая посох, дрожала.

– Священное место, – огляделся Дункан. – Может, место паломничества.

– Но недавнее, – добавил Эндрю. – Не больше, чем несколько сотен лет. Оно на очень не святой земле. В древние времена здесь была языческая гробница.

– Очень много святых мест воздвигнуто на бывших языческих, – возразил Дункан. – Наверное, предполагалось, что язычники скорее примут христианство, если церкви будут построены на знакомых им местах.

– Да, я знаю. Когда я читал святых отцов, я встречал упоминания о таких местах. Но эта часовня была чем-то еще.

– Языческой гробницей, ты сказал. Место друидов скорее всего.

– Нет, не друидов, – покачал головой Эндрю. – И не гробницей человека, а местом, где собиралось зло и в определенные дни устраивало вакханалии.

– Но если так, зачем же здесь построили часовню? Мне кажется, церковь должна избегать таких мест, тем более в старые времена.

– Не знаю. В старые времена были воинствующие священники, которые волей неволей должны были встречаться с дьяволом лицом к лицу.

– И что тогда случалось?

– Не знаю. Рассказывали многое, но, может быть, все неправда.

– Но часовня есть, – проговорил Конрад, – значит, разрешено было ее поставить.

Дункан поднялся по трем темным ступеням к дверям часовни и вошел внутрь. Часовня была крошечная, вроде домашней, всего по одному окну с каждой стороны, с низкосортными цветными стеклами, шесть скамей, по три с каждой стороны узкого прохода. А на алтаре…

Дункан в ужасе остановился. Во рту стало горько и сердце сжалось при виде распятия, висевшего за алтарем. Оно было вырезано из целого куска дуба, и сам крест, и фигура Христа, но оно было перевернуто. Фигура Христа стояла на голове. Она была запачкана, а над ней было написано по латыни непристойное выражение.

Дункану показалось, что его ударили по лицу. Он с трудом держался на ногах, колени подгибались. Он сам удивился реакции на это надругательство и кощунство: ведь он не был ревностным христианином, не был ни набожным, ни благочестивым. Но теперь он, рискуя своей головой и головами других, выполнял дело церкви.

Распятие было предметом издевательства, взрывом языческого хохота, насмешки над верой, зубоскальства и, вероятно, ненависти. Враг насмехался над тем, что не мог победить.

Конрад говорил, что часовню, видимо, разрешили построить на языческой земле, но при виде этого возник вопрос: почему разрешили? Тогда перевернутое распятие имело причины.

Много лет назад пришли люди от имени Христа, воинствующие люди, намеревавшиеся вбить христианство язычникам в глотку, и построили часовню. И вот теперь шутка обернулась против них, и часовня стала посмешищем.

Он услышал за спиной хриплый вздох: вошли Конрад и Эндрю, увидели распятие и на мгновение задохнулись от ужаса.

– Насмешка, – прошептал Дункан, – живое издевательство. Но господь выдержит это, сочтет пустяком.

Часовня была чистой и ухоженной. Не было никаких признаков разрушения временем. Ее недавно подметали, и все было в хорошем состоянии.

Они медленно пятились к двери. На ступеньках, сьежившись, сидела Мег.

– Вы видели? – Спросила она.

Дункан молча кивнул.

– Я не знала, что мы идем к этому месту. Кабы знала – сказала бы вам, остановила бы.

– Ты знала, что здесь?

– Только слышала.

– И ты не одобряешь этого?

– Зачем мне одобрять или не одобрять? Я ни с кем не ссорилась. Но я не хотела бы, чтобы вы это видели. Я ем ваш хлеб, еду на вашей лошади, ваша большая собака не рвала на куски моего тела. Вы не рубили меня мечом, высокий человек помог мне встать и подсадил на лошадь, даже этот прокисший отшельник угостил меня сыром. Могу ли я желать вам вреда?

Дункан наклонился и погладил ее по голове.

– Ладно, бабушка, переживем.

– Что будем делать? – Спросил Эндрю.

– Проведем здесь ночь. Мы устали за день и дальше идти не можем. Нам нужно поесть и отдохнуть.

– В этом месте я куска не проглочу, – сказал Эндрю.

– А что делать? Идти на холмы? Продираться в темноте через лес? Мы не пройдем и мили.

Говоря это, он про себя думал, что они с Конрадом ушли бы, оставили бы это проклятое место позади. Могли бы идти всю ночь, если понадобится, лишь бы уйти подальше от часовни Иисуса-на-Холмах. Но ноги Эндрю подкашивались от сурового обращения, какому они подвергались, а Мег, хотя она наверняка станет отрицать, умирает от усталости. Тогда, в пещере отшельника, он сожалел, что ему навязались добровольцы, и теперь ясно, что он был прав.