Между тем, в самое последнее время Минерва (бывшая Евлалия) вновь заставила говорить о себе. Один из наших современников, сочтя, что уместно передохнуть там, возвращаясь из экспедиции в созвездие Гончих Псов, принес совершенно иные вести: Минерва якобы целиком покрыта непроходимыми лесами, а ее животный мир, сводящийся к каким-то слепым насекомым, можно сказать, не существует.

Я забыл указать, что между двумя путешествиями прошло три тысячи лет.

Камнееды, своего рода живые окаменелости, — последние представители редчайшей разновидности, известной нам пока лишь по ряду весьма дерзких гипотез, каковые горазды выдвигать ученые, демонстрируя плодовитость своего воображения и в итоге всегда выводя из тысячи и одной ту, что является прародительницей всех остальных, но подтверждений которой так и не обнаружено среди отложений палеозойской эры, эры человека из Тукамона.

Наши ученые утверждают, что обитатели Тукамона (своего рода собирательное имя первоконтинентов, возникших из докембрийского океана) еще не изобрели речь, сей безобразный шум, и разговаривали ультразвуками. Нынешние камнееды, немногочисленные, но постоянно странствующие, не заикаясь, собственно говоря, о родине, этакие доисторические вечные жиды, питаются отбросами, оставшимися от живших в эпоху их далеких предков морских животных, из которых мы, в добавок к кое-каким косметическим кремам, тупо извлекаем наши углеводороды.

Постоянная расточительность, проявляемая нами в отношении основного продукта их питания, служит для них непереносимой обидой, и их боевики всегда при деле, изымая из наших бензохранилищ или трубопроводов немало необходимой для их «существования» «сущности», в сущности — бензина.

Путешествуя, в качестве единственного чемодана камнеед использует пятилитровую канистру, на ней он может прожить целый год.

Духовитые трилобиты делятся на три четко различающиеся социальные категории: женщины, мужья и любовники. Поначалу смешанные, представители двух последних по достижении половой зрелости проходят тест на предмет любовной ориентации и, согласно личным склонностям, зачисляются в ту или иную категорию своего пола. Муж никогда не сможет стать любовником и наоборот, не рискуя нарваться на строгость закона, который, как и во всех приобщенных к культуре обществах, для всех один.

Они продолжат обучение в разных университетах: будущий муж пройдет курсы генетики, акушерства, ухода за младенцами, кулинарного искусства, научится заменять женщину во всех ее второстепенных занятиях. Будущий любовник, в свою очередь, научится заниматься любовью, бегло говорить на трех языках, водить спортивный кабриолет, изыскивать средства одним из тысячи способов, что не обеспечивают солидного положения и ближе к легализованному воровству, нежели к работе на конвейере.

Каждая женщина имеет право на одного мужа и одного любовника. Но жить она обязана в доме мужа, как правило в снимаемой им скромной квартире, и может появляться в частном отеле своего любовника или в его сельском доме лишь на двадцать четыре часа первого и пятнадцатого числа каждого месяца. Если полицейский рейд застанет ее там вне установленного времени, муж вправе потребовать развода. Женщина, лишенная положения супруги, становится пансионеркой одного из тех приемников, где распущенность в поведении контролируется особыми предписаниями.

Муж чаще всего занят ручным трудом с нормированным рабочим днем и нормами выработки. Любовник волен придумывать себе занятия по собственному усмотрению, может предоставить своему воображению перескакивать с предмета на предмет, как тому заблагорассудится, и в конечном счете оказывается изобретателем всех тех машин, за которыми мужу предстоит корпеть до седьмого пота, чтобы произвести, поддержать, приобрести. Цивилизация избытка, нахлынув к работяге через парадную дверь, не замедлит вышвырнуть его через черный ход. Пренебрегаемый женой, которая позволяет себе едкие сравнения двух этих образов жизни, борясь за пожираемую выплатами кредитов скудную зарплату, он испускает последний вздох, так и не поимев секунды, чтобы перевести дух, в состоянии фрустрации, близком к отчаянию.

Добавлю, что у духовитых трилобитов только любовники могут быть парикмахерами, маникюрами, массажистами и им разрешается невозбранно появляться на дому в отсутствие мужей, дабы причесать их жен, промассировать, растереть.

Стоит им забеременеть, как их кожа начинает известковаться, и вот они уже напыщенны и натянуты, избегают любого движения, которое могло бы вызвать в их плоти режущие складки. Процесс неуклонно ускоряется: из позвоночника расходятся костные покровы, расширяясь и спаиваясь друг с другом, вскорости превращая их в пленниц герметического эндоскелета. Ходить приходится на четвереньках. Шея еще сохраняет определенную подвижность, но часто, устав, они свешивают голову между грудей, плющимых теперь о пол их будки, и, втянув внутрь ноги, засыпают на долгие часы, как будто бесчувственные к миру.

Хотя, как может показаться, их собственная интерпретация относится к области фантастики, во влиянии звезд на астероидов не приходится сомневаться: их женщины выглядят словно пятиконечные звезды. Каждый луч заканчивается головой, как две капли воды схожей со своими соседками, лишенной волос, но снабженной парой лиловых зрачков, по очереди то томных, то смешливых. Маленький, кругленький, словоохотливый самец с легкостью объясняется при помощи рук с пухлыми, очень проворными кистями и поспешно вышагивает на коротеньких при его дородности ножках. И легко падает. Падает прямо в объятия лучей грозной астерии.

Боязливый, трусоватый, не понимая, чего от него хотят, он втягивает тогда голову, руки и ноги, и его округлость достигает совершенства шара. Астерия должна часами его растирать, распалять, щекотать кончиками пяти своих язычков, не спуская с него при этом своих пяти пар глаз, так как при минутной невнимательности, стоит передохнуть сжимающим его сладострастным рукам, как он откатится в сторону и со всех ног пустится прочь. Чтобы двадцатью шагами дальше попасть в лапы другой астерии, которая только этого и ждала.

Иногда, однако, успокоенный теплым окружением партнерши, он решается высунуть голову и, рот ко ртам, поддается и соединяется с нею, на радость и на горе.

Я прибыл к клейкийцам в один из тех прекрасных летних вечеров, что пахнут липой и мятой. Как раз накануне того дня, когда при большом стечении народа и под раскаты шумной музыки они справляют праздник девушек на выданье. Праздник, который случается раз в году и проходит на центральной площади их столичного города, Эльмура-на-Крисисе. В действительности его следует отличать от парного ему, но расположенного у антиподов города Эльмур-на-Тюдене. Упоминаю об этом просто для памяти, к моему рассказу это уточнение никакого отношения не имеет.

Я остановился у нашего местного корреспондента, старого, молчаливого вдовца с дочерью на выданье, которую как раз и пригласили выступить в соответствующей роли на завтрашней церемонии.

Вечерняя трапеза в старом семейном особняке, во время которой юная девушка окружила меня знаками самой ласковой предупредительности, еще горяча в моей памяти: она была наделена хрупкой красотой тех тепличных цветов, покоробить которые, словно перепад температуры, может малейшая ложная нотка. Представление, на которое мне через двенадцать часов предстояло взирать с почетной трибуны, после ночи, посвященной глубочайшему сну, оказалось, однако же, не из тех, что способны вдохновить деликатную душу. Судите сами: все выстроившиеся в ряд, словно на конкурсе красоты, девушки были с ног до головы покрыты клеем. Напротив выстроились обмазанные подобным же образом поклонники. По сигналу каждый должен бежать к своей напарнице и обнять ее самым тесным, самым убедительным образом. По новому сигналу мускулы напрягаются в обратную сторону — за этим следят судьи, — пары, которым не удалось отклеиться друг от друга, считаются супругами и на этом основании выбывают из конкурса. Я пристально следил за своей хозяйкой, которую крепко зажал какой-то приземистый бородач; она предпринимала отчаянные попытки высвободиться. Не знаю, каким чудом, но ей это удалось. Я перевел дух. Когда ряды перестроились, напротив нее оказался новый парень. И снова был дан сигнал.