Однако строительная программа нынче такая, что одним энтузиастам с ней не справиться. Да и прямо со школьной скамьи не поднимешься на верхотуру башенного крана и в кабину экскаватора не сядешь — это не тачки, не грабарки. Надо еще идти в профтехучилища. А там выбор большой. И приток молодых мастеровых людей на рядовые стройки с каждым годом ослабевает. У строителей есть своя поэзия и своя проза. К поэзии, я отношу все громкие сооружения, а проза — это тысячи и тысячи новых жилых домов. Сейчас нам не хватает именно п р о з а и к о в. Нашего брата такое явление, конечно, беспокоит, если рассуждать узко, с профессиональной точки зрения.
Понимаю ли я молодежь? Стараюсь понять как «племя младое, незнакомое». Твое поколение во многом отличается от довоенного, оно несет на себе космический отсвет нашего времени. Кстати, понять молодежь вне времени вообще невозможно. Сначала надобно не только кожей — сердцем почувствовать время, его масштаб, его ход и ритмы, а потом уже попытаться проникнуть в тайны внутреннего мира современной молодежи. Кто свысока поглядывает на вас под тем предлогом, что вам не довелось хаживать врукопашную, тот не видит связи времен.
Традиции передаются по законам с о ц и а л ь н о й г е н е т и к и. Духовное, материальное наследство с каждым годом становится все более бесценным, и поэтому тревога старших за будущее вполне оправдана, лишь бы она не превратилась в сухое начетничество, которое, как правило, только раздражает молодых. (Впрочем, и немолодых тоже.)
Да, мне часто приходит на память моя молодость. Я, каюсь, завидую вашей образованности. Недавно назначил одного талантливого парня заместителем главного инженера треста. Или вот твой сводный брат не первый год ведет промышленный отдел в областной газете. У моего поколения вся молодость ушла на н у л е в о й ц и к л, а вы к тридцати годам успеваете защитить кандидатские диссертации. Все эти сравнения в вашу пользу. А какие против? Ну, к примеру, спешите вы жить с комфортом. Цепкая власть вещей гасит и самые благородные порывы души. Мой идеал — молодой человек с одним-единственным чемоданом в руках. Такой, побывав на знаменитых стройках, вернется домой неузнаваемо повзрослевшим. Никакие цветные телевизоры не заменят вам многоцветия жизни.
Правда, тебя-то, Вика-невелика, вряд ли упрекнешь в потребительском отношении к жизни. Ты ударилась, пожалуй, в другую крайность. Не знаю, как насчет маминого сравнения науки с м о н а с т ы р е м, однако молодость слишком ходка: пройдет без всяких привалов, и ее уже потом не наверстаешь. Подумай-ка ты об этом на досуге, прогуливаясь мимо бакинской Девичьей башни, о которой у вас там сложены всякие легенды…
Конечно, ты можешь распоряжаться моими письмами как угодно, в них нет секретов от мамы. Я собираюсь написать ей отдельно, все никак не соберусь. Не то что не хватает времени — не хватает духа. Ты еще не знаешь, какая это больная, противоречивая любовь, что настигает тебя в поздние лета. Время необратимо — полбеды, но когда любовь необратима — сущая беда…
Сегодня утром видел за городом первого грача. Весна не за горами. А как у вас, на юге?»
«Милый отец! Друг мой верный!
У нас тут весна буйствует вовсю. Наш — в общем-то довольно неприглядный с птичьего полета — Апшеронский полуостров, где одни камни да песок, пышно расцвел, принарядился. Глубокой осенью кажется, что здесь ничто не растет и расти не может, что вороха пунцовых гранатов, оранжевой хурмы, яблок, винограда и прочих южных благ — все это откуда-то завезено на пестрые улицы и шумный восточный рынок. А сейчас город окольцован бело-розово-красным пламенем воспрянувших садов. Ожил, зазеленел и Приморский бульвар. Даже трепетная есенинская березка в Мардакянах, что так болезненно приживается под южным солнцем, и та вольно распустила мелкие глянцевитые листочки.
Весна у нас нынче тихая, влажная. Еще недавно сильные ветры ежедневно налетали на город, зябко было на апшеронском сквозняке, море металось из стороны в сторону с такой яростью, что тревожно думалось о смельчаках, несущих вахту в открытом Каспии, на Нефтяных Камнях. А сейчас стоит удивительное безветрие, и сады, пользуясь случаем, цветут дольше обычного. Но в воздухе уже лениво кружат привядшие лепестки.
Начинаю постепенно собираться к тебе в гости. Знаю, что до отпуска далековато, что рано укладывать вещички в тот единственный походный чемодан, с которым ты хотел бы видеть молодых людей в наш век, но горячее нетерпение одолевает меня все больше.
Мама по нескольку раз перечитывает твои письма. Она живет твоими письмами, ждет не дождется очередной весточки с Урала. Но ехать со мной пока отказывается. «После как-нибудь», — говорит. Чудачка, право! Когда это — после? Ну, приехали бы мы с ней вдвоем, погостили у тебя, посмотрели твой Урал и ничего страшного не случилось бы. Так нет, она и слышать не хочет. Напиши ей, пожалуйста, отдельно. Неужели вы не можете аккуратно переписываться как старые друзья? Если я все упрощаю, то извини, отец. Возможно, я так пристрастилась к «формальной логике», в которой ты косвенно упрекнул меня, что действительно не способна проникнуть в диалектику ваших чувств.
Спасибо тебе за откровенные размышления о молодежи, хотя сама я и вышла из комсомольского возраста. Мама судит молодежь куда более строго, чем ты. Понимаю, она имеет на это право: молодые годы ее прошли на фронте. Но нельзя же мерить только своей судьбой совершенно иные судьбы нынешней молодежи: в конце концов и война-то шла ради нее. Разумеется, всякая накипь обычно бросается в глаза — ну те избалованные сынки и дочки, разъезжающие в папиных «Волгах» и «Жигулях», бездумно прожигающие юность в ночных загородных ресторанах. Таким нет дела до таежных БАМов, если они даже трепетную песнь о Дне Победы легкомысленно переделали в модный вертлявый танец. Они вовсю разглагольствуют о какой-то полной духовной раскрепощенности. Но какое больное похмелье наступает у них потом, когда остается позади легко, бесцельно прожитая молодость!
Я пишу тебе под настроение: мы только что поспорили с мамой, прочитав твое последнее письмо. Она запальчиво обвинила тебя в либерализме, в заискивании перед молодежью, а я стала на твою сторону. Мне кажется, что ты, коренной строитель, объективнее судишь о молодых.
Ладно, довольно о серьезном. «Идет-гудет Зеленый шум, Зеленый шум, весенний шум!..» Ты советуешь мне подумать о том, что молодость очень ходка, что и не замечу, как пройдет она без привалов. Я уже писала тебе о доценте, который пытался настойчиво ухаживать за мной. Вообще ухажеры были и до него, но этот больше других нравился маме. Я отказала ему. Вскоре он женился на студентке-первокурснице. И что же? Теперь его отчислили из института за взятки с абитуриентов. Пьет, опускается все ниже. Представляешь, отец, в каком бы незавидном положении оказалась я, став женой интеллигентного проходимца. Мама и тут нашлась, утверждая, что со мной бы он не опустился. А зачем мне муж, которого надо остерегать от дурных поступков? Нет уж, избави бог меня от супружеской «педагогической поэмы»! Лучше отсидеться в бакинской Девичьей башне, о которой ты, оказывается, помнишь.
Любовь не ищут. Любовь ждут, не сетуя на ее опоздание. Смешно, разумеется, что я пишу тебе об этом. Но ты поймешь меня. Будет и на моей улице праздник, будет, ты уж не беспокойся за свою доню.
Снова и снова обнимаю тебя, милый, добрый мой отец! Живу тем, что скоро увидимся. Твоя Вика-невелика».
«Весенний привет, Виктория!
На сей раз виноватой оказалась именно весна, что я опять задержался с ответом. Дела, дела… У строителей и весной много забот, как у перелетных птиц, которые заново вьют гнезда, благоустраивают прошлогодние. Мы тоже закладываем новые дома, начинаем отделочные работы в старых «коробочках». Вот я и замотался. Вдобавок к тому бесконечные заседания, как у тех же грачей, шумливо выясняющих отношения после зимних метелей.
