— Нет у меня организации.

— Кто помог тебе пробраться в партию?

— Никто.

— Честные люди не станут рекомендовать провокатора!

— Они не знали… Пожалуйста, не тревожьте их! — Шварц заплакал. Снял очки и без стеснения рукой вытирал слезы.

Провокатора увели, а Бижевич распорядился вызвать всех, кто рекомендовал Шварца в партию.

— Вот тебе и организация, товарищ Морозов. — Бижевич с удовольствием потирал руки. — В чем твоя беда, товарищ Морозов? Ты очень интеллигентен: ахи да охи! Почему да отчего…. Я об этом говорил, помнишь, в Долгушине. Настоящий чекист действует прямо: есть враг, значит, есть его окружение! Есть Шварц, есть три рекомендовавших его в партию. Они обязаны были знать, кого протаскивают в ВКП(б)!

Удивлению Морозова не было предела.

— Откуда вы все это взяли, Юзеф Леопольдович? Нам известно, что Шварц по слабоволию стал провокатором. За прошлое он должен нести кару. Но, в самом деле, товарищ Бижевич, при чем коммунисты, рекомендовавшие его в партию? Мы, чекисты, и то не знали о провокаторстве Шварца.

— Вот с этим предстоит разобраться, как это у вас под носом орудовали жандармские сыщики и шпионы! Вы не воспитали в себе чувство подчиненности, товарищ Морозов, потому возражаете мне. Чекист должен повиноваться до самоотречения. Скажут: твой отец враг! И ты без размышления должен арестовать отца!

— Ну, до такого я еще не дошел! — Морозов разнервничался и вышел из кабинета.

Бижевич с пристрастием допросил коммунистов, рекомендовавших Шварца в партию, и оставил их в тюрьме, а сам обратился к прокурору за санкцией.

— Контрреволюционная организация у вас тут открыта! — говорил он прокурору. — Наши товарищи проявили близорукость.

Но прокурор, старый большевик и сам в прошлом чекист, отказался санкционировать арест коммунистов.

— Сходите в горком партии! — посоветовал он.

В горкоме КП(б)У встретили Бижевича весьма сдержанно и даже упрекнули:

— Вы у нас уже больше недели, а в горком почему-то не заглянули.

Секретарь — женщина в темной кофте и без левой руки — изучающе смотрела на представителя центра ОГПУ. А выслушав доводы Бижевича, сказала:

— Мы рассмотрим дело товарищей в партийном порядке. Перешлите, пожалуйста, материалы в горком. А Шварц Ганс Меерович уже исключен из рядов КП(б) Украины — поступайте с ним по закону.

Злой и непримиримый явился в отдел ОГПУ Бижевич, вызвал на допрос Шварца.

— Твои рекомендатели признались! Ваша шайка хотела взорвать Днепрогэс!

Шварц, постаревший сразу лет на десять, ссутулившись и опустив голову, вяло отозвался:

— Ничего я не знаю…

— Становись к стенке! — заорал Бижевич. — Пена запеклась на его губах. Глаза словно плавились от бешенства. Он вырвал пистолет из кобуры.

— Смотри мне в глаза! Чей ты шпион? Считаю до трех! Ра-аз!..

Морозов испугался: убьет без суда! Он понимал, что Бижевич вымещает на арестованном свою неудачу, срывает злобу. Ведь Шварц теперь находится во власти чекистов. А в отделе самым старшим был Бижевич. Значит, Шварц во власти его, Бижевича! Но за жизнь арестованного отвечает в первую очередь отдел ОГПУ. И Морозов не выдержал:

— Товарищ Бижевич, вас можно на минуту?

Юзеф Леопольдович опустил руку с пистолетом и, пошатываясь, как пьяный, пошел на Морозова.

— Ну, чего тебе?

— Подпишите бумагу. — Это был предлог к разрядке.

Бижевич вытер вспотевший лоб, пробежал глазами протокол прошлого допроса и расписался. И снова к Шварцу.

— Ты выдал подпольную организацию?

— Я…

— В расход, сволочь!

Бижевич в изнеможении опустился на стул. Потом вдруг подскочил и с силой ударил кулаком Шварца! Тот упал, стукнувшись головой о край стола.

Морозов побледнел, схватил за руки Бижевича, бесцеремонно выталкивая его за дверь.

Тимофея Ивановича бил нервный озноб. Он приподнял арестованного, влил в рот ему воды.

Шварц очнулся, мутными глазами посмотрел вокруг, стал шарить руками, стараясь найти очки…

Морозов вызвал караул и приказал увести подследственного. Тимофей Иванович был потрясен: чекист бьет арестованного! А как же сентиментальные стишки? Для чего же он их помнит? Неужели в центре не знают, кто учится в спецшколе?

На заре Советской власти в Петрограде были задержаны заговорщики. При облаве они отстреливались и убили несколько чекистов. Когда заговорщиков привели в ЧК, морячок в бушлате, товарища которого только что сгубили враги, со всего размаха ударил белого офицера. И в это время вошел Дзержинский. Он коротко бросил:

— Оружие! — и протянул руку.

Матрос беспрекословно снял маузер, вынул из кармана две гранаты и все передал адъютанту Дзержинского.

— Под суд! — снова так же коротко и властно сказал Дзержинский.

На этом примере непримиримости к самовластию воспитывались чекисты и более позднего призыва… И вдруг такое… Бижевич вернулся в отдел лишь к ночи. Морозов не мог смотреть ему в глаза. А Юзеф Леопольдович вел себя так, как будто бы и не было дикой сцены расправы с арестованным.

— Юзеф Леопольдович, вы нарушили закон! — сказал Морозов, побледнев. — Бить арестованных не позволено!

— Они нас не только бьют, а убивают! — ответил Бижевич, листая бумаги в деле Шварца.

— Даже в начале революции чекисты не били арестованных! А теперь ведь другое время…

— Именно — другое… Мне кажется, что вы труды товарища Сталина плохо изучаете, товарищ Морозов. Классовая борьба усиливается, и мы не будем щадить врагов! Оформляйте быстро Шварца!

— Согласно закону, Юзеф Леопольдович, я обязан отправить Шварца в Солнечный, где совершено им преступление. Там продолжат следствие.

Бижевич смотрел на Морозова так, будто бы тот свалился с луны.

— Ну и дурень же ты, Тимофей! Мы тратили нервы, а кто-то получит наградные за эту сволочь…

Тимофей Иванович с омерзением слушал Бижевича, и ответил твердо:

— Закон для всех писан.

— Зако-о-оны! С такими, как ты… — Он не договорил, наклонился к столу и глухим шепотом продолжил: — Такие птички у нас на виду — тебе и не снилось! Враги чувствуют свой конец — играют ва-банк! Учти, Тимофей, нельзя ослаблять борьбу с врагами народа. И вот еще что. Это только тебе говорю. И среди партийных работников есть такие субчики, что хоть сегодня в тюрягу! За ними наш глаз нужен. Ты присмотрись к своим горкомовцам. Секретарша мне сразу не понравилась!

— Она с Буденным прошла до Львова. Руку потеряла в бою с беляками!

— Все они теперь буденновцы!

— Чему же верить, Юзеф Леопольдович? — со страхом в душе спросил Морозов: он сознавал, что Бижевич учится в центре ОГПУ, знает много больше, чем местные работники.

— Себе! Только себе и своей совести!

— А Центральному Комитету? А Сталину?

— Ты меня не провоцируй, товарищ Морозов. — Бижевич ошалело отпрянул и с присвистом выдохнул: — Здесь свидетелей не было. Ты мне ничего не говорил, а я — тебе? Ясно? Не дорос ты, Морозов, до настоящего чекиста! Как ты решил со Шварцем?..

— И все же, товарищ Бижевич, разрешите мне отправить Шварца.

— Эх ты, шляпа! Дается возможность отличиться… Ну, черт с тобой!

Бижевич ушел, с силой хлопнув дверью, оставив Морозова в тяжелом раздумье.

Юзеф Леопольдович, закончив дело в Заречье, отрапортовал бы начальству об успехе и, наверное, получил бы награду. Передав дело Шварца территориальным органам ОГПУ, мы, транспортники, теряли право на признательность за оперативность и розыск давнего преступника.

Кем стал бы Юзеф Леопольдович, если бы он не пошел в ВЧК? Мы могли представить его полотером, торговцем или слесарем. И он был бы таким, как все полотеры, продавцы или мастеровые, с их обычными человеческими слабостями. Может быть, труд поднял бы со дна его души и доброту и жалость к людям, залечил бы раны в сердце. Большая власть же над людьми, над их жизнью и смертью, над свободою и неволею делает подобных типов страшными для окружающих. Злые люди с мелкой душой быстро начинают в таких условиях верить, что они родились повелевать…