Раненого отнесли в укрытие, а Римма вновь возвратилась на огневую, где стреляло уцелевшее орудие. Танки по-прежнему били бронебойными и осколочными снарядами.

Молоденькая учительница из Камышина Римма Давыденко видела сейчас то, что превосходило все ее представления о войне. И ее больше всего удивляло, что она сама окунулась в такой кромешный ад. Сумела подавить страх в себе, нашла силы призывать к стойкости других, будто она закаленный в боях солдат. А ведь это было ее боевое крещение… Но, видно, думалось ей, такие, как она, девчата и ребята, что здесь сражались, гибли, но удерживали рубеж, прошли закалку раньше — в школе, пионерском отряде, комсомоле, закалку на верность своей Родине. И тут такая закалка стала непреодолимым заслоном на пути врага.

— Снаряды! Давайте снаряды! — кричали бойцы расчета уцелевшего орудия.

Вспотевший, с потемневшим лицом Николай Скакун остановился возле зенитчиков, перевязывавших друг другу раны.

— Ребята, а ну-ка бери, кто может! — обратился к ним комбат и сам взвалил на плечо снаряд. — Пошли…

Командир орудия сержант Мишанин после каждого выстрела твердил: «Выстоим, братцы, не пропустим врага через Сухую Мечетку!» И орудие с раскалившимся стволом посылало в противника снаряд за снарядом.

— Выстоим, братцы! — крикнул Мишанин, произведя очередной выстрел. Но тут орудие вздрогнуло, заколебалось, заскрежетал металл. Вражеский снаряд ударил в тумбу зенитки, градом осколков осыпало орудийный окоп. Три бойца расчета свалились с ног.

Геннадий Мишанин поднялся, влез на сиденье наводчика и неизвестно кому подал команду:

— Заряжай!

У пушки очутился Киселев, схватил снаряд, толкнул его в казенник.

— По танку справа. Огонь!

Бойцов у зенитки не хватало. И вот среди грохота послышался клич командира батареи:

— Кто может стрелять — к орудию! Прихрамывая, крепясь от боли, устремились бойцы к пушке. Еще два фашистских танка поразило четвертое орудие.

А по батарее били десятка два вражеских машин, осыпая снарядами огневую. Один из них угодил в единственную стрелявшую пушку. Упругая волна воздуха сбила с ног всех, кто стоял возле орудия. С трудом поднялся раненый Комаров. Опираясь на плечо бойца, он направился к траншее, служившей укрытием.

Шок долго не отпускал Киселева. И когда он приподнял голову, увидел бездыханное тело сержанта Мишанина и еще несколько бойцов. Видимо, и его, Киселева, посчитали мертвым. Встал и, облизывая запекшуюся на губах кровь, медленно пошагал к укрытию. Возле траншеи услышал: «Киселев погиб», «Землей его завалило». Он не стал ничего говорить в ответ, лишь тихо запел:

Услышал радостные возгласы:

— Комиссар идет! Он жив…

Теперь, когда умолкла последняя пушка, обстановка на огневой стала еще более напряженной. Было ясно, что сюда двинутся танки, чтобы все сровнять с землей: Сухая Мечетка для гусеничных машин не преграда. Это понимал комбат Скакун, обдумывая, что следует предпринять.

— Все, кто может держать оружие, в окопы, занять оборону! — распорядился командир батареи. — Морозов, — приказал он старшине: — Раздать гранаты, бутылки с горючей жидкостью!

Солнце клонилось к закату. Потянуло свежим ветерком. Предвечерняя прохлада придавала силы уставшим, изможденным бойцам, готовившимся принять новый бой. И когда все ждали, что танки вот-вот преодолеют балку и обрушатся на батарею, кто-то из зенитчиков закричал:

— Сдрейфили, гады! К Волге идут, а Сухой Мечетки побоялись! Глядите, в северную сторону повернули!

Танки не пошли на четвертую батарею. То ли посчитали, что здесь нет ни живой души, то ли опасались сюрпризов, ожидавших их на этом маршруте. А сюрпризы и в самом деле были подготовлены: по распоряжению Скакуна подступы к огневой позиции были заминированы. Урча и лязгая гусеницами, вражеские машины стороной обходили замолчавшую, но кажущуюся им страшной зенитную батарею. А может быть, непреодолимой показалась для вражеских танков Сухая Мечетка?

Сухая Мечетка…

Здесь билась не только батарея Скакуна. В пяти километрах от нее, близ восточных скатов балки, с такой же ожесточенностью сражалась 6-я батарея.

Отбивая воздушные атаки, зенитчики шестой сбили три пикировщика. Во время этих беспрерывных атак «юнкерсам» удалось одну бомбу сбросить на батарею. Крупные осколки основательно повредили ПУАЗО, рассекли провода телефонной связи. Связисты восстановили связь, чего нельзя было сделать с ПУАЗО. И командир огневого взвода лейтенант Мкртычев, только что закончивший военное училище, сокрушенно качал головой:

— Как же теперь стрелять по самолетам без прибора?

Но комбат Рощин, о котором говорили, что он профессор в зенитном деле, сказал:

— Не расстраивайся, будем бить их прямой наводкой! И в самом деле, стреляя без прибора, наводчики орудий сумели поджечь еще два пикировщика.

Это происходило в первой половине дня.

А затем сюда, на шестую, донесся грохот боя у Орловки, гневный говор орудий четвертой. И пришел черед вступить в бой с наземным противником шестой…

Рощин понимал, что как бы самоотверженно ни билась с танками пятая, они одолеют батарею Черного. А на дальнейшем их маршруте к Волге, к паромной переправе у Латошинки — зенитные батареи, расположенные вдоль Сухой Мечетки.

Зазвонил телефон. Командир дивизиона капитан Косырев предупредил:

— Видишь, Рощин, танки на тебя идут!

— Вижу. Пусть подойдут поближе. Тогда вернее будет…

— Ну смотри, Рощин! Не пропусти ни одного. Понял? Рощин видел на горизонте среди поднявшейся густой пыли бронированные машины. И он подал команду расчетам приготовиться к отражению танков.

Танки двигались быстро, а затем встали за Сухой Мечеткой перед зенитной батареей. И тут же началась огневая дуэль.

— Второму и третьему орудиям, по танкам — огонь! — скомандовал старший лейтенант Рощин.

— По танку, вышедшему на бугор, бронебойным! — это уточняет задачу расчету сержанта Степуренко командир огневого взвода лейтенант Мкртычев.

Раскаты взрывов потрясали всю округу. Там, где остановился противник, образовались три дымных костра: горели танки. Желтые, выгоревшие от солнца и степных пожаров косогоры потемнели от Дыма.

Две зенитки вели бой. А третье и четвертое орудия располагались так, что вести огонь им мешали находившиеся впереди зенитки. Чтобы бить по танкам всей батареей, нужно было рассредоточить орудия. Но времени на это не имелось. Вот от разорвавшегося вблизи снаряда покачнулось орудие. Упали раненые бойцы расчета. Пушка вышла из строя.

Тут вступил в бой четвертый расчет старшины Михаила Федорова, бывалого фронтовика-зенитчика.

— Захар, бей под корень! — крикнул Федоров наводчику Роменскому. «Под корень» — это означало бить так, чтобы ничего не осталось от вражеского танка. Федоров требовал «бить под корень» каждый раз, когда начинались поединки с противником.

Бойцы расчета уничтожили одну за другой три бронированные машины.

К полыхавшим на западной стороне Сухой Мечетки танкам подходили новые машины, и огонь противника не ослабевал. Чувствовалось, что враг подтягивает свежие силы, чтобы двинуться вперед, к Волге.

Взгляд Рощина задержался на тянувшейся глубокой, словно прорытой гигантским плугом, балке Сухой Мечетки. «Наполнить бы тебя, — подумал он, — кипящей смолой или огненной лавой, и ты сдержала бы рвущегося сюда врага. Но нет, балка останется такой, какая она есть. Но и безводную Сухую Мечетку не преодолеет враг. Разве что пройдет по нашим трупам…»

Рощин направил к каждой пушке своих помощников. У первого орудия стал заместитель комбата лейтенант Липунцов. У второго — лейтенант Мкртычев. У четвертого — командир взвода управления лейтенант Бондарев.

Несколько танков стали обходить огневую батареи слева, чтобы преодолеть Сухую Мечетку и двинуться вперед.