– Товарищ Громов, прошу не нарушать мой суверенитет!

Обижаться не стоило, да Леонид и не обиделся. Но все же на всякий случай сдвинул брови: подействовал приспособительный защитный инстинкт, выработанный в общениях с Елизаветой. И тогда она опустила вдруг голову на стол, прижалась на миг щекою к его руке, шепнула:

– Ой, Громов…

После этого можно было погладить рукою по голове, можно было и обнять. Но он не шевельнулся, только сжал ее руку.

– Что, Котова?

И когда Лиза спросила:

– Как у вас было с Валентиной? С самого начала?

Он рассказал.

В сентябре сорок первого Леонид был ранен.

Долго дымил санитарный эшелон, оставляя позади не только запах дыма, но и запахи лекарств и солдатских ран. В дождливый осенний день докатился, наконец, эшелон до Свердловска, и здесь, во дворе госпиталя, Громову помогла сойти с машины молоденькая каштанововолосая сестричка. В карих глазах ее было все неподдельным, искренним, и Леонид сестричку заметил, спросил:

– Скажите, как ваше имя?

– Валя.

А через два месяца она провожала его на фронт.

Когда эшелон загудел, он шагнул к ней и крепко-крепко поцеловал в губы.

– Будешь писать, сестренка?

– Пока жива… А встретимся в университете.

Он прыгнул в вагон на ходу и долго смотрел назад, на перрон. Он ни о чем не думал: думать он стал позже. После этого были окопы, бомбежки, танки, атаки и контратаки, потом снова госпиталь, снова фронт. Но всюду его догоняли треугольнички Валиных писем. Понемногу забылись боли, забылся и страх смерти, который в Свердловске так его донимал. Тогда он действительно был от смерти на волосок, и если бы не заботливые Валины руки… Он почему-то забыл о врачах, сделавших для него, конечно, уж больше, чем Валя, он не узнал бы, наверно, многих из них в лицо, но Валю забыть не мог. Не мог забыть и поцелуй, единственный, прощальный. И было странно, почему он его помнит, ведь во время войны всякое бывало.

Но вот война кончилась. Леонид приехал в Москву и встретил Валю на биофаке: начинающий медик превратился в начинающего биолога. Она училась на первом курсе, Леонида восстановили на втором, но свободное время они проводили вместе. Штурмовали студенческую столовку, сидели в читалке, бегали по этажам, работая агитаторами на избирательном участке. Даже в комсомольское бюро факультета избрали обоих сразу, хоть и шутил Степа Михайлов:

– Не следовало бы в бюро разводить семейственность…

Леонид таскал Валю с собой на футбол, она его – в клуб, на танцы. Давно заметил Громов, что, сменив гимнастерку на скромное платьице, стала сестренка Валя поразительно женственной и очень приятной. Но все же слегка удивлялся: что это мужчины пялят на нее глаза? У него было наоборот: вдалеке от Вали, на фронте, тянуло к ней больше, теперь же он сомневался: нет, это не любовь, уж очень спокойно все, уж очень просто.

Всякий биолог в душе немножко бродяга. Половить рыбу, грибы пособирать, пошляться по лесу – от этого ни один не откажется. Во все походы отправлялись вместе. Как-то попали в «семейную» компанию: на привале разбилась она на парочки.

– Видно, судьба, – сказал Леонид и обнял Валю за талию.

Она легонько отстранилась. Потом Громов долго помнил удивленно поднятые длинные брови…

Набеги на «сиротскую» комнату Леонида Валя делала регулярно.

– Суровая мужская чистота, – говорил он, показывая рукой на свой относительный порядок.

– В один прекрасный день ты не придешь на факультет – не сможешь продраться сквозь здешнюю грязь.

– После твоих уборок ничего не разыщешь, – ворчал он, хотя в душе был доволен.

Однажды во дворе факультета встретились два потока. Первокурсники летели на всех парах занимать места в ботанической аудитории, навстречу степенно шли в зоологичку студенты второго курса. Столкнувшись с Леонидом, Валя остановила его.

– Получила официальное предложение, – сказала она смеясь. – Володя Токин предлагает выйти за него замуж.

– И ты, конечно, согласна?

– Да. Но требуется твое разрешение. Как старшего брата!

– Ну, я подожду тебя выдавать. Приданое не готово.

Они разошлись каждый на свою лекцию, но шутливый разговор заставил задуматься: сколько можно тянуть? Да и нужно ли?

Прошла зима с ее изнурительной сессией и скоропалительными каникулами, прошел и короткий для биологов весенний семестр. Близилась летняя практика. Как-то в читалке, одурев от изучения низших растений, Леонид взял газету и среди объявлений о защитах диссертаций отыскал знакомую фамилию: Р. П. Мелькова. Вот как, жива-здорова, и фамилия девичья! Особых волнений прочитанное не вызвало. Он подтолкнул локтем Валю, шепнул:

– Моя первая любовь… Диссертацию…

– Мир праху ее! – Валентина в данный момент блуждала в дебрях зоологической систематики и явно не поняла, в чем дело.

Тогда он прикрыл газетой ее учебник, показывая пальцем на объявление.

– Всплыви на поверхность хоть на минуту… Первая, говорю, любовь.

– А кто вторая? Я со Свердловска слышу о первой… Нашлась, значит.

Зашушукались соседи – они мешали. Пришлось замолчать, но Валентина тянула уже его за рукав – пойдем в коридор.

То, что произошло через минуту, было вовсе не неожиданным.

– Явишься на ее защиту?

– Может быть. А почему бы и нет?

Валентина стояла, опустив ресницы, а когда подняла их, он увидел слезы.

– А я-то, дура, уж сколько лет… – И она убежала вниз по лестнице.

Вечером Леонид позвонил ей в общежитие, но ее не было. Не нашел он ее и назавтра, после экзамена. А когда через два дня Валя прошла мимо него по коридору, не оглянувшись, он разозлился, ибо вины за собою не числил.

Летнюю практику первый курс проходил в Москве, выезжая за город для сбора материала в природе. Леонид же со вторым курсом уехал в Звенигород.

Чувствовал он себя отвратительно. Прескверная практика! Сиди, кромсай лягушек. Да и на кромсании лягушек не сосредоточишься, ибо острят вокруг напропалую:

– Что, Громов, пригорюнился? Вовка Токин, что ли, покоя не дает?

Но о Вовке Леонид и не вспоминал. Просто почувствовал, как не хватает ему Вали.

В пятницу вечером возле ожившей после чьих-то стараний радиолы начались танцы. Обычно равнодушный к ним, Леонид на этот раз вертелся и притопывал весь вечер: ведь завтра суббота! А назавтра сразу после занятий выбежал на шоссе. Проголосовал, остановил машину, прыгнул в кузов. И хоть именно в этот день должна была состояться защита Раисы, ехал он к Валентине.

Когда Громов пришел в общежитие на Стромынку, было около одиннадцати. В комнате, где жила Валя, слышались голоса. Он постучал, вошел. Первокурсники – девчата и парни – болтали, смеялись. Валя сидела у стола с книжкой, рядом томился Токин. Валя Леонида не заметила: мало ли кто входит?

– Трофимова, к тебе, – сказал кто-то из девчат.

Она увидала, покраснела. Сразу все поняла.

Встала, помедлила секунду, потом решительно подошла к нему, обняла, закинула руки на шею. Он был серьезен, даже строг. Взял обеими руками ее голову, отклонил назад, поцеловал в губы.

– На сборы тебе две минуты. Такси у подъезда, а денег, сама знаешь… Где чемодан? Едем домой.

Собираться помогала вся комната. А когда уходили, девичий голос сказал:

– Вот и улетела наша Валюха! Кто следующий?

– Из твоей исповеди я делаю такие выводы: ты низкопробнейший донжуан, которому многие бросались на шею и который никого не скидывал, – так Елизавета резюмировала его рассказ. – Ну, а теперь последний аккорд: столь же подробно об этой захватчице, о Раисе. Только не подумай, что имею на тебя виды!.. Вовсе нет. Ратую за сестер по несчастью, за старых дев. Холостяк в наши дни подобен зайцу из Подмосковья: на него одного зарится десяток охотниц. И стародевическая солидарность вздергивает меня на дыбы, когда замужние протягивают к холостяку свои лапы. Лично же для меня ты ничто. Надеюсь, это ты понимаешь?

– О да! Настолько хорошо понимаю, что, пожалуй, не буду тебе больше ничего рассказывать.