…Это было последнее впечатление, которое я увез из Лондона теперь.
Англичане
ак-то раз в холле гостиницы я поневоле подслушал разговор двух пожилых дам, попивавших чай за соседним столиком. Одна из них только что отложила вечернюю газету и рассказывала собеседнице подробности зверского убийства, заслужившего почетное место на первой странице. Вторая охала и негодовала.
— Убийца изрезал труп на куски…
— О! Какой ужас!
—...отделил голову от туловища…
— О! Кошмар!
—...Он приехал из Парижа неделю назад.
— Ах, иностранец… Передайте, пожалуйста, сахар.
«Ах, иностранец…» Надо было слышать, каким тоном это было сказано! От иностранца можно ожидать всего.
Слово «форейнер» — «иностранец» — в устах многих англичан — очень емкое слово.
Еще в XVIII веке Карамзин писал из Лондона: «Вы слыхали о грубости здешнего народа в рассуждении иностранцев: с некоторого времени она посмягчилась и учтивое имя french dog (французская собака), которым лондонская чернь жаловала всех не-англичан, уже вышло из моды… Вообще английский народ считает нас, чужеземцев, какими-то несовершенными, жалкими людьми. Не тронь его, говорят здесь на улице: это иностранец — что значит: «это бедный человек или младенец».
В чем, в чем, а в этом англичане не очень изменились с XVIII века.
В глазах англичанина иностранец остается иностранцем везде и повсюду. Вскоре после войны я слышал своими ушами в одном из парижских театров, как мой сосед — типичный англичанин — говорил, оглядываясь вокруг, своей даме:
— Одни иностранцы!
Ему и невдомек было, что единственными иностранцами, которые сидели в зале, были он и его спутница, да еще я, их случайный сосед.
Все это имеет, по-моему, свое объяснение. Во времена своего былого величия Британия с легкостью покоряла чужие земли за морями и океанами, ее товары без труда прокладывали себе дорогу на рынки всего мира. Из поколения в поколение англичан учили тогда, что они — соль земли. Что касается других народов, то с ними можно не считаться и не церемониться, особенно если у них другой цвет кожи. Вспомним, с какой хладнокровной жестокостью англичане уничтожали индейцев в Северной Америке, травили мышьяком коренных жителей Австралии, охотились, словно за дикими зверями, за черными людьми в Африке, продавая их в рабство десятками тысяч (ряд английских портовых городов, например Ливерпуль, обязан своим подъемом работорговле).
Победа Англии над каким-нибудь безоружным племенем превозносилась до небес. Если же англичан поколачивали, то авторитетно разъяснялось, что их поколотили «не по правилам», «не по-джентльменски» — словом, нечестно. Бернард Шоу заметил по этому поводу устами одного из персонажей своей «Святой Жанны»: «Ни один англичанин никогда не бывает побит в честном бою!»
Пусть поймут меня правильно: я вовсе не хочу чернить англичан. Многие черты английского национального характера заслужили всеобщее признание: трудолюбие, чувство собственного достоинства, самообладание, мужество. Они прививаются в этой стране с детства.
Как-то раз я был в одной английской семье на «чашке чая»; только мы уселись за стол, в комнату с плачем вбежала семилетняя дочка: она что-то мастерила в саду и сильно поранила руку. Рука была залита кровью, кровь капала на ковер. Никто из взрослых не стал охать и суетиться. («Ну, ну, старушка, не шуми так из-за пустяков», — спокойным голосом произнесла мать. Девочка сразу затихла; мать отвела ее в ванную комнату, промыла и забинтовала раненую руку. Лишь вернувшись к столу, она сказала вполголоса: «Как я испугалась…»
Если с англичанином стряслась беда, он не станет хныкать и жаловаться; по внешнему виду, по манере держаться вы ни за что не догадаетесь, что на душе у него скребут кошки.
В быту англичане отнюдь не хвастливы; напротив, они даже прививают себе некое свойство, именуемое в просторечии словечком «андерстейтмент»; очень приблизительно его можно перевести как умаление собственных заслуг. Какой-нибудь выдающийся специалист по истории античной Греции скажет студенту первого курса: «Боюсь, что я не особенно силен в деталях распрей между Афинами и Спартой, но мне кажется, вы ошибаетесь».
Одно из качеств, которое нередко встречаешь среди англичан, это убеждение, что «фэйр плей» — «честная игра» — превыше всего. Среди английской интеллигенции всегда найдутся люди с совестью и честью, готовые выступить на защиту слабых и обиженных; быть может, это своего рода реакция на многочисленные несправедливости, которые чинила и продолжает чинить Англия как государство. В истории Англии было великое множество негодяев, подобных лорду Эльгину, который воспользовался бедой греческого народа, чтобы обокрасть Акрополь. Но у нее был и Байрон, — он заклеймил это бессовестное стяжательство и отдал жизнь за свободу греков.
Об английском юморе сказано и написано очень много. Он своеобразен. Перелистывая юмористический журнал «Панч», не всегда понимаешь, что может в нем заставить смеяться читателей. Зато «Панч» интересен для иностранца познавательно: он позволяет заглянуть в некоторые скрытые закоулки английской души.
Англичане питают слабость к старой, проверенной шутке, любят каламбур, игру слов. Приступ неожиданного веселья может вызвать у них какая-нибудь явная бессмыслица, — на этом построено великое множество анекдотов. В Англии обожают клички, и самая солидная газета, публикуя статью о важном правительственном законопроекте, не постесняется привести школьную кличку его убеленного сединами автора.
Нередко юмор переносится в политику. Помню, как на одном политическом митинге мне сунули в карман аккуратно перепечатанную брошюру под заглавием: «Что сделала для страны лейбористская партия». Раскрыв брошюру, я обнаружил в ней одни пустые страницы: так подшутили над политическими противниками консерваторы.
Пожалуй, наибольшим успехом пользуются у англичан розыгрыши — от самых примитивных до самых сложных, требующих немалой затраты энергии, времени, а то и средств. Подручный материал для примитивных шуток продается в особых лавках: искусственные мухи, пауки или крысы; сигары и папиросы, взрывающиеся с адским треском, как только к ним подносят спичку; фарфоровые яйца, которые можно подсунуть кому-нибудь за завтраком вместе с настоящими; пластмассовые «чернильные пятна» — их кладут на любимую скатерть хозяйки дома. Розыгрыши сложные зависят от изобретательности, энтузиазма, а порой и от кармана шутника.
В каком-нибудь тихом пансионате всегда найдется весельчак, который возьмет и перепутает выставленные на ночь в коридор ботинки. Целая группа студентов может получить письменное приглашение на ужин к декану факультета, — последний очень удивится, когда они к нему нагрянут, так как и не думал их приглашать.
Большую популярность стяжал в свое время известный шутник Орас де Вере Коль: еще будучи в университете, он подстроил посещение королевского военно-морского флота и осмотр адмиральского корабля фиктивным «императором Абиссинии»; участники розыгрыша — «император» и его «свита» — были студентами Кембриджа.
Лет пять назад английская пресса с восторгом описала очередной розыгрыш кембриджских студентов: они умудрились ночью поднять на крышу университетского здания… автомашину. Попытки снять ее с импровизированного пьедестала не увенчались успехом; дело кончилось тем, что пришлось разрезать машину на шесть частей с помощью автогенной аппаратуры и спускать с крыши каждую часть в отдельности.
Обижаться на розыгрыши не полагается ни в коем случае. Иначе прослывешь человеком, лишенным чувства юмора, а этого греха в Англии не прощают. Недаром слово «юмор» — английского происхождения.
Самое привлекательное в английском юморе — умение посмеяться не только на чужой счет, но и над собой. Мне запомнилась, например, карикатура из «Панча», в которой карикатурист изобразил… сам себя. Схватившись за голову, он отвернулся в полном отчаянии от законченного рисунка; любящая жена разглядывает рисунок через его плечо, на лице у нее — огорчение, даже ужас. «Нет, милый, это не смешно», — гласила надпись под карикатурой.
