На прощанье я спрашиваю, что хочет передать советским читателям Бертран Рассел. Он снова становится серьезным. Подумав, отвечает:

— Передайте: я горячо надеюсь, что советские люди, которые так сильно хотят мира, увидят воплощение своей мечты на всей планете. Передайте мое пожелание успехов вашему замечательному и мощному движению за мир. Я надеюсь, что Советскому Союзу удастся убедить Запад вступить на путь мира!

…Опускаются сумерки. Старый ученый стоит на пороге своего дома в темной рамке двери, вечерний ветер треплет его белые волосы, он вполголоса произносит слова традиционного английского напутствия: «Год блесс ю» — «Да благословит вас бог».

Сага о зелёном вороне

исатели разных времен и народов нередко выбирали символом героизма какую-нибудь необыкновенную, гордую птицу — орла или ястреба, сокола или буревестника. Для мятежного, иронического и очень народного таланта Шона О’Кейси характерно, что символ храбрости и мужества он увидел в образе ворона, обыкновенного ворона. Птицы из семейства вороновых не претендуют на то, чтобы подобно орлам блистать в высшем свете пернатого царства или украшать гербы могучих государств. Но они не боятся ни ветра, ни стужи. Истощавшие и иззябшие, они бросают вызов непогоде, зиме, превратностям судьбы. Озорник ворон полон яростной радости жизни и, опьянев от нее, словно в диковинном танце, кружит и кувыркается с победным кличем над равнинами и болотами.

Оперение у ворона такое черное, что подчас отливает зеленью. В предисловии к сборнику своей великолепной прозы, изданному несколько лет назад в Нью-Йорке, Шон О’Кейси отождествлял себя с зеленым вороном зеленого острова — Ирландии, летящим где-то рядом с белой голубкой Пикассо.

У Шона О’Кейси горьковская биография. Сообщая данные о себе для справочника, он писал: «Образование: на улицах Дублина. Занятие: работал подсобным рабочим на строительстве, подсобным рабочим на постройке железной дороги, чернорабочим…» Потом он опубликовал свои великолепные пьесы: «Тень стрелка», «Юнона и павлин» и другие — и вошел в современную литературу, встав в один ряд с ее корифеями. Еще при жизни он был признан классиком драматургии, и даже давнишние его пьесы снова и снова возвращаются на театральные подмостки Нью-Йорка и Лондона, а проза его звучит в концертном исполнении при переполненных залах.

Его многогранный талант шел рука об руку со смелой мыслью. Целый цикл его пьес, трагических и горьких, но вместе с тем проникнутых мягким юмором и глубоким жизнелюбием, посвящен тем, кто боролся и борется за свободу Ирландии. Его пьеса «Серебряный кубок», написанная и поставленная еще в середине двадцатых годов, — одно из самых сильных литературных выступлений против империалистической войны, какие я знаю. В героической трагедии «Планета становится красной» драматург воплотил свою мечту о победоносном народном восстании против капиталистического строя, строя угнетения и насилия.

Шон О’Кейси по праву называл себя другом Советского Союза. Это — испытанный друг: с первых дней Октябрьской социалистической революции в России он был ее стойким и неизменным поборником.

Естественно, что буржуазная критика встречала в штыки творчество О’Кейси. Сколько злобных, ядовитых статей написано по его адресу! Но храбрый «Зеленый ворон» не давал спуска черному воронью реакции: он любил бой, чувствовал радость боя, и стрелы его уничтожающего сарказма поражали противника наповал.

— От меня остался только голос… один лишь голос, — сказал Шон О’Кейси по телефону, когда я позвонил ему из Лондона в Девоншир за год до его кончины.

И вот я приехал в приморский городок Торки и поднялся в знакомую квартиру на Трамландс-роуд. Да, годы и болезни не щадили О’Кейси. Он похудел еще больше, еще белес и реже стали его волосы, прибавилось морщин на лице, но и в восемьдесят три года это все тот же неутомимый труженик, смелый борец, увлекательный собеседник и страстный спорщик. Во время спора он склоняет голову набок и весь подается вперед: тогда он действительно становится похож на большую сердитую птицу.

В квартире все осталось по-старому. По-прежнему льется много света в большие окна. По-прежнему глядит со стены гостиной портрет О’Кейси кисти Огастеса Джона, — знаменитый портретист запечатлел писателя в расцвете сил и подарил ему эту картину в день свадьбы. На полках прибавились книги О’Кейси на разных языках; рядом с другими — советские издания. Только как-то пусто стало в этих комнатах: разлетелись птенцы из гнезда «Зеленого ворона». Вдали от родного дома умер старший сын; второй — художник — преподает рисование в средней школе другого города, дочь — стройная девушка с темными волосами и большими синими глазами — мечтает о сценической карьере и учится в театральном институте в Лондоне.

Зато Эйлин О’Кейси, как всегда, рядом с мужем. У нее теперь трое внучат, но она все еще прелестна осенней красотой. В прошлом артистка (ее артистический псевдоним: Элин Кэри), она оставила любимую профессию, чтобы посвятить себя любимому человеку. С тех пор она ему и помощник и друг. Эйлин умеет быть верным другом: когда умирал Бернард Шоу, она сидела у его постели до последнего часа, напевая ему народные ирландские песни, которые он так любил.

— Я рад, что дожил до того времени, когда Советский Союз стал самой сильной державой в мире, — с места в карьер начинает Шон О’Кейси. — Сегодня это признают даже ваши враги. Хочешь, расскажу тебе забавную историю? Я получил письмо — от кого бы ты думал? — от ассоциации акционеров бывшей компании «Лена-голдфилдс», имевшей когда-то концессию на золотые прииски по реке Лене в Сибири. Они писали, что согласны сменить гнев против вас на милость, но просят меня, как друга Советского Союза, походатайствовать перед вашим правительством о сущем пустячке: не согласится ли оно выплатить им некую сумму — что-то около шестисот миллионов рублей?

О’Кейси смеется. Лицо его принимает задорное, совсем мальчишеское выражение.

— Знаешь, что я ответил? Я спросил, не согласятся ли эти золотопромышленники прислать мне слиток золота, — он бы мне пригодился. Ведь это мое требование столь же мотивировано и столь же реально, как и их претензии к Советскому правительству.

Старый ирландец рассказывает о родной стране. Ирландия, управляемая людьми, которые участвовали в свое время в национально-освободительном движении, но с тех пор ушли далеко вправо, — его любовь и его боль. С восторгом произносит он имена Джима Ларкина, Чарльза Парнелла, Майкла Девита и других ирландских революционеров прошлого, хоть и не закрывает глаза на их промахи и ошибки.

— Мы, ирландцы, — говорит он, — очень близки русским по складу характера: душа у нас такая же широкая, мы добродушны, мы любим и понимаем юмор, и приличия и условности нам так же безразличны, как и вам. Право, у нас куда больше общего с русскими, чем с англичанами, хоть и они хороший народ. Надеюсь, что между Советским Союзом и Ирландией скоро установятся нормальные дипломатические отношения.

Шон О’Кейси выпускает клуб дыма из своей неизменной трубки.

— Самое важное сейчас — избежать войны. Какие блистательные горизонты откроются тогда перед человечеством! Войны преследовали меня всю жизнь. В каждой из них я терял родных или друзей. В англобурскую войну погиб мой любимый брат. В первую мировую войну народ Ирландии испытал немало тягот. В годы второй мировой войны — мы тогда жили неподалеку отсюда, в городе Тотнесе, — на нас падали бомбы. Об этом тебе может порассказать Эйлин, — она тогда научилась бойко тушить «зажигалки».

Эйлин улыбается… Разговор переходит к литературным трудам О’Кейси.

— Ты спрашиваешь, какую из своих пьес я люблю больше всего? Ту, которую еще пишу. — Подумав, собеседник добавляет: — Пожалуй, я все-таки люблю больше других «Серебряный кубок» и «Дайте мне красные розы».