Литмир - Электронная Библиотека

Мне принесли тренировочный костюм, вокруг забегали заспанные, но, видно, важные люди. В «Аул» были направлены полицейские, и часов в шесть утра мы получили сообщение, что они обнаружили поблизости от ресторана группу отдыхающих «Спутника» во главе с директором. В полной сохранности. Но Паламарчук и певица Анжела пропали! Милиция побывала у Черного камня и ничего, кроме остатков нашего пиршества, не обнаружила. Опустел и известный мне сарай…

Весьма серьезный человек в штатском настойчиво посоветовал американскому товарищу отбыть на родину, уверяя, что органы местной власти разберутся в неприятном инциденте сами. Я послушался, тем более что кончалась виза и этим вечером я должен был лететь в Москву, а уже оттуда — в Штаты. Меня волновали Снежина и карта. Я решил перехитрить русских, оставшись в городе до вечера. Но, видимо, дело приобрело весьма серьезный оборот. Я был очень любезно, но настойчиво посажен в черную «Волгу» и доставлен в Симферополь, где сопровождавший меня юноша в отвратительном костюме получил для меня билет на первый же рейс в Москву.

Едва зайдя в номер столичной гостиницы «Националь», я бросился к телефону, названивая директору «Буревестника». Мне удалось разыскать его лишь поздно вечером. Голос Федоренко звучал, как из преисподней:

— Только что пришел домой. Весь день давал показания… тут целая история… Нет, нет, дорогой, не волнуйся. Все о’кей… Болгары передают тебе привет. Желаю счастливого пути…

Он, конечно, объяснялся кое-как, мешая английские и немецкие слова. Но я понял — директор не хочет говорить со мной. Его здорово напугали и запретили разглашать информацию. Да… Там действительно заварилась каша… Представляешь, в то же утро, когда я катил в Симферополь, на столе в морге уже лежал труп Паламарчука, погибшего от выстрела в висок. Это я узнал позже…

— А рыжая певица?

— Она вернулась домой. Но больше в «Спутнике» вроде не выступала… Снежину я разыскивать не стал. И в СССР больше не поехал. Устроился на работу в серьезном ведомстве, прожил десять лет на Востоке. В СССР не рвался. И, думаю, меня бы не пустили. Связав убийство партийного босса с моим присутствием, русские выяснили обо мне, очевидно, множество неприятных вещей… В частности, истинную профессию… Увы, я никогда не был ни журналистом, ни коммунистом… Разве что по совместительству.

— И это все? — искренне удивился Сид.

— Все. Что касается личных впечатлений.

— Извини… Мне кажется, Арчи, что у тебя с головой не так хорошо, как ты полагаешь. Если ты помнишь имена и названия городов, это еще не свидетельствует о способности к здравому мышлению. Пойми, в семьдесят четыре надо копаться в собственном садике, удить рыбу… Ну, я не знаю, что там еще… Конечно, приятно предаваться воспоминаниям… — Сид мял в худых сильных пальцах хлебный мякиш.

— Не мни хлеб, парень. Это грех, — насупился Арчи. — И не читай мне мораль. Я не сдал тебя в полицию вовсе не для того, чтобы выслушивать от сопляка диагноз относительно собственных умственных способностей. Это у тебя с мозгами не так уж хорошо, изволь заметить.

— Я и не хвалюсь. Полный говнюк. И без всяких надежд выбраться. Тебя во мне именно это прельстило? — Псих, которому нечего терять. Наивен, несмотря на агрессивность. Нищий искатель приключений.

— Разве я плохо рассчитал? Разве тебя уже не манит блеск лежащих под водой золотых слитков?

— Прошло четверть века… Да я как-то вообще равнодушен к золоту. И подводным плаванием не увлекаюсь…

— Но ведь здесь верняк! Клад не найден. Я проверял информацию. А женщина по имени Анжела и по фамилии Градова — живет в том же доме на Второй Заречной. Она вышла замуж за гитариста, но даже не купила себе машину. У нее нет тайных счетов в иностранных банках и родственников, которым можно было бы переправить миллионы. — Арчи через стол приблизил седую круглую голову к сосредоточенно молчавшему собеседнику. — Она так и не поняла, каким сокровищем одарил ее погибший любовник.

— С чего ты решил, что она не выбросила кассету с пленкой или не отдала ее бандитам?

— Если бы план попал в руки мало-мальски мыслящего человека, то мы бы узнали о поисках и находке. Если она потеряла пленку… Ну, что ж, путь кладоискателей не прост!

— Под каким соусом я туда двину? И за чьи бабки?

— Крым теперь автономная республика в составе Украины. Там только и ждут богатых туристов. Даже если ты американский студент, население будет обожать тебя… Дорогу и расходы на прогулку, естественно, оплачу я… А как же иначе — ведь ты скажешь Анжеле, что являешься сыном некоего американца… Того самого, что был в семидесятых в «Буревестнике» и пострадал от бандитов.

— Если пленка у нее, Анжела не отдаст ее мне. Русские — сумасшедшие патриоты. Уж лучше она продаст информацию государству.

— Ха! Об этом писал твой отец двадцать лет назад? Все переменилось, мальчик. На бывших территориях СССР господствует мафия, а граждане утратили светлые идеалы. Они не станут связываться с государственными органами, потому что не доверяют им. Лучше синица в руке, чем журавль в небе — главная заповедь простого человека. Разве живущая в нищете Градова не лучшее тому подтверждение? Русские не любят риска и патриотических назиданий. Главный кумир там теперь — доллар. Баксами ты и расплатишься с женщиной за совершенно ненужную ей пленку.

Сид недоверчиво взглянул на собеседника. Глаза старика горели юным огнем, он был похож на дирижера большого симфонического оркестра, вышедшего к публике после триумфального выступления.

— Ты утверждал, что взял сорочку напрокат. Поездка в Россию стоит дороже.

— Не надо считать мои деньги. Сорочка и клад — разные вещи. Не смотри на меня так, мальчик. Келвин частенько ошибался сам, но не втягивал других в тухлые делишки. Тебе ведь не помешает прогуляться к морю? — Он поднял стакан. — Обмоем заключение взаимовыгодного союза.

Глава 6

Пасха в этом году пришлась на май. Вокруг церкви Петра и Павла, что на Зеленом холме, бурно цвели акации, а на газонах вокруг алели тюльпаны. В воздухе разливались райские ароматы, а звон колоколов слышался даже на набережной. Церквушку, выстроенную в начале века купцом-миллионщиком в благодарность за исцеление от чахотки любимой супруги, после революции изрядно порушили, позже уцелевший центральный неф превратили в сушильню, где местный кооператив заготавливал чернослив и вяленые груши. Фрукты сушили на дыму, закоптившем роспись.

Лишь с приходом новой демократической власти в городе был восстановлен приход, а храм отремонтирован. Приезжали строители-добровольцы из Симферополя и Киева, а свои помогали и руками, и деньгами. И поднялись над старыми акациями лазоревые купола в золоченых звездах, и зазвонили колокола, разнося над теплой весенней землей благую весть — Христос воскресе!

Анна пела в церковном хоре уже пять лет, но лишь во время пасхальной службы ее охватывал ни с чем не сравнимый трепет. Она слышала свой голос словно со стороны, усиленный мощным динамиком, но не ломящийся в душу, а пронизывающий ее потоками добра и радости. И видела, чувствовала, как происходит нечто подобное и с другими — теми, кто пел рядом, кто стоял внизу со свечками в руках. Суровый сорокадневный пост она переносила нелегко — на последней неделе ноги подкашивались и в голове стоял звон, а когда двигалась, то вроде не касалась земли, а чуть-чуть летела. И казалось порой — если попросить господа принять ее, оттолкнуться кончиками пальцев от земли, то возликует душа и воспарит в бесконечную синюю благодать…

Анжелу Градову, называвшую себя после крещения Анной, считали женщиной доброй, несчастной и малость тронутой. Выстояв службу в прохладе брезжущего рассвета, она пошла домой, оборачиваясь на церковь и осеняя себя крестным знамением. Выстояла, отпела! Бог силы дал. И ведь как звонко, как чисто звучал голос — из самой души… Идти вниз было легко и радостно, радость несла ее на волнах, будто река, и мысли являлись светлые, праздничные.

19
{"b":"237853","o":1}