На стуле, стоящем посреди комнаты и изрядно протертом серегиным задом в моменты творческих мук, в несколько странной позе сидел отец. Повернув набок торс, он задрал голову вверх и глядел куда-то под потолок. Терентич вполне сошел бы за философически настроенного отставного адмирала, вспоминающего на досуге о своих морских походах. Но Илье сейчас было не до сравнений.

— Мы, как видишь, сработались, — сказал Серега, уже радуясь, что заполучил бесплатного натурщика. — Оказывается, и твой отец может высидеть час на стуле, не портя при этом людям настроения.

— Ты чего ушел от матери? — строго сказал Илья, хмуро глядя на отца. — Тридцать лет не видел и смылся через два часа.

— Не тридцать, а двадцать пять, — уточнил отец, не поворачивая головы и боясь нарушить позу. — А чего мне у неё сидеть? Ну встретились, ну поговорили, ну повспоминали… А дальше что?

— Как это что? — Илья поморщился, словно от головной боли. — Надо было у неё остаться. Пожил бы пару дней…

— Да не хочу я у неё жить. — Махнул рукой отец и нарушил позу.

— Не вертись, Терентич, — недовольно высказался художник. — Сейчас без глаза оставлю.

Он только-только принялся прорисовывать левый глаз, вместо которого сияло белое пятно с карандашным наброском. Правый глаз был уже тщательно выписан, и без второго глаза Терентич сильно смахивал не на адмирала, а на старого пирата из стивенсоновских сказок.

— Все, Серега, я устал! — выдохнул отец и поднялся со стула, разминая затекшие ноги. — Потом дорисуешь…

Художник в сердцах отбросил кисть и швырнул палитру на мольберт.

— Да совсем чуть-чуть осталось! Посиди ещё полчасика. Слышь, Терентич, будь человеком!

Отец подошел к мольберту, немного полюбовался на свой портрет, недовольно хмыкнул, а это говорило о том, что портрет ему категорически не понравился, и махнул рукой.

— Дорисуй черную повязку и сойдет!

— Ага, и что получится! — обиделся Серега. — Портрет одноглазого бомжа? Да мне за него и рубля не дадут!

Но Терентич его уже не слушал, он подошел к Илье и смотрел прямо ему в глаза. Вид у сына был жуткий, и сердце отца сразу подсказало, что стряслось что-то серьезное и даже может быть трагическое.

— А вторая какая?

— Что? — Илья поднял голову и посмотрел на отца.

— Какая вторая неприятность? — напомнил Терентич. — С первой мы уже разобрались.

Илья тяжко вздохнул и сел на стул. Вот кому меньше всего хотелось рассказывать о своем позоре, так это отцу, тому, кто его предупреждал о возможных последствиях, и кто отговаривал связываться с мошенниками. Но как ему не сказать? Старик уже сам обо всем догадался, раз смотрит так пристально. Ладно, пускай осуждает, пускай наговорит гадостей, пускай даже побьет! Зато Илья снимет тяжесть с души. Он тяжко вздохнул и слабо отмахнулся.

— Лучше не спрашивай…

— А ты лучше не заикайся, — строго проговорил отец. — Раз начал, так продолжай!

Илья помолчал ещё немного, но понял, что затягивать развитие событий не имеет смысла, только время терять.

— Меня кинули, — выдохнул он.

— Куда кинули? — не понял отец.

— Ограбили, обманули. Понимаешь?

Отец с Серегой переглянулись. Серега подошел поближе и настороженно слушал Илью, боясь пропустить основное — кто и куда его кинул.

— Кто, этот толстопузый в машине? — уточнил Терентич.

Илья молча кивнул.

— Да я ему башку отверну! — рявкнул отец. — Пошли!

Терентич рванул в прихожую. Он готов был сей же час собственными руками исполнить свою угрозу. Ему помешало одно маленькое «но».

— Куда? — Илья слабо махнул рукой. — Я понятия не имею, где он может быть.

— Ах ты, зараза! — ругнулся отец и вернулся обратно в комнату. — Спрятался, значит! Ничего, отыщем!

— И на сколько кинули? — осторожно поинтересовался Серега.

— На пятьдесят пять тысяч баксов, — проговорил Илья, ещё сам не осознавая, насколько велика для него эта сумма. Сумма, в которую он оценил свою недвижимость. И которую теперь могут у него легко отобрать.

— Каких ещё баксов? — уточнил отец.

— Долларов, — изумленно прошептал Серега.

Терентич прошелся по комнате, ещё раз бросил взгляд на свой портрет, словно уже приценялся, за сколько его можно продать, чтобы вернуть хоть малую толику, но понял, что за портрет одноглазого бомжа не получишь ни шиша.

— Говорил тебе, не связывайся! — высказался он. — Я его сразу раскусил! Такая наглая рожа! И что, ты не знаешь, где он обитает?

— Нет, — покачал головой Илья и вдруг вспомнил о Наташе. Вот она, пожалуй, должна знать, в каких краях обитает её институтский друг. Даже если он и поменял место жительства с тех времен, она может знать его прежний адрес, где возможно, ещё живут его родители. — Хотя попробую узнать.

У него ещё оставался последний кусочек нити, за который можно было ухватиться, чтобы изловить этого неуловимого Федю Петелина. Слабый, ненадежный, но, тем не менее, единственный. Уж кто-кто, а Наташка должна ему помочь.

— Ты в милицию обратился? — спросил Серега осторожно, словно для проверки.

— Ага, — безнадежно махнул рукой Илья. — Там мне ничего хорошего не сказали. И не скажут. Это им все до фени.

— Чего? — рявкнул Терентич. — Да я их там всех на уши поставлю! Не отчаивайся, сынок! У меня прокурор знакомый. Он такого шухеру наведет, вся городская мусорня будет этих бандюков ловить.

И он хлопнул Илью по плечу своей широченной ладонью.

Олег Панкратов, убив на это полдня, сопоставил списки клиентов «Сигма-банка», любезно предоставленные банкиром Разумовским, и обнаружил один интересный факт — почти все убиенные бизнесмены, а их было двенадцать человек за восемь лет существования банка, брали кредит. Правда, с различным временным промежутком между взятием кредита и похоронами. Одни отправлялись на кладбище через несколько месяцев после получения кредита, другие через год, а некоторые умудрялись протянуть несколько лет. Факты были налицо, но сделать на их основе далеко идущие выводы не представлялось возможным. Никакой системы здесь явно не выстраивалось, и связать каким-либо образом получение кредита с гибелью бизнесмена, который его брал, было довольно трудно. За время, прошедшее после взятия кредита до гибели, бизнесмен мог десять раз прокрутить полученные деньги или растранжирить их в пух и прах.

В списке же взявших кредит оказалось сотни четыре физических лиц, а значит, практически все клиенты банка рано или поздно брали кредиты. Многие из них прекрасно здравствовали и поныне, раскрутившись с помощью этого самого кредита, а были и такие, которые умудрялись брать кредит чуть ли не каждый год, несмотря ни на какой смертельный риск. Следовательно, предоставление кредита — ещё не повод для прощания с жизнью.

Разумовский был в какой-то степени прав — отследить судьбу кредитных денег практически невозможно, скорее всего, их сразу пускали в оборот или переводили на личные счета в другие банки, и очень сомнительно, чтобы какого-нибудь бизнесмена отстреливали из-за кредита, который он получил полгода назад. Итак, рвалась последняя нить, тянущаяся к мошенникам — в банке терялись все их следы. О чем Панкратов и доложил Самохину на коротком совещании в его кабинете.

— Ну, так что, дело об убийстве Кизлякова окончательно повисло? — грустно уточнил полковник. — Ни одного подозреваемого, ни одного следа.

— К сожалению, ни одного, — кивнул Панкратов.

— И по банку все чисто?

— Чисто. Зацепиться не за что. Мои ребята ничего не нашли. Все деньги переведены на счет «Лика-строй» в «Дельта-банке». Ни такой фирмы больше в природе не существует, ни самого банка. Куда переведены деньги, непонятно.

— Вот как! Печально… — вздохнул Самохин, поднялся из-за стола, походил по кабинету, выглянул в окно.

Погода явно испортилась. Небо заволокло противными серыми тучами, готовясь к дождю. Ни просвета, ни проблеска. Словом, оно было такое же грязное и темное, как и это дело. Но что-то должно промелькнуть в нем. Хоть один единственный лучик, который что-то высветит. И во время жуткой грозы сверкает молния, освещая на секунду грешную землю. Не может такого быть, чтобы все было чисто. Всегда есть какая-то закорючка, которая торчит на абсолютно ровной и гладкой поверхности. Ну, хотя бы вот эта…