Он положил на стойку листок мятой бумаги и изжеванную ручку. Илья достал свою, написал на листке слово «заявление» и сказал:
— Ведь это же серьезное преступление. Это мошенничество в особо крупных размерах.
Мент отвел глаза в сторону, направив их куда-то в угол, и подумал о чем-то своем. Наверное, о том, что неплохо бы сейчас попить пивка и посмотреть футбол. Но об этом он, конечно, не сказал. Вовремя вспомнил, что он на работе. Активно пролистал журнал, нашел нужную страницу.
— Смотреть надо было лучше, тогда бы не кинули, — проворчал он.
А что? В этом есть определенная логика, и в чем-то мент, действительно, прав. Ведь пострадавший всегда виноват сам. Тебя кинули? Не надо доверять людям. Ограбили? Не ходи по темным переулкам. Угнали машину? Не оставляй под окном. Изнасиловали? Не надевай мини-юбку. Пырнули ножом? Не стой там, где ножом махают. Все логично. И нечего тут жаловаться органам, у них и без тебя забот хватает.
Илья трясущейся рукой взял ручку и принялся писать заявление, путая слова и меняя их местами. Кое-как закончил свое послание безликому начальнику отделения, поставил дату и расписался. Протянул капитану. Мент просмотрел его писанину, подколол с прайс-листам и положил все это дело в папку. Потом все же сжалился и нажал переговорник.
— Эй, кто есть, съездите в Кривобокий переулок к дому двенадцать. Посмотрите там склад. Человека тут кинули в особо крупных размерах. Может, чего найдете. — Он посмотрел на Илью и усмехнулся. Забавный все-таки этот народ — бизнесмены. Вечно с ними что-нибудь случается. То их кинут, то наедут, то убьют. Со смеху помрешь.
Осмотр места преступления мало что дал. Три мента, явно подогретые градусами, обнюхали все пространство склада, протискиваясь между плотными рядами коробок, попинали ногами валяющийся на полу мусор, вскрыли ещё несколько коробок с таким же мусором, подобрали пару окурков и ржавый ключ.
— Ну что, дело ясное, что дело темное! — сказал старлей, командующий двумя сержантами. — Сафонов, ты у нас самый грамотный, составляй протокол.
Грамотный сержант вынул из папки листок бумаги, быстренько переписал все, что находилось в помещении, уточнил, что обнаружено в коробках, указал про окурки и ключ, после чего дал Илье расписаться в том, что ничего не забыл. Илье доверился ему и подмахнул, слегка проглядев бумаженцию.
Сказав, что у них дел невпроворот, они опечатали двери склада и уехали, отпустив Илью восвояси. И он остался один как перст в пустом безлюдном переулке, на который уже опускались вечерние сумерки. Ему страшно захотелось напиться с горя, но он вовремя вспомнил свое обещание заехать под вечер к матери с отцом, и решил, что родители наверняка согреют его израненную душу и приголубят блудного сына.
Ему открыла мать. Увидев его бледное лицо, блуждающий взгляд и растрепанный вид, она сразу поняла, что сына гложет душевная мука, от которой он так просто не избавится. Она прекрасно знала, что Илья будет все терпеть в себе и ни за что не поделиться наболевшим, чтобы не травмировать её. Бывали жизненные ситуации, когда Илья находился не в лучшем положении, и почему-то всегда старался это скрыть от матери. Но рано или поздно она узнавала о постигшем его несчастье, а молчание сына расстраивало её ещё больше.
— Что с тобой, Илья?
— Ничего. Все нормально, мам, — хрипло сказал он. — Обычные неприятности отечественного бизнеса. Как вы с отцом?
Мать внимательно смотрела на него, пытаясь понять по его поведению, насколько крупная неприятность произошла. Если смотрит прямо и даже улыбается, то случился какой-то пустяк, который можно легко пережить, а если отводит взгляд, значит, случилось что-то серьезное, и последствия могут быть катастрофическими. Илья взгляд отводил, и значит, ему крупно досталось. Только ведь ни за что не скажет, хоть убей.
— С отцом все хорошо… — пробормотала мать. — Посидели, чаю попили. Он сказал, что давно хотел меня навестить. Часто обо мне вспоминал. Сказал, что если бы не дела, давно бы уже был тут.
— Как ещё у него дела! — бросил Илья и прошел в комнату.
Там было тихо, уютно и тепло, совсем не так отвратно, как в холодном промозглом переулке. Да ещё работал телевизор, и красивая дикторша рассказывала про встречу президента с творческой интеллигенцией, которой он обещал разобраться с культурой. Так и говорил, что, мол, обязательно разберется с этой культурой. Будь она неладна.
Но отца и след простыл.
— А где он?
— Ушел, — пожала плечами мать и приглушила звук, чтобы не слушать про президентские разборки.
— Как это ушел? — изумился Илья. Вот этого он никак не ожидал. Так надеялся, что отец поживет у матери несколько дней, и он сможет спокойно обделать свои дела. Но дела он не обделал, а скорее обделался, так ещё и отец выкидывает номера.
— Вот так, ушел. — Мать пожала плечами. — Засиделся я у тебя, сказал, и ушел.
— Я думал, он у тебя поживет немного… — пробормотал Илья и опустился на стул у стены.
— Да мы тут с ним немного поссорились, — вздохнула мать. — Ты ведь его знаешь…
Илья откинул назад голову и закрыл глаза.
Тонкий красный луч проходил через призмы, трубки и отражатели, преломлялся и делился на несколько лучей, которые падали на экран причудливым рисунком, играющим всеми цветами радуги. Включился электронный проектор, и на экране возник кадр с движущимися фигурками людей. Голографическое изображение стало более четким, а лица людей более объемными и хорошо различимыми. Они были почти как живые. Они перемещались в кадре, бежали друг за другом, махали руками и куда-то исчезали. Человек в белом халате подкрутил фокус, и очертания лиц стали более четкими и похожими на кого-то. Он с ужасом смотрел на экран. Лица были до боли знакомы. Он даже вздрогнул от неожиданности.
— Что с тобой, сынок? — Мать стояла рядом и трясла его за плечо. — Какой-то ты бледный. Что у тебя случилось?
Илья открыл глаза.
— Ничего. — Он вздохнул и сразу вспомнил, зачем он здесь. — Значит, ушел. Ну и ладно…
Художник, как всегда был при деле, в своем живописном фартуке и с кистью в руке. Глядя на него, Илья подумал, что дорого бы сейчас заплатил за возможность вот так беспечно расхаживать по квартире в перепачканном фартуке и мазать краской холст, как твоей душе угодно. Поистине, вот оно простое человеческое счастье — спокойно делать то, что можешь, и не рыпаться дальше своих возможностей. Не зря говорят, что счастье — это отсутствие несчастья.
— Можно к тебе? — спросил Илья обреченно, словно боялся, что Серега его прогонит. Может, у него сейчас очередное свидание с музой, и он не захочет никого лицезреть, особенно постную рожу Ильи. Но на удивление, художник с готовностью посторонился, пропуская его в квартиру.
— Спрашиваешь. — Он заметил подавленное состояние друга. — Заболел, что ли?
Илья тяжко вздохнул.
— У меня неприятность. Даже две.
— Давай по порядку, — сочувственно предложил Серега, закрывая дверь.
Илья прислонился к косяку и отвел взгляд. Нелегко признаваться в собственной слабости и позорном поступке. Может, просто затаить свою боль, перетерпеть и как-нибудь выкрутиться так, чтобы никто об этом не узнал. Да, можно сделать и так. Но ему почему-то хотелось кому-нибудь сказать обо всем, скинуть с плеч тяжесть позора. И лучшего собеседника, чем Серега, ему не найти. Если тот ему не поможет, то хотя бы выслушает.
— Во-первых, отец пропал, — начал Илья. — У матери его нет, дома тоже.
— А он у меня, — невозмутимо пожал плечами Серега.
— Как это у тебя? — искренне удивился Илья. — Вы же с ним чуть не подрались. Ты сам сказал, чтобы его тут и близко не было.
— Ну и что? А теперь помирились.
— Никуда я не пропал, — послышался из комнаты недовольный голос Терентича. — Сразу пропал!
Илья протопал в комнату.
Серега пошел следом. Вообще-то ему уже изрядно надоели все эти родственные выяснения, постоянные приходы и уходы, просто хотелось покоя и уединения. Но не прогонишь же друга, который не знает, куда девать своего собственного отца.
