— Ты знаешь меня всего один день! Откуда ты взяла, что я именно сегодня — сумасшедший и противный. Может, я всегда такой?

— Тогда я жестоко в тебе ошиблась и нам не нужно больше встречаться!

Слова эти тяжелыми кирпичами рушились Кристофу на грудь.

— Спасибо за угощение, господин барон! — Она сделала реверанс. — И за компанию тоже спасибо, и за такого же чокнутого, как вы, маэстро — также низкий

поклон. И еще, господин барон, не вздумайте приходить на карнавал и пугать публику своим видом. Прощайте!

— Постой! — воскликнул Кристоф. — Неужели ты всерьез веришь, что я действительно сумасшедший?

Вопросительный знак, как крюк, вонзился в платье графини. Она остановилась, обернулась.

— Нет, — сказала она. Что-то похожее на слезу блестело в ее глазах. — Но ты так странно ведешь себя…

— Извини меня… Поверишь ли, это действительно виновата жидкость из флакончика маэстро. Со мной творится что-то странное. Не бросай меня, пожалуйста! А я постараюсь больше не чудить…

— Ты вел себя так странно. — Слова Вероники снова приобрели вид легких белых облачков, до этого они были темные и напоминали скорее предгрозовые тучи. Кристоф определил, что она больше не гневается. — Я не могла понять: разыгрываешь ли ты меня, издеваешься ли надо мной или ты в самом деле сумасшедший.

— Я не разыгрывал тебя и не издевался. Это надо мной кто-то поиздевался, подсунув под самый нос эту гадкую жидкость. И я, кажется, знаю кто…

— Кристоф, милый! Зачем ты держишь около себя этого гадкого старика? Знаешь, что он мне наговорил?

— Не-а… Поцелуй меня.

Горячий, жадный поцелуй обжег Кристофа.

— Он сказал, что я не должна с тобою встречаться!

— Это почему же? — возмутился Кристоф.

— Не знаю… Он говорил, что я могу попасть в какую-то неприятную историю, если буду часто приезжать сюда.

— Вот так так! — Кристоф вскочил. — Немедленно! Сей же час ноги этого старикашки!… Черт знает что!…

Разгневанные его уста фигурально и буквально извергали молнии. Это еще больше распалило Кристофа.

— Как это понимать! Я не потерплю грязного интриганства в моем доме! Вероника! Если хочешь знать, он и меня пугал какими-то опасностями! Он либо хитрый интриган…

— Он просто сумасшедший! — сказала Вероника. — Кристоф! Мне надоело разговаривать о нем. Давай оставим эту тему.

— Хорошо, — сказал Кристоф. — Но завтра я всенепременнейше его выгоню! Отправлю к чертовой матери к ковырятелям, хлебателям и прочей сволочи!

Кристоф даже залюбовался повисшим в темноте огромным ярким восклицательным знаком. «Наверное, я действительно сумасшедший! — подумал он. — Этого же не существует в действительности!»

— Кто такие ковырятели, хлебатели и прочая сволочь? — спросила Вероника.

— Была у меня, — отвечал Кристоф, — такая прислуга… Всех к чертовой матери разогнал!…

— Поцелуй теперь ты меня! — сказала Вероника. — А то ты все сердишься и сердишься…

— Хорошо, больше не буду! — сказал Кристоф и с готовностью исполнил желание Вероники.

Раскаленная волна желания обожгла внутренности. Не понимая своих действий, Кристоф стал расстегивать многочисленные застежки Вероникиного платья.

— О Боже! Кристоф! Что ты делаешь?! — воскликнула Вероника. — Прекрати сейчас же!

— Молчи! Молчи, пожалуйста! Не надо слов! — И левой рукой Кристоф зажал графине рот, в то время как правая его рука отправилась в восхитительное путешествие по телу графини, по всем его мягкостям и округлостям.

— Боже! Боже! Боже! — стонала Вероника, когда Кристоф целовал ее нежную обнаженную грудь. — Боже! Остановись, пожалуйста, Кристоф, милый! Со мной никогда еще такого не было!

— Со мной тоже, — соврал Кристоф и продолжил поцелуй.

Кристоф закрыл глаза. Руки его высвобождали тело юной графини из тесного плена одежд, разрывали тончайшее белье, обрывки которого, как осенние листья, неспешно планировали на пол.

— Ох! — воскликнула Вероника и острыми ногтями прочертила на спине Кристофа кровавые борозды.

— Милый! — сказала Вероника, обнимая лежащего на спине Кристофа, глаза которого были закрыты. — Милый! Пойдем, посмотрим хотя бы окончание карнавала, мы и так уже все пропустили!… Нам пора идти. А то наши родители невесть что подумают…

— Уже подумали! — сказал Кристоф. — Ладно, одеваемся.

На лестнице по-прежнему раздавались звуки музыки, однако, к своему облегчению, Кристоф заметил, что он их уже больше не видит.

— Теперь-то с тобой все в порядке? — смеясь, спросила Вероника.

— Кажется, да…

— Чудненький ты мой! — Она не удержалась и поцеловала его в щеку. — Ты был бесподобен!

— Откуда ты научилась таким словам? — поморщился Кристоф.

Вероника снова рассмеялась чудесным звонким смехом.

— Просто я много читала французских книжек про любовь…

— Все равно, не говори больше такими словами. Мне они не нравятся.

— Хорошо, не буду. Ты только не поучай меня больше.

Зала кривых зеркал была переполнена. Обе госпожи баронессы и граф восседали в креслах. Два кресла пустовали. Звучала резкая, отрывистая музыка, которую производили пятеро слуг: конюх терзал бесформенную волынку, подметальщик залихватски чиркал смычком о струны старинной скрипки, кухарка колотила в огромный барабан, задуватель свечей, по ошибке оставшийся в замке и не отправившийся вслед за любителем пива, раздувал свои несусветно большие щеки, дуя в свирель. Пятым в этом оркестре оказался неведомо кем впущенный в стены замка сторож 0,5 шт. Он дудел в безобразно визгливую свистульку, совсем не в ноту и не в такт. При всем при этом он приплясывал, неуклюже перепрыгивая с одной задней лапы на другую, то и дело отрывал свою свистульку от необъятной зубастой пасти, кланялся и восклицал свое обычное: «Гы-ы-ы-ы!»

— А этот прохвост каким образом здесь оказался? — воскликнул Кристоф.

Тут же перед ним возник неожиданно угодливый дворецкий.

— Прошу извинения, господин барон! Это я распорядился на один вечер впустить беднягу в замок. Он промок, продрог, к тому же ему безумно хотелось выступить перед почтенными господами…

— Не слишком ли вы своевольничаете! — вспыхнул Кристоф. — Этой скотине место в зверинце!

— Туда он и будет завтра же отправлен, — сказал дворецкий. — Но сейчас, будьте любезны, не прогоняйте его. Посмотрите хотя бы, как аплодирует ему господин граф.

Действительно, отставной полковник, отставив чашу с хересом, жизнерадостно бил одной ладонью о другую.

— Браво! Браво, тысяча чертей! — проревел он зычным голосом. — Ай да орлы! Аи да молодцы! Таких бы ко мне в кавалерию, в полковой оркестр!… Браво! Верхен, доченька, ты уже здесь? Полюбуйся-ка на этих красавцев!

«Оркестр» почтительно раскланивался.

— Хорошо, — сказал Кристоф. — Пусть остается. Но завтра — немедленнейшим образом — сторожа — в зверинец! Со всеми свистульками!

— Будет исполнено, ваша милость! — сказал дворецкий, удаляясь.

Ровно через мгновение его фигура возникла уже в Центре залы.

— А сейчас, — объявил он, — в заключение нашего танцевального вечера — белый танец! Дамы приглашают кавалеров! Музыку!

«Оркестр» грянул что-то среднее между менуэтом, Мазуркой и галопом — резкое, отрывистое, но вместе с тем вполне мелодичное.

Вероника подошла к Кристофу, скромно поклонилась. Кристоф вскочил с кресла, церемонно раскланялся. Взявшись за руки, они стали плести куртуазную фигуру медленного танца. Госпожа баронесса-старшая пригласила полковника, с радостью откликнувшегося на предложение потанцевать. Клара пригласила дворецкого. («Уж не любовь ли у них?» — промелькнула в голове Кристофа шальная мысль.) Прислуга, разбившись на пары, также танцевала, отбрасывая причудливые отражения на пол, стены и потолок. Объявляльщик «Кушать подано» грациозно выплясывал с тихоней-горничной, то и дело весьма фривольно нашептывая ей на ухо обе известные ему фразы; грузный водовоз галопировал с тощей прачкой; престарелый кастелян, приглашенный своей женой-кастеляншей, сучил тонкими ножками по зеркальному полу, выбиваясь из ритма.