Как прыгают друг другу на спину…

Он вспомнил.

Золотарь как раз повернулся к Кристофу спиной, завершая свой триумфальный круг. Кристоф моментально стряхнул с себя подступивший бред и, спружинив ногами, прыгнул. На спину.

Отчаянный прыжок вышел удачным. Золотарь рухнул на пол, а Кристоф вцепился зубами в изъязвленный загривок и, преодолевая тошноту и рвоту, кулаками ударил своего врага в виски. Он услышал: чудовище заревело, почувствовал, как пытается золотарь стряхнуть его со спины. Кромсая зубами ненавистный загривок, Кристоф не переставал наносить удары.

Он ощущал, как десятки, сотни лемурьих конечностей пытаются оторвать его от мерзкого загривка.

Кто подмял — тот победил!…

Тысячи пальцев и щупальцев ковырялись в его ранах. Зубы Кристофа уперлись в твердый позвонок.

Грызи!!!

Зубы трещали и ломались. Чьи-то лапы скребли по затылку, сдирая с него кожу. «Кость, позвоночник, костный мозг, волки любят кости, им нравится высасывать мозг, хотя в том, что я грызу, вряд ли есть костный мозг, скорее — костный гной».

— Задушите его! — орал золотарь. — Задушите его и девку! Убейте их обоих! Убейте!!! Уб…

Хрустнул позвонок. Зубы Кристофа сомкнулись. Неистовым усилием одну руку — на волосы на затылке, другую — к подбородку…

Вцепиться и тянуть, тянуть, тянуть.

Шея, как будто резиновая, тянулась и тянулась. Кристоф уперся коленями в плечи золотаря.

Голова оторвалась со звуком, который издает погруженный в бочку дегтя котелок, когда его вытягивают назад. Чпок!

Кристоф отлетел к самой стене, сжимая в руках мертвую голову врага. На него моргая смотрели глаза золотаря. Кристоф скорее почувствовал, чем увидел, как из полуопущенных безволосых век начинает сочиться красный свет.

Собрав последние силы, Кристоф пальцами выдавил золотарю глаза. Сначала один, а затем и другой.

Он слышал крики перепуганных лемуров. Он встал, держа голову за остатки сожженных волос. И только тогда увидел — из головы что-то сыплется…

Это была труха. Просто труха и глина.

— Так вот ты кто! — сказал Кристоф. — Ты просто набитое мусором чучело.

Отшвырнув голову, он захохотал. Он хохотал, когда выносил потерявшую сознание Веронику из подвала, топча ногами издыхающих, агонизирующих лемуров. Хохотал, упав в свежую лужу на замковом дворе. И, когда Вероника пришла в себя, он хохотал.

За его спиной полыхал замок. Языки оранжевого пламени прорывались сквозь лопающиеся стекла.

Гроза перестала. Светало.

Замок горел. Клубы едкого черного дыма делали его похожим на рыжеволосую танцовщицу в черной прозрачной пелерине. Дым стлался по лужам, камням, вымостившим двор, по тухлой зелени рва, забиваясь в уши, рот, нос, глаза.

Кристоф чихнул. И проснулся.

— Черт побери! — добродушно выругался он. — Не иначе как я в кабачке «Старого хрыча»! Славно, очень славно, тысяча чертей! И откуда, скажите на милость, тянет дымом? Не иначе каналья-кабатчик жарит борова! Хо-хо! Однако что за дурацкий сон мне снился?! Тысяча чертей! Я был уверен, что все это происходит на самом деле!

— И с кем это разговаривает наш старина Кристоф? — В кабачок входили краснощекие хохочущие студенты. — Уж не одолела ли его со вчерашнего белая горячка? Немудрено, ведь после такого количества шнапса даже сам папа римский начинает причащать зеленых чертиков!…

— Нет, друзья мои, нет, — ответил Кристоф. — Я спал… гм… и мне снилось, что я унаследовал богатое состояние…

— Ха-ха-ха! А губа у тебя не дура! — Коренастый крепыш Леопольд хлопнул друга по плечу. — А потом тебе, наверное, пригрезилось, что ты женился на баронессе Ротшильд?

— Нет, вернее, да… Что вы так гогочете? Мне снилось, что я чуть не женился на графской дочке.

— Ну и? — Крепыша Леопольда прямо-таки распирало от смеха. — Ну и как она тебе?

— Хороша, — сказал Кристоф. — Ничего бы не пожалел, чтобы познакомиться с ней наяву.

Кристоф достал из кисета табак, набил трубку, закурил и, ощутив, как закружилась голова от первой утренней затяжки, промолвил:

— И странно, все было так отчетливо, словно бы даже и не во сне.

— А больше тебе ничего не снилось? — Леопольд, едва сдерживаясь от смеха, болтал в воздухе короткими, не достающими до пола ногами.

— Снилось, — сказал Кристоф, выпустив в закопченный потолок двенадцать дымных колечек. — Еще мне снилось, будто мне оторвали ухо.

На сей раз от дурацкого смеха дрогнули стены кабачка. Леопольд свалился со стула и катался по полу, он хохотал так, что даже прослезился. Тяжело дыша, он залез обратно на стул.

— Ну Кристоф, ну уморил. Ты хоть знаешь, сколько ты тут проспал? А? Не знаешь? А посчитай — пили с вечера до утра, потом все пошли домой, а ты отказался, сказал, что будешь спать здесь. Потом уж, когда тебя весь день не было в университете, мы заволновались. А знал бы ты, как вспоминал тебя, каналью, профессор Дритцер, земля ему пухом! Где, говорит, сейчас мой юный друг по имени Кристоф?

— Ну а ты что?

— Болеет, говорю, черной ипохондрией. Ему, говорю, денег из дому не прислали, так он теперь ходит насупившись и выпрашивает у всех веревку и мыло. Ну а Дритцер, конечно, не поверил, как посмотрел на наши опухшие рожи, сказал: все, мол, с вами понятно. А я еще, как назло, со вчерашнего левый глаз открыть почему-то не мог. В общем, дружище, обещал он на нас декану накапать.

— И откуда только такие люди гадкие берутся? — сказал Кристоф, выпустив еще двенадцать дымных колечек. — Что еще новенького?

— Сестрица ко мне приехала… Красавица, пальчики оближешь!

— Такая же, как ты, красивая?

— Ха-ха-ха! Лучше, много лучше! Да впрочем, хочешь познакомлю?

— Отчего же, познакомь…

— Ну так и пошли, чего здесь-то засиживаться.

Друзья долго петляли по извилистым улочкам старого города и, миновав улицу Пятидесяти Трех Великомучеников, Третий Кошачий переулок и мощенную досками улицу Фомы Святителя, свернули на узенькую улочку Двух Лошадей, названную так потому, что однажды, в незапамятные времена, встретившись на этой улочке, а еще точнее в проезде между домов, две лошади не смогли разъехаться, так и застряли.

Уже окончательно стемнело, когда друзья оказались в небольшом дворике, поросшем акациями. Леопольд швырнул в окошко второго этажа пригоршню мелких камешков и негромко свистнул в два пальца.

— Хозяйка здесь строгая, — пояснил он.

Окошко отворилось, в нем возник неясный женский силуэт. Леопольд призывно замахал рукой. Девушка в окне кивнула. Хлопнула рама.

— Ну, как тебе моя сестрица? — спросил Леопольд,

— Вроде бы ничего, — отвечал Кристоф, — хотя, сказать по правде, я ее не разглядел.

— Красавица! — Леопольд закатил глаза и поцеловал два пальца. — Только не вздумай приставать. Она у меня оч-ч-чень порядочная.

— Там видно будет, — философически отвечал Кристоф.

Дверь, едва скрипя, отворилась, и из-за нее выскользнула миниатюрная девушка, закутанная в плащ.

— Чего так долго, Эльза? — сказал, зевая, Леопольд. — Спала, что ли?

— Вы б еще раньше пришли, — сказала девушка. — Все уж спать легли, а вы гуляете.

— А чего б не погулять? — пожал плечами Леопольд. — Вот человек вообще только что, час назад, проснулся. Кстати, познакомься — Кристоф.

— Очень приятно, — сказала девушка, — Эльза. Вы всегда так допоздна спите?

— Нет, — сказал Кристоф. — Что вы, право, только лишь иногда, по самым большим праздникам…

— А вчера неужели праздник был?

— А как же! Святителя Вездекакия! — хором ответили друзья.

Эльза расхохоталась.

Лишь когда они вышли на скупо освещенную газовым фонарем улицу Пятидесяти Трех Великомучеников, Кристоф взглянул в лицо своей собеседницы и остолбенел, как святой Евграф, пораженный молнией. Эльза спросила:

— Скажите, Кристоф, почему вы так странно на меня смотрите?

— Я видел вас во сне, — сказал Кристоф.

— Неужели? — спросила Эльза.