Случай этот стал широко известен во всей стране. По этому поводу появилась даже пословица «Лучше к дьяволам в геенну, чем в Дахау пообедать». Даже под страхом смертной казни никого нельзя было заставить нанести в Дахау визит: слишком памятна была судьба несчастных маркграфов Кишкенвольде. О родовом обиталище баронов фон Гевиннер-Люхс сложилось вполне справедливое мнение как о месте, где в пищу тебе запросто могут подбросить какой-нибудь отравы, задушить или зарезать. Все более или менее титулованные соседи предпочитали объезжать зловещий замок стороной, предоставив баронам одиноко существовать в их огромном логове.

Сегодня впервые за две сотни лет замок Дахау принимал гостей.

Уже с раннего утра закипела работа, забила ключом суетливая предпраздничная деятельность. Подметальщики вычищали порядком запылившиеся галереи и коридоры, настилали на древние половицы персидские, тонкой работы ковры, передвигали столы, стулья, кресла, диваны. Из небытия кладовок возникали различные столовые приборы. Вся в чаду и аппетитных ароматах работала кухня, ежеминутно выбрасывая из своего парного чрева груды деликатнейших лакомств. Во дворе егеря свежевали тушу пойманного вчера дикого кабана.

Чем же занимался в это время господин барон? Спал. Всю ночь он что-то писал в зале для ведения дел, спалил дюжину свечей, выпил три бутылки вина. Наутро, отдав некоторые необходимые распоряжения и отослав гонца в Нюрнберг, отправился в опочивальню.

— Ох и натерпимся же мы с ним! — шепотом возмущалась прислуга. — Где ж это видано: гостей принимать!

Ближе к полудню окрестности замка потревожил резкий звук рожка графской кареты. Вскорости показалась и сама карета, влекомая тремя красавцами жеребцами, и остановилась перед руинами подъемного моста.

— Гости! Гости! — загомонила прислуга.

— Кристоф! Сынуля! — причитала баронесса-мать около дверей баронской опочивальни. — Вставай! Подымайся! Гости приехали!

— Сейчас, мама, — зевая, ответствовал барон.

— Ба-а-а-рин просну-у-улись! — разнеслось зычное по коридорам. — Кушать по-о-одано-о-о!

Прислуга, непривычная к визитам, растерялась, тем более что указаний от господина барона не было получено никаких. Карета все так же стояла перед мостом, а вывалившая из замка поглазеть на гостей прислуга толпилась по другую сторону моста.

— И чего стоит-то? — судачили. — Пора б уже и выйти.

— Господа-то важные! Ишь ты! Даже из экипажу выйти не сподобятся.

— Эй, Ганс! Сгоняй-ка ты к карете, узнай, чего господа стоят.

— Вот еще! Чуть что — сразу Ганс!…

— Беги, кому сказано!

Мальчишка-подавальщик нехотя поплелся по шатким доскам моста, остановился около экипажа.

— Чего господа изволят?

— Руку подай, остолоп! — донесся из глубины экипажа резкий голос отставного полковника кавалерии. — Да не мне, а барышне сначала! Вот так! Теперь мне! Эх, дубина! Жалко, ты не у меня на службе. Прописал бы я тебе шпицрутенов.

— Фу, папа! — сказала вышедшая из кареты миловидная Вероника фон Блямменберг. — Постеснялись бы хоть в гостях своих солдафонских штучек. О Боже! — ахнула графиня затем. — Посмотрите, папа, на этот замок! Никогда не думала, что он такой огромный!

— Огромной была конюшня его величества, — проговорил граф. — А это так себе: сарайчик…

— Все бы вам, папа, конюшни, — надула губки Вероника.

— У меня-то ладно — конюшни на уме. А у тебя, дурехи, вообще непонятно что… Послушай старика, — продолжал граф, помогая дочери перейти подъемный мост, — хозяин замка — молодой обалдуй. Присмотрись-ка к нему. Может, замуж за него пойдешь…

— Фу, папа!…

— Ты мне не фукай! Кобыла фукала да на живодерню попала…

Ворота замка распахнулись.

— Следуйте за мной! — возгласил маленький привратник.

Кристоф едва успел умыться. Около него бестолково суетились два одевателя. Один дрожащими руками застегивал пуговицы на кафтане, другой толстыми неуклюжими пальцами безуспешно пытался завязать в аккуратный узел подвязки от панталон.

— Сынуля! — воззвала из-за дверей баронесса-мать. — Выходи быстрее. Гости уж в обеденной зале.

— Сейчас, мам, выйду! Да побыстрей вы, бестолочи! — прикрикнул Кристоф на одевателей. — Можно подумать, вы меня в первый раз одеваете! Будете такими неуклюжими — отправлю к ковырятелям!

— Кушать подано-о-о-о-о! — вопиял где-то вдалеке объявляльщик.

В обеденной зале накрыли роскошный стол поистине циклопических размеров. Блестела обшитая золотом скатерть. Поверх нее теснились груды разносолов, возвышались бутылки с разнообразными винами, названия которых, равно как и вкус множества деликатесов, были Кристофу неведомы.

«Боже! — ахнул мысленно Кристоф. — Этого ж нам не съесть и за неделю!» Тем более что обедающих было всего пятеро: граф с дочерью, мать, Клара и он, Кристоф. Маэстро Корпускулус, как человек безусловно благородного происхождения, был зван к обеду, однако отговорился.

— Негоже философу, — заявил вчера за ужином маэстро, — участвовать в шумных застольях. К тому же я не мастер легкой застольной беседы. Разговоры о пустяках раздражают меня. Праздное суесловие даже разговор о такой важной вещи, как погода, умудрилось превратить в разговор ни о чем. А между тем, что в мире этом есть важнее погоды? Только лишь свое собственное здоровье да — кое у кого — состояние кошелька. Так что увольте, увольте! Однако я буду чрезвычайно благодарен, ежели мне передадут гусиную ножку вместе с бутылочкой красного вина. И этого, поверьте, философу хватит вполне.

Егеря также отказались отобедать с графом.

— Спасибо, господин барон, — сказал Михаэль. — Мы очень рады, что вы нас цените так высоко. Мы, может быть, и пошли бы пообедать, но, знаете, не по-нашему как-то все эти обеды получаются. Вилку — так-то держать, ложку— еще как-то… Кушать маленькими кусочками, губы промакивать салфеткой, пить из маленькой рюмочки. Воротит, барон, от всего этого этикета! А вот если бы вы заглянули вечерком к нам…

— С бутылочкой шнапса! — добавил Гейнц.

— Посидели б, поговорили. Без всяких там церемоний, — закончил Михаэль.

Вследствие всего этого обед получился очень скучным. Первое время, едва лишь сели за стол, сохранялось молчание. Граф наложил себе в тарелку различной пищи из нескольких блюд, то же самое положил Веронике, отпробовал одного, другого, третьего, сопровождая это замечаниями типа: «Уф! Как вкусно! Тысяча чертей! Давно такого не едал! Чтоб мне на этом месте провалиться, если где-нибудь готовят вкусней, чем здесь!…» — и тому подобными репликами.

Кристоф степенно поедал омаров в белом вине. Однако взор его привлекало блюдо с креветками. «И как, черт побери, их нужно есть? — размышлял он. — И правда ли, что они там — живые? Ладно, пока не буду к ним притрагиваться. Попробую потом, когда гости уедут. Главное, чтобы слуги их не сожрали! Впрочем, распоряжусь…»

Около стола вертелись несколько слуг. Один подливал в бокалы вино. Двое других накладывали дамам в тарелки яства, еще один, с большой, повязанной под подбородком салфеткой, ничем занят не был и, как заметил Кристоф, то и дело тайком подворовывал со стола какое-либо лакомство. Не раз уже Кристоф сурово показывал ему глазами: «Выйди вон!» Слуга, кажется, из подметальщиков, лишь глупо хлопал своими ничего не выражающими гляделками и слащаво улыбался. Кристофу не хотелось отчитывать слугу при посторонних, посему оставалось смотреть на проделки этого обжоры сквозь пальцы.

Тем более что куда приятней было смотреть на молодую графиню фон Блямменберг. «О, видит Бог, — размышлял Кристоф, — она действительно очень недурна!» По этой причине он чувствовал даже некоторое смущение.

Далеко в стороне от Вероники сидела Клара, прямая, как рукоять метлы. «И эта дурища тут, — кисло подумал Кристоф. — За кого бы ее замуж выдать?»

Между тем разговором целиком и полностью завладел граф. Обложившись тарелками, вилками, ложками и салфетками, он принялся объяснять какую-то баталию.

— Вот здесь, предположим, французы, — говорил он, размахивая бараньей косточкой, указывая ею на кофейный прибор, — это французы со всеми их фортификациями, а англичане, предположим, там, — угловатым взмахом руки он указал на разделанную тушу кабана, — дислокация англичан весьма отдалена от места сражения. Но!… Когда войска короля Фридриха совершают ретираду, — отставной полковник сгреб в кучу фарфоровые блюдца и многозначительно поднял палец, — вынужденную, оговорюсь, ретираду, то, обойдя с флангов французские редуты, — он рассеял блюдца по столу, два или три из них звучно упали на пол, разлетевшись на мелкие осколки, что, однако, графа нисколько не смутило, — под покровом ночи — да, именно так! — под покровом ночи наши колонны дефилируют к англичанам…