— Такое дело, братва! Нынче же ночью выступаем… Но не вниз, в долину, как ждет того немец, а наверх, в горы… Нужно нам внезапно ударить им во фланг…

— Кому это нам? — спросил рыжеусый.

— Погоди немного, увидишь, — и сержант изложил все по порядку: — Вызвали вместе с нами к капитану и командира первого стрелкового взвода. Капитан показал нам на карте горы, через которые мы перевалили, и позиции, которые занимаем сейчас мы и немцы… «Наши патрули донесли, — сообщил он потом, — что здесь, — он указал карандашом место на карте, — в обороне противника брешь — голая, отвесная скала, на которую очень трудно взобраться и которую трудно удержать. Но эта скала очень удобна для нас, чтобы нанести с нее удар во фланг неприятеля. Мы на рассвете пойдем в наступление, будем атаковать гитлеровцев в лоб, как уже делали не раз. Но пока безуспешно. Чтобы наша атака не захлебнулась и на этот раз, мы решили одновременно ударить по их флангу с этой скалы. — Тут капитан немного помолчал и потом сказал нам напрямик: — Для этого я и позвал вас. Нынче же ночью вы должны обязательно взобраться на ее вершину. И под утро, когда мы пойдем в атаку, открыть по немцам огонь с фланга. Подъем на скалу долгий и трудный, саней у нас нет, больше людей вам дать не можем, здесь нужны. Но мы должны выйти отсюда во что бы то ни стало… Я подумал о вас, господин младший лейтенант, — обратился он к командиру стрелкового взвода, — потому что у вас самые опытные люди. И о вас, — повернулся он к нам, — потому что вы единственный пулеметный расчет, у которого имеется лошадь… А придется забрать с собою как можно больше боеприпасов.

Перед уходом он пожал нам руки и добавил на прощание:

— Не забудьте, судьба завтрашнего боя в ваших руках! Я верю, что вы не подведете.

Через несколько минут, одетые в маскхалаты, мы были готовы к выходу. Больше всех радовался дед Андрей. Когда мы построились перед землянкой, он вывел за узду коня и поставил его позади отряда. Нагружая на него ящики с боеприпасами, как обычно, гладил его по шее, взволнованно шепча:

— На немцев идем, лошадушка! Отплатим им!

Мы двинулись по тропке, петлявшей между занесенными снегом елями. На опушке леса ждал нас стрелковый взвод. Из леса вышли группами, пробираясь в темноте среди мелкого хилого кустарника. Впереди, разведывая дорогу, шло одно из стрелковых отделении во главе с командиром, у которого был компас. За ним, немного поотстав, справа и слева — два других, а последнее, четвертое, замыкало шествие. Наше пулеметное отделение с лошадью шло в центре, за головным отделением.

Скоро кустарник начал редеть, а тропа стала круто подниматься вверх. Очень мешали снег и пурга, кружившаяся над пропастью. Двигаться приходилось больше на четвереньках, стараясь не выпускать из виду маячившие впереди тени. Временами ноги так увязали в снегу, что мы едва тащились. Особенно трудно приходилось тяжело навьюченному коню. Опасность подстерегала нас на каждом шагу. Один из бойцов, шедший с краю дороги, оступился и полетел в пропасть. Тогда мы построились в затылок, поскольку немцы нам сейчас не угрожали, связали ремни и, держась за них, как за канат, гуськом продолжали карабкаться вверх. Так, карабкаясь на четвереньках, помогая друг другу, мы одолели еще часть подъема. А когда, совсем выбившись из сил, с отмороженными лицами и ногами, с заиндевевшими ресницами и щеками, попытались сделать передышку, дед Андрей начал кричать:

— Если остановимся, замерзнем! Пошли! Кто останется — пропал!

И снова мы двинулись вперед. Но, при всем нашем мужестве, мы чувствовали, что слабеем с каждой минутой. Темень, вьюга, снег, крутизна подъема и тяжесть ящиков с боеприпасами, которые приходилось нести на себе, совсем вымотали нас. И хотя мы сознавали, какая нам грозит опасность, не смогли все же удержаться, чтобы не прикорнуть, свернувшись на снегу. Мы понимали, какое важное задание выполняем, и нас очень беспокоило, что мы продвигаемся вперед так медленно. Многие из бойцов попросили тогда командира разрешить им оставить часть ящиков с боеприпасами на дороге, чтобы продолжить путь к вершине налегке. Не видя другого выхода, командир согласился.

— Негоже боеприпасы оставлять, господин младший лейтенант, — запротестовал тогда дед Андрей. — Мы далеко ушли от своих. Боеприпасы будут нам до крайности нужны на вершине.

— Знаю, что негоже, — пробормотал командир. — Да на рассвете нам обязательно нужно быть на скале и открыть огонь по флангу противника.

— Разрешите мне тогда, господин младший лейтенант, пойти с лошадью вперед, — продолжал дед Андрей. — А ящики оставьте здесь. Я мигом обернусь и заберу их.

Мы с беспокойством ждали решения командира. То, что хотел сделать дед Андрей, было выше его сил. Отправиться одному в метель и ночь, не зная дороги! Бороться затерянному среди диких гор один на один с вьюгой! Командир не мог ему это разрешить! Но мы ошиблись. Он вдруг обратился ко всем нам:

— Кто хочет пойти вместе с Андреем Бырку?

Из нашего расчета вызвались двое: сержант и рыжеусый боец. К ним присоединились несколько человек из стрелкового взвода. И они ушли вперед в снежную мглу. Мы смотрели им вслед, пока не поглотили их вьюга и тьма.

Мы немного задержались. Потоптались на снегу и снова потащились к вершине. Но через несколько сотен шагов опять остановились. Ящики с боеприпасами оттягивали нам руки, будто мы несли жернова. Сбились в кучу, чтобы защитить друг друга от пронизывающего ветра. Пурга засыпала глаза, затрудняла дыхание. От слепящей белизны снега ночь словно стала прозрачной. Мы с ужасом смотрели на бездонные пропасти и голые вершины, окружавшие нас. Над нами, как ледяные пики, маячили зубцы вершины, на которую мы должны были взобраться.

— Еще немного осталось, — подбадривал нас командир. — Нам надо спешить.

Но как спешить? Через сотню шагов снова вынуждены были сделать привал. Решили тогда последовать совету деда Андрея — оставить ящики на дороге под охраной нескольких человек, а остальным продолжить путь налегке.

Так и сделали. И благодаря этому уже через час, незадолго до рассвета, достигли вершины. Деда Андрея с двумя стрелками встретили в пути — он возвращался за оставленными ящиками. На скале мы рассыпались по голой площадке, ища укрытий. Одни залегли за камнями, другие стали спешно окапываться в снегу. Навели пулемет на фланг гитлеровцев и стали ждать. К рассвету вьюга поутихла, и мы смогли рассмотреть позиции немцев. Узлы их обороны расположены были цепочкой в нескольких сотнях шагов под нами; они словно опоясывали узором часть горы под самой вершиной. Мы ясно различали часовых, топтавшихся от холода на снегу. Видели, как выходили время от времени из укрытий люди и всматривались в долину, ведущую в расположение наших частей.

— Дадим им теперь жару! — прошептал рыжеусый, вставляя в пулемет новую ленту. — Боеприпасов у нас хватит.

— Хватит, — заверил сержант. — Дед Андрей доставит.

Так сидели мы в засаде, следя то за неприятелем, то за долиной, откуда должны были пойти в атаку наши. Вскоре вернулся и дед Андрей. Лошадь он укрыл в небольшой ложбине, а ящики перетаскал к нам. Оставалось только ждать минуты атаки. Эта минута наступила как нельзя более кстати.

На заре у немецких позиций появились каптенармусы. Они принесли завтрак. Гитлеровцы вышли из укрытий, построившись словно они были не на войне, а в казарме, держа каждый в одной руке котелок, а в другой ранец. Потом они по очереди прошли перед каптенармусами, которые опускали каждому в ранец хлеб и банку консервов, а из привезенных на санях больших чугунных котлов наливали в котелки дымящийся горячий кофе. Что за запах был у этого кофе! Не пойму как, но он доходил к нам наверх, на вершину. Немцы с такой жадностью накинулись на еду, что кой-кому из наших, у кого особенно урчало в кишках, даже дурно стало.

— Ну и лопают же, дьяволы! — выругался рыжеусый, глотая слюну. — Не сожрите все. Оставьте немного и другим. Через несколько минут пожалуют к вам непрошеные гости.