— Просто ужасно было смотреть на таких маленьких детей, ставших жертвами этой музыки. — Магнус сжал в пальцах рукоять кинжала, чтобы никто не заметил, что руки у него дрожат. — Я еще понял бы, если бы это были мои ровесники, но и тогда мне это было бы неприятно. Но малые дети!

— Ну поглядите-ка! Он в дедушки записался, а самому всего-то семнадцать, — с нескрываемой издевкой проговорила Корделия. В конце концов она могла себе это позволить — ведь она была уже почти одного роста с братом.

Ну а Грегори сказал только:

— И как только какая-то музыка могла так зачаровать их?

— Угу, и как она могла вдруг стать настолько громче? — подхватил Джеффри. — Я еще понимаю, что она способна заставлять тело дергаться — я и сам чувствовал, как у меня руки и ноги начинают шевелиться в такт. У меня даже сердце стало в такт биться.

— У тебя? Сердце… Точно! — обрадовался Грегори.

— А как же иначе? Иначе я умер бы, — буркнул Джеффри и свирепо сдвинул брови. — Ты о чем, братец?

— Твое тело привыкло делать все — все в ритме биения сердца! И вообще: сила твоих чувств зависит от того, как часто оно бьется. И поэтому, когда начинает звучать музыка, твое тело на нее реагирует.

— Отличное объяснение, братец, — согласился Магнус. — Однако ритм музыки — это не ритм моего сердцебиения, если только, конечно, моему сердцу вдруг не вздумается биться в очень странном ритме.

— Ну, например, в таком, какой бывает, когда мимо идет смазливая девчонка, — съязвила Корделия.

Магнус сердито зыркнул на нее, а Грегори сказал:

— Но ведь поэтому-то тело и реагирует на музыку! Если бы дело было не в ритме биения сердца — понимаете? — с вашими руками и ногами ничего бы не происходило, они бы двигались, как раньше!

— Пожалуй, Грегори прав, — протянул Векс. — В функционировании человеческого организма существует определенный естественный ритм. И, как справедливо отметил Джеффри, как только музыка звучит слишком громко для того, чтобы ее можно было проигнорировать, тело пытается естественным образом на нее среагировать.

— Уверен, ни один целитель не согласился бы с подобной теорией, — пробормотал Магнус.

— Пожалуй. Но я — не целитель, — напомнил юноше Векс. — И я должен подчеркнуть, Магнус, что та идея, которую мы в данный момент обсуждаем, пока — всего лишь предположение. Слишком мало деталей для того, чтобы можно было сформулировать гипотезу.

— Но все-таки: из-за чего же музыка стала настолько громче? — вопросил Джеффри.

— Да из-за взрослых, братец! — объяснила Корделия. — Когда они набросали сразу столько камней в одном месте, музыки стало больше!

— Ее стало больше на одном-единственном лугу, сестрица, — возразил Джеффри. — Но я‑то о другом толкую: почему музыка стала громче везде вокруг нас?

Корделия резко остановилась и огляделась по сторонам.

— И точно — громче! И вправду она звучит повсюду! А как могло выйти, что я раньше этого не замечала, Векс?

Робот только собрался ответить, как впереди послышался хор голосов. «Хо!» — дружно выкрикнули какие-то подростки. «Ха!» — прозвучало следом. «Хо! Ха! Хо! Ха!» — ритмично повторил хор несколько раз. А потом еще громче запели девичьи голоса:

— Ни-че-го себе песенка! — выпучив глаза, воскликнул Джеффри.

Корделия наморщила нос.

— Ой! Как грубо! Неужели любовь — это только поцелуи и объятия?

— Но кто же это поет? — нахмурился Магнус.

Тропинка свернула в сторону, и перед юным поколением семейства Гэллоуглассов предстал строй взявшихся за руки подростков лет тринадцати-четырнадцати. Они пританцовывали и мотали головами в такт с музыкой.

Корделия, Магнус, Джеффри и Грегори остановились и уставились на танцующую компанию.

— Идите к нам. Нужно танцевать, а не то вы не сможете устоять! — окликнула их симпатичная девочка. — Вы должны танцевать до упаду!

— Правда, что ли? — растерянно пробормотал Магнус.

— Я вовсе не желаю танцевать! — фыркнул Джеффри.

— Тогда отойди в сторонку, — задушевно посоветовал ему плечистый парнишка. — А ты чего, больной, что ли? Почему плясать не хочешь?

— Это вы все тут, поди, больные, если вам так дергаться охота!

Но парнишка словно бы и не услышал. Он повернул голову и уставился в глаза девочки, приплясывавшей позади него.

— Что же это за музыка такая, что она командует вашими ногами? — спросил малыш Грегори, с трудом поспевая за танцорами.

— А это наша музыка! — отозвалась девочка рядом с ним. — Она как раз для нас!

— И вы даже не имеете власти над собственными ногами?

— Ну и что? — рассмеялась девочка. — Мне очень даже нравится, что выделывают мои ноги!

— Нужно сопротивляться! — стала уговаривать ее Корделия. — Надо так, чтобы ты была сама себе хозяйка!

Девочка посмотрела на нее так, словно перед ней предстало жуткое чудовище.

— Что же ты за девочка такая, если не желаешь, чтобы тобой управляли?

— Я нормальная! Я принадлежу себе самой и не желаю быть чьей-то игрушкой! Неужто ты не видишь, что эта назойливая музыка лишает тебя права быть самой собой?

— Да нет! Это глупости какие-то! — возразила другая девчушка, весело смеясь. — Это же просто забава! Веселого как!

— Это вам кто сказал? — в ярости вопросила Корделия.

— Как — кто? Да сами камешки все время про это твердят!

— А музыка-то какая славная! — сверкая глазами, прокричала третья девочка. — Как услышишь ее — и сразу будто кровь вскипает и все тело так и поет!

Корделия испуганно вытаращила глаза.

— Но уж конечно, вы не верите в ту гнусную ложь, которую тут распевают!

Первая девочка нахмурила бровки.

— Это какая же тут ложь, не пойму?

— И никакой тут нет лжи, а самая что ни на есть правда! — выкрикнула еще одна девчонка, приплясывавшая чуть дальше, ближе к хвосту цепочки. Она была ростом выше остальных, пухленькая и очень хорошенькая. Она улыбнулась Магнусу и кокетливо потупилась. — Слова-то все какие — про любовь!

Магнус глядел на нее будто зачарованный, но все же ему удалось овладеть собой и сказать:

— Эти слова не о любви, а о жаркой необузданной страсти, телесной похоти.

— Какая разница? — непонимающе пожала плечами девочка, снова улыбнулась, откинула плечи назад, потянулась к Магнусу губами. — Ну почему ты не танцуешь? Тебе нехорошо с нами?

— Нет, — выдавил Магнус. — Нехорошо. — И солгал.

Девочка это сразу поняла.

— Меня зовут Лалейна. Неужто ты и впрямь не хочешь получить свою меру радости?

— В том, чем вы занимаетесь, нет ни меры, ни правил, — буркнул Магнус, но его ноги сами задвигались в такт, приноровились к шагу девочки. Он не спускал глаз с ее лица.

— Да зачем они нужны? — выдохнула Лалейна. — Мы совсем юны! Живи да радуйся! Если не сейчас жить в свое удовольствие, так когда же?

— Пляши давай, — распорядился мальчишка, подергивавшийся в танце позади Магнуса, — или проваливай с дороги. Мы поем — и можно сказать, воспаряем, а вы нас своими нравоучениями к земле тянете.

— Может, ты и танцевать-то не мастак? — язвительно осведомился парень ростом с Магнуса.

— Тот нам не друг, кто с нами не пляшет, — ухмыльнулся третий мальчишка.

Лалейна запрокинула голову, провела губами по щеке Магнуса. Юноше показалось, что его ударило молнией. Он замер, и все танцоры остановились. Все стояли и смотрели на него, улыбаясь и затаив дыхание.

Тут не выдержала Корделия и прокричала:

— Ах вы, поганки! Ах вы, развратные и подлые Лилит! Неужто вы вознамерились увлечь моего братца с собой?

— Я бы очень даже не против, — проворковала одна из девочек. — Всем сердцем бы этого желала.