«Когда подросшие птенцы…» Когда подросшие птенцы, К полету первому готовы, Когда поспели огурцы И дозревает сад фруктовый. И в зелени еще густой Все полно радостным кипеньем, Крылатой птичьей суетой, Сверканьем, щебетом и пеньем, — Впервые вдруг засохший лист Спадает, медленно вращаясь. Тогда возню свою и свист Внезапно птица прекращает, И круглый глаз ее следит С неизъяснимым напряженьем, За тем, как желтый лист летит, За медленным его сниженьем… И зелен дуб и луг широк, Просты по-прежнему заботы, Но птица знает — близок срок, И слышит отзвук перелёта. НОЧНОЙ ВЕТЕР («Колокольчик дрожит от чего-то…») Колокольчик дрожит от чего-то И ушам не дает отдохнуть. — Это ломится ветер в ворота, И не может ворот распахнуть. Что-то воет, как выли в пещере Голоса допотопных зверей. — Это ветер томится у двери И раскрыть не умеет дверей. И тревожит меня до рассвета Колокольчик и жалобный вой. — Это ветер не с этого света Прилетает, зовет за собой. «Природа часто жестока…» Природа часто жестока Листка прямое назначенье — Без ропота и возмущенья Быть продолжением цветка. Но треплет ветер лист простой, Жара и стужа опаляют, И постепенно наделяют Необъяснимой красотой. Пришли дожди, придут метели, — Все чаще ветки в серебре. Был зеленее лист в апреле, Но стал прекрасней в октябре. И он упал. Лежит ничком, Но мертвых листьев не жалеют. А он желтеет и алеет, — Он сделался почти цветком. «Пронизан вечер золотым дождем…» Пронизан вечер золотым дождем, Трепещут ветки и щебечут птицы. Края небес под дождевым плащом Прозрачно начинают золотиться. Еще минута, и проходит дождь, Сверкает солнце, затихает ветер. И мокрый глянец освященных рощ Чудесно весел и чудесно светел. О, если бы запомнить я могла И в непогоду вспоминать почаще, Что глубь небес незыблемо свела, А тучи неизменно преходящи. «Прощаемся простым рукопожатьем…»
Прощаемся простым рукопожатьем. Надолго ли? — Навеки, может быть. Нам не нужны ни слезы, ни объятья И нам не надо ни о чем забыть. Не терпит солнце тени лицемерья, Все ложное уходит в темноту. Грешить легко, когда закрыты двери, А мы встречались только на свету. Ты научил под тяжестью не гнуться, Стремиться к небу по тропе земной. И так всем сердцем к солнцу обернуться, Чтоб тень свою оставить за собой. Вершины («Нелегко перейти за черту…») Нелегко перейти за черту, За которой живущее стынет. На вершинах цветы не цветут — Там молчанье и холод пустыни. Там пронзительней блеск ледников, Белизна, тишина неземная. Никого — только облаков Пролетает, снегов не пятная. Там покоя и смерти печать, Позовешь, — но внизу не услышат, И чем громче ты будешь кричать, Тем молчанье покажется тише. Но когда у подножия спит Все земное во мраке неясном, Первый луч на вершине горит, И на ней же последний угаснет. «В деревне, иногда весной…» В деревне, иногда весной, Но чаще пожелтевшим летом, Мне, оглушенной тишиной И ослепленной ярким светом, Почти дается познавать, Но что — сама сказать не смею. Я не умею звезд назвать, Ни различать их не умею. И я почти не знаю трав, Ни ядовитых, ни целебных, Колосья на полях собрав, Не узнаю колосьев хлебных. — — Так от рождения слепой, Прозрев, взволнованно трепещет И робко трогает рукой Свои же собственные вещи. «А этот умерший скоропостижно…» А этот умерший скоропостижно Быть может, долго собирался жить И накануне, на странице книжной Не позабыл закладки положить. И в этот день, на прочие похожий, Он до конца не вспомнил о конце. И не заметил ни один прохожий Печати смерти на его лице. А он ушел, и вот — не возвратился К тому, что так заботливо берег. Но поутру в его окне раскрылся Им возлелеяный цветок. |
