Когда турист отправляется к пирамиде почти за шестьсот километров, «Пемекс» по праву может быть доволен им. Но довольным оказывается и турист, потому что в этом случае он одним ударом убивает сразу двух зайцев: примерно в сорока километрах за Оахакой находится еще один известный центр сапотекской культуры — Митла. Его не разочаровывает тот факт, что в Митле никакой пирамиды он не найдет. Это заманчивое слово все путеводители обходят, заменяя его выражениями «развалины храмов», «группа Юг», «отделение из кирпича», «приход», «подворье монолитов» и тому подобными.

Подворье монолитов и в самом деле примечательно. Здесь стоят шесть гладких колонн четырехметровой высоты, которые когда-то поддерживали свод храма. Его массивные стены отличаются от классической простоты колонн, как день от ночи. Терпеливые скульпторы покрыли их бесчисленным количеством сложных меандров, ни один участок фриза не похож на другой, мастера добросовестно ломали себе голову над тем, чтобы не повториться. К флигелю одного из памятников архитектуры, которые, как это ни странно, сохранились в относительно нетронутом виде, конкистадоры прилепили уродливый католический храм — ладно еще, что не снесли предварительно «языческое» творение сапотеков!

Сведений о Митле не намного больше, чем о недалеком Монте-Альбане, хотя она и не была покрыта тайной столь долго. Тем не менее и здесь не нашлось ни единого следа, который бы твердо указывал на прошлое тех, кто все это строил. Не сохранилось ни единого папируса, ничего! Ни один писатель не напишет исторического романа о Митле, ни один сценарист не включит действие исторического фильма в ее стены, даже если бы он и желал этого самым искренним образом. Она останется запечатленной лишь в немногих словах испанских летописцев, которые «не видели в Новой Испании более величественного города, чем Митла». Да в недостоверном повествовании падре Франсиско Бурго, который в XVII веке написал, что Митла была резиденцией Великого Пророка, верховного жреца, столь святого, что ни один смертный не смел на него взглянуть, не опасаясь при этом за свою голову. На его совести останется уверение, что под храмом в Митле находился склеп, куда по велению сапотекских жрецов сбрасывались тела принесенных в жертву божествам и трупы врагов, убитых в сражении. В этом склепе якобы начинался подземный ход длиною в тридцать миль, который уходил в неизвестном направлении.

Этот подземный ход до сих пор никто не обнаружил и вряд ли когда-нибудь обнаружит!

Словно глыба золота, лежит на горизонте солнце. Плита, которую перед тем оно само раскалило докрасна, постепенно плавит его. Вот уже только небольшая горбушка плывет в остывающем шлаке. Прощай, славный день! Последние золотистые нити как бы приподнимают широкополые шляпы юношей, которые, беззаботно опершись о стену, словно кошки, греются под сенью сапотекских меандров. Жаль, очень жаль, но мы вынуждены вернуться в Оахаку, а киносъемки придется кончать завтра. Все сразу не получилось.

— Мирек, слышишь? Похоже на маримбу.

Это и была маримба! Мы уложили камеры в футляры, сложили штатив и остановились перед простеньким строением с открытой калиткой. Несколько пар танцоров покачиваются за высоким забором кактусов — старые, молодые, дети.

— Проходите сюда, мы сегодня празднуем крестины, — приглашает нас стройный мужчина в белой рубахе, белых полотняных туфлях и в зеленом платке вокруг шеи. — Заходите, мы вам будем очень рады, выпейте хоть стаканчик мескаля…

Трое мужчин стоят за маримбой, палочки отскакивают от махагониевых пластин. Маримба мерно звучит, парни улыбаются, улыбается гитарист, смеется парень, потряхивающий сверкающей маракой. А, собственно, отчего бы им хмуриться? Девочка родилась здоровая, пришли гости из Европы и не стыдятся говорить по-кастильски!

— Es una guapa bonita, eh? Славная девчушка, a? — Глаза у отца сияют, губы улыбаются. — Вот она, покачайте ее немножко, мы посмотрим, пойдет ли вам это!

Звенят стаканы, глаза сверкают, гости покачиваются сначала в ритме сандунги, а потом в ритме харабе. Заложив руки за спины, они с серьезным, даже торжественным видом ходят по кругу. А сейчас, сеньоры, играют мукуру, нашу прославленную мукуру! Два шага влево, два-вправо, это не танец, а приятная прогулка. Танцоры только галантно раскланиваются друг перед другом, но никто еще ни в одном танце не коснулся талии или руки другого.

Время близится к полуночи, соседи незаметно исчезают, самое время попрощаться.

— Вы себе не представляете, какое вы нам доставили удовольствие. Во всей Митле гости из Европы были только у моей Консуэлиты, — радостно улыбается Альберто Ортега, счастливый папаша. — Оставьте мне ваш адрес, через год я вам напишу, что поделывает ваша маленькая крестница…

Он написал.

Консуэлита скоро уже начнет бегать, она очень живая девочка. Она una guapa bonita, вся в маму.

Город пылал, пораженный сотнями огневых ударов; над крышами домов и шпилями башен метались клочья едкого дыма. Мутное февральское солнце безуспешно пыталось вызвать на лицах людей улыбку. Около полудня опять завыли сирены и загнали все живое в щели, в унылую полутьму бомбоубежищ.

Как бесконечно далеки были в те минуты «Новые края», заколдованные в книжку с пальмами на обложке! Как безнадежно недоступны были эти полные очарования края, отмеченные хотя и романтичной, ко тем не менее здравой мечтательностью вечного искателя приключении Г'аллнбуртона! Безумно смелое плавание через Панамский канал, паломничество по следам Кортеса, драматическое восхождение на легендарную гору Попокатепетль, прыжок в священный колодец майя, в который они некогда бросали невинных девушек, вымаливая влагу у бога Дождя.

Мучительную боль причиняли эти недоступные края, в то время более далекие, чем солнце и звезды. Снаружи вторично взвыли сирены, можешь захлопнуть книжку и снова вылезть из катакомбы в шестой год нацистской оккупации. В узком колодце Целетной улицы послышались удары староместских курантов.

…А теперь, спустя много лет, приятные голоса колоколов раздаются на авеннде Хуарес, звучат с кафедрального собора на Сокало, и снова, как тогда, на улице полдень. До отплытия парохода из Веракруса остается около трех недель. И в них нужно втиснуть кое-что поважнее, чем романтические паломничества. До легендарного Юкатана по прямой ровно тысяча двести километров. Теперь вовсе не обязательно добираться до империи майя пароходом, поездом и верхом, ведь для этого существует авиакомпания «Мехи-кана де авиасьон».

— Завтрашний самолет в Мериду уже переполнен, но вы можете лететь послезавтра.

— Знаешь что, Мирек, поскольку ты теперь осиротел, мы полетим с тобой, — сказали Иван и Либуша, только позавчера прилетевшие в отпуск в Мексику из Вашингтона, где они работают в посольстве. — Если мы тебе не помешаем…

— Наоборот, вы мне поможете при киносъемках. А то мне придется всю аппаратуру оставить дома!

— Ладно, значит послезавтра в пять на аэродроме!

— Футляр с камерой восемнадцать килограммов, чемоданчик с объективами и запасом пленки девятнадцать, штатив девять, аккумулятор шесть. Всего пятьдесят два килограмма на троих, можно будет провезти без доплаты.

— Ручной багаж возьмем с собой в кабину, через шесть часов мы будем в Мериде.

Чаша Долины Мехико где-то очень глубоко, сверкающая поверхность озера Тескоко озорно пускает зайчиков в глаза пассажирам левого ряда кресел, которые с высоты любуются удаляющимся городом. Тем временем справа уже надвигается куда более интересное зрелище: курящаяся гора Попокатепетль и Белая женщина — Истаксиуатль. Облака вежливо удалились со сцены, Попокатепетль демонстрирует белую бахрому своего снежного покрывала, полоснув при этом по глазам лимонной желтизной, которой он устлал свой кратер, неисчерпаемый склад чистейшей серы. Вдоль горизонта проплывает гигантская гора, которая, пожалуй, держит мировой рекорд по количеству совершенных на нее восхождений. Со времен, когда испанцы открыли этот бесценный клад в глубине дымящейся горы и принудили ее к соучастию в производстве огнестрельного пороха, сеявшего смерть среди ацтеков, из кратера Попокатепетля было добыто более миллиона тонн серы! Превращенные в рабов индейцы совершали ежедневные восхождения на высоту 5 450 метров и затем по сыпучему пеплу съезжали на самое страшное из всех, какие только существуют, «место работы», в кратер. Набрав там в мешки по двенадцати килограммов серы, задыхаясь в сернистых испарениях, непрерывно поднимавшихся из чрева вулкана, они опять карабкались к его краю, голодные, замерзшие, полузадушенные серной пылью. Массовый альпинизм, массовая смерть.