До их гватемальских коллег в Сан-Кристобаль-Фронтере, то есть через «ничью землю», ровно девять километров. Девять километров асфальта, девять минут. Этого времени вполне достаточно, чтобы в памяти промелькнул план сценария полной драматизма истории Гватемалы, с которой вы предварительно познакомились. Собственно, даже не сценарий. Сюжет, основа действия, сконцентрированная в одном вопросе: какой будет эта страна, отмеченная четырнадцатилетней диктатурой Хорхе Убико, генерала, который хвастался, что сумеет обуздать и держать в страхе не только своих министров, но и народ. Сумела ли пробудиться к жизни страна — наследница культуры майя, и веет ли в ней снова ветер свободы?

Здание таможни было построено весьма солидно и издали напоминало маленькую военную крепость. Только перед самым полосатым шлагбаумом выяснилось, что здесь подумали также и о тропических ливнях, которые во всех странах, чьи гербы были оттиснуты в наших паспортах, могут в два счета перечеркнуть служебные занятия: льет дождь — ладно, подождем, пока он не перестанет. Час, три, полдня. No imporla, senor! Надо все же произвести таможенный досмотр…

Для этого они накрыли крышей шоссе между таможней и иммиграционной канцелярией. Едва мы остановились в этом симпатичном тоннеле, как возле машины появилось несколько людей в униформах. Человек бывает существом недоверчивым, после целого ряда подобных встреч он старается разглядеть за улыбкой заученный обязательный официальный жест, проявление официальной доброжелательности, и ждет только момента, когда на самом деле приступят к выполнению формальностей. В Сан-Кристобаль-Фронтере этого не случилось. Спустя пять минут, при обоюдных улыбках, уже неофициальных, в паспортах и в карнете стояли все печати.

— А теперь загляните, пожалуйста, к коллегам напротив, в таможню.

В памяти молниеносно проносится одиссея в таможенном складе другого Кристобаля, панамского; бешеная, почти истерическая облава в костариканской Либерии и вслед за тем зря потерянный день в Пенья-Бланка, сразу при вступлении в Никарагуа Сомосы.

Гватемальский таможенник с одобрением оглядел «татру» и пригласил нас — тоже с улыбкой — в кабинет.

— А какие у вас имеются с собой деньги? — растерянно спрашивает он, стоя за своим столом.

Предполагая, что речь идет о регистрации валюты, мы начинаем старательно пересчитывать наш изрядно истощенный запас платежных средств, но человек в мундире качает головой.

— Я совсем не то имел в виду. Я всего-навсего хотел помочь вам в том случае, если бы вам потребовались гватемальские деньги. Обменного пункта здесь нет, и поэтому мы могли бы обменять вам оставшиеся у вас сальвадорские колоны, разумеется, по официальному курсу. Мы с таким же удовольствием оказываем услугу едущим в обратную сторону. Но об этом потом, сперва закончим с вещами!

— Вы осмотрите их в машине или нам принести их сюда?

— Ну, что вы! Вы только скажите мне, сколько их у вас!

— Это будет довольно сложно. Один большой морской чемодан, в нем белье, одежда, наш передвижной кабинет, запас пленки…

— Хватит, хватит! Меня это вовсе не интересует. Вы ведь совершаете дальнее путешествие, лишнего ничего с собой не везете. Мы напишем двенадцать мест, предметы личной необходимости и предметы, необходимые по профессии. Ну вот и делу конец! Разве у нас здесь чехословаки проезжают каждый день? Лучше расскажите мне о вашей удивительной машине или о том, какие у вас на родине новости…

Через десять минут поднялся второй шлагбаум, и «татра» начала свой бег на первых километрах Гватемалы.

За нами осталась ее визитная карточка — приветливая, улыбающаяся, искренняя.

Вулканы в западном Сальвадоре рассеяны, как горох, некоторые даже перебежали в соседнюю Гватемалу. Вулкан Чинго раскорячился на самой границе и вместе с целым полком других, во главе которых он стоит, весьма успешно пытался загородить дорогу каждому пришельцу. Особенно тому, кто обулся в шины.

Дорожные инженеры, вступившие в неравный бой с этими непокорными смутьянами, навязали им тактику активной обороны. Они решили разделить вулканы на два лагеря, а потому смело прочертили между ними красную полосу, линию фронта. Эта линия проходит по склонам гор, пробивается сквозь мохнатую шубу тропического непроходимого леса, стараясь не растрачивать силы на бесполезные спуски и подъемы. С надлежащим размахом, соответствующим гордому названию «carretera Roosevelt» — «автострада Рузвельта», ее проложили напрямую. На поле боя рассеяны павшие с обеих сторон надорвавшиеся гусеничные тракторы, сраженные сорокаметровые лесные великаны, изрытые склоны гор с вывалившимися внутренностями, заржавелые грейдеры. Но обе стороны непрерывно бросают в бой новые и новые подкрепления, отдохнувший лес защищается с отчаянной свирепостью неутомимого великана, в наступление против него идут новые самосвалы, бульдозеры, еще пахнущие заводской краской, краны, скреперы и моторы, моторы, моторы. Обе стороны показывают друг другу обнаженные зубы, но перевес на рычащей механизированной стороне, потому что за нею стоят американский капитал и военные планы Пентагона. Американские стратеги наметили «оборонную линию» Панамского канала, ахиллесовой пяты Америки, объявив тем самым бой гватемальским вулканам и гватемальскому девственному лесу. Но стратеги всего лишь пешки на видимой шахматной доске, передвигает же их невидимый игрок — капитал, который еще до начала партии положил себе в карман лавры победителя в виде долговременных кредитов, лицензий, таможенных ограничений, дармовой «аренды» сотен тысяч гектаров плодородной земли. Ибо ничего другого не могли дать до сих пор управлявшие страной правительства взамен моторов, вступивших в бой с тропическим лесом.

Ежеминутно нам приходится съезжать со свежей, еще не успевшей осесть насыпи на старую каменистую петляющую дорогу, за которой уже давно никто не следит, раз ее обрекли на смерть. «Татру» встречают здесь невероятно крутые подъемы, повороты, временами настолько резкие, что их приходится преодолевать в два приема. Каково же здесь шоферам грузовиков или же автобусов! Мы наблюдали за тем, как они проделывают эту процедуру, скорее с сочувствием, чем с любопытством. Пассажиры вышли из автобуса, шофер подъехал вплотную к левому краю дороги, выкроил из поворота все, что было можно, по команде кондуктора осадил машину назад и начал выворачивать руль обратно, в то время как из-под машины тянуло гарью от буксующего сцепления.

Короткий отдых в селении Прогресс на пересечении синен, уже оставленной обороняющимися линии боя и красной «carretera Roosevelt». За изгородью носятся резвые поросята с подвешенными на шее деревянными рогатками, чтобы они не могли пролезть через забор. Здешние поросята удивительно спортивные, быстроногие, невероятно резвые. Они не обременяют себя излишним жиром. Радостно взвизгнув и крутнув хвостиком, они с удовольствием пускаются наперегонки со стальным соперником, болтая рогаткой на тонкой шее. Их здесь видимо-невидимо.

Пожелав найти общий и притом самый типичный для всех городов Латинской Америки признак, вы не стали бы колебаться ни секунды. Это их планировка. Градостроителям небезынтересно было бы узнать, чем это можно объяснить с точки зрения исторической, кто был первый архитектор, предложивший такую планировку городов, а также почему его предложение так быстро и прочно прижилось. Но поставив себя на место первых поселенцев, принявшихся основывать города, приходишь к выводу, что самое разумное в этом случае было нарезать земельные участки квадратами или прямоугольниками и расчертить улицы по линейке. К чему еще терять понапрасну время на никому не нужные повороты улиц, площади с ладошку величиной, глухие живописные уголки, уличные тупики, к которым привычна перенаселенная средневековая Европа. Земли повсюду сколько хочешь, прав собственности на нее у соседей никаких, о чем тут еще раздумывать!

Любитель романтических уголков в европейских городах станет упрекать города Америки за нудное однообразие улиц, словно одетых в униформу, ничем не примечательных. Но объективный наблюдатель не сможет отрицать, что в них легко и просто ориентироваться, а главное, что особенно важно в последнее время, — транспорт по ним может двигаться к цели быстро и кратчайшим путем.