Совершенно иную картину мы обнаруживаем в Новгородской губернии по части хлебозаготовок. Здесь местные органы имели гораздо большую самостоятельность и вполне проявляли свое миротворческое отношение к крестьянству. В губерниях типа Новгородской разверстка активно развивалась в сторону налога. На майском пленуме губкома, обсуждавшем вопросы продовольственной политики, Мещеряков уже замечал, что линия разверстки противоречит принципам классовой борьбы, но провести ее необходимо. Пленум принял постановление о том, что каждая волость получит наряд сразу на весь год и что этот наряд впоследствии изменен не будет.

В начале кампании 1920/21 года на объединенном заседании губкома, губисполкома, председателей уисполкомов и уездных продкомиссаров губернский продкомиссар Жилевич признавал, что при физиологической норме в 18 пудов хлеба посадить крестьянина на норму в 12 пудов не удастся, поэтому подворный учет заменен коллективной разверсткой. По этому поводу выступавший председатель Крестецкого уисполкома сообщил: «Что касается коллективного учета и разверстки, то у нас в уезде крестьяне этому очень рады, и я уверен, что мы выкачаем по разверстке сколько следует без всяких осложнений»[427].

Предисполкома из Малой Вишеры говорил, что разверстка нуждается в совершенствовании в том смысле, чтобы весной проводился учет посевной площади, на основании которого она бы и строилась.

На деле, если верить Жилевичу, так оно в дальнейшем и происходило. Продком не делал контрольных обмолотов, не пытался определить методом шпионажа точное количество урожая, а разверстывал наряд, исходя из посевной площади. Здесь разверстку и налог отделяла совсем тонкая «перегородка». Умеренное обложение (1/6 часть всего урожая), твердый наряд на год с учетом посевной площади — в сущности не хватало только официальной декларации о свободе распоряжения продуктами, оставшимися после выполнения разверстки. Но путь к столь кардинальному изменению всей экономической политики вел только через Москву, где летом 1920 года вновь обострилась борьба между сторонниками и противниками продовольственной диктатуры.

В период мирной передышки 1920 года адептам продовольственной диктатуры удалось отвести от нее угрозу, но весной и летом еще предстоял этап выработки конкретных мероприятий по проведению новой продовольственной кампании, который также стал вехой борьбы за новую экономическую политику.

Очень симптоматичным, отразившим сложное отношение к продполитике в провинциальных партийных организациях, явилось Второе Всероссийское совещание по работе в деревне, состоявшееся 10–15 июня 1920 года в Москве. Оно было созвано существовавшим тогда отделом ЦК РКП(б) по работе в деревне из представителей своего аппарата на местах. Основной задачей этого специально созданного в соответствии с принятым VIII съездом партии курсом на союз со средним крестьянством партийного «главка» было усиление влияния коммунистической партии в деревне.

На совещании всесторонне обсуждались проблемы советской политики в деревне, в том числе и продовольственной. Делегаты слушали доклад ведущего теоретика Наркомпрода А. И. Свидерского. Его речь на совещании и особенно заключительное слово представляют собой неординарное явление, подобное выступлению Цюрупы на февральской сессии ВЦИК; в них заметны совершенно нетрадиционные для официальной идеологии Комиссариата по продовольствию мотивы.

Свидерский признал, что крестьянство не понимает необходимости нести жертвы и стремится к свободной торговле хлебом, но поскольку оно убедилось, что борьба против Советской власти неминуемо ведет к восстановлению помещика и произвола, то это толкает его на путь соглашения с ней. Отсюда крестьяне пришли к пониманию необходимости государственной повинности. «В этом отношении мы в деревне одержали величайшую победу. Ее можно сравнить с теми победами, которые одерживает Красная армия на внешних фронтах. Получить от крестьянина на бумажки, ничего не стоящие, на которые ничего нельзя купить, не давши крестьянину, в особенности в течение последнего года, почти ни одного аршина ситца, никакого товара, взять почти даром все 200 млн. пудов хлеба — это значит найти путь к крестьянскому сознанию, преодолеть мелкобуржуазные предрассудки крестьянских масс, преодолеть сопротивление, которое толкало крестьянские массы на открытый сговор с врагами советской власти»[428].

Эта эйфория, вызванная результатами второй продовольственной кампании, очень характерное явление для государственного мышления середины 1920 года. Не в последнюю очередь эти восемь нулей с двойкой повлияли на судьбу продовольственной диктатуры и продлили ей жизнь, не позволив объективно оценить степень экономической необходимости изменения политики и политической опасности ее продолжения. Свидерский явно заблуждался, торжествуя победу над мелкобуржуазными предрассудками крестьянских масс.

Делегаты совещания дали ему это понять. В их выступлениях преобладал тот критический настрой в отношении продовольственной политики, который к этому времени приобрел устойчивый характер в местных партийных организациях.

Макаров из Вятской губернии заметил Свидерскому, что, прежде чем требовать от коммунистов агитационной работы, надо указать своим органам, чтобы они неправильную, гнилую политику на местах не вели. В Вятской губернии обсеменение полей уменьшается с каждым годом. Продотряды ведут себя безобразно, не считаясь с местными работниками. Они окружают деревню, дают несколько залпов — и начинают. Выметали всю муку и печеный хлеб до последнего фунта. Такие действия подрывают в корне всякую советскую и партийную работу, поэтому в некоторых уездах коммунисты не показываются в деревне, говорил Макаров. «Например, в Юрьянском уезде, когда приезжает агитатор и собирает общее собрание, собравшиеся граждане решают вопрос, убить его или выслушать»[429].

Выступившие далее делегаты полностью поддержали Макарова. Говорили, что он нарисовал только маленькую картинку всего того, что творится не только в Вятской, но и других губерниях. Игонин (из Заволжья) предупредил, что продовольственные органы увлеклись тем, что им успешно удалось провести разверстку. Наркомпрод преждевременно торжествует. «Торжество это страшно отражается на наших спинах, на всей революции… Продолжать такую работу преступно»[430], — заключил он.

Делегат из Витебской губернии Никитин поставил точку в обсуждении: директивный способ разверстки не годится. Нужен не сиюминутный нажим. Если такая политика будет продолжаться, то разверстка придет к нулю. Никитин выдвинул требование крестьян, которые говорят, что «такая политика нам не годится, мы гноим хлеб, душим картофель, а вы нам укажите: ты должен выдать 10 пудов того-то и того-то…»[431]

В открытом обсуждении партработники постеснялись высказать свое мнение откровенно и до конца. Никитин также предпочел изложить суть своих предложений словами малограмотных крестьян, избегая точных формулировок. Но Свидерский был буквально завален записками (около семидесяти), в которых многие, по признанию самого Свидерского, настаивали на том, что в основе продработы должна лежать определенная система, когда крестьянину было бы заранее известно, что и в каком количестве и когда будет взято[432].

Понятно, что это требование есть одна из нескольких конкретных форм постановки вопроса, не самая совершенная, о переходе к новой экономической политике, т. е. о четком разделении продуктов сельского производства на предназначенные для выполнения государственной повинности и для свободного распоряжения самими крестьянами.