У выступавшего после Ленина Брюханова речь была характерно тяжеловесна и построена по принципу: не верь глазам своим. Наркомпрод не умеет работать? Ложь! В Советской России много хлеба? Неправда, его почти нет. Когда мы проходим мимо заводского склада и видим кипы товаров и говорим — ого, как мы богаты, — это значит мы ошибаемся.

И богатейший урожай 1918 года и кипы гниющей мануфактуры, горы ржавеющего инвентаря — всего этого не существует. А почему? Потому, что при абсолютном недостатке всего необходимого дело можно ставить только на условиях централизованного распределения. Таково то решение, под которое Наркомпрод подгонял формулу[180].

Не посвященный в секреты коммунистической фракции максималист Светлов засомневался, ведь в «Экономической жизни» всё считали проработанный, почти готовый проект декрета, а здесь предлагают какую-то резолюцию! Светлову взялся ответить сам Каменев. С заметным раздражением он сказал: «Ведь т. Ленин, выступавший здесь докладчиком от комфракции, прямо сказал, что у нас внутри была борьбы и совершенно естественно, что тов. Ленин остановился подробно, чтобы показать вам, что то, что мы принесли сюда, есть результат обмена мнений между двумя тенденциями… И нам кажется, что мы достигли той линии, благодаря которой можно согласовать непосредственные интересы голодающих городских пролетарских масс, с одной стороны, и общие интересы продовольственной политики — с другой»[181].

Величайшее искусство политики, которым в совершенстве владел Ленин, заключалось в умении достигать такого компромисса с оппонентами, в котором при видимом соблюдении паритета интересов сторон условия расположены так, что в дальнейшем его сторона обнаруживает преимущество и подавляет ту, которой ранее она была вынуждена сделать уступку. Таким выражением согласованной линии, о которой заявляли Ленин и Каменев, стала принятая 17 января резолюция ВЦИК, где прежде всего объявлялось о незыблемости советской продовольственной политики, заключающейся в следующем: учет и государственное распределение по классовому принципу, монополия на основные продукты питания и передача дела снабжения из частных рук в руки государства. Подтверждалась государственная монополия на хлеб, сахар, чай, соль, а также в качестве подготовительной меры к объявлению монополии устанавливались твердые цены на мясо, рыбу, растительное масло и картофель. Вместе с тем во второй части резолюции звучала довольно парадоксальная декларация о разрешении временной свободной торговли на все остальные продукты питания, широкое привлечение кооперации к заготовкам, введение премиальной системы и т. п. В самом хвосте резолюции грозили пальчиком заградительным отрядам, но не было никаких гарантий тому, что в скором времени они снова не внесут свои коррективы в установления высших органов власти. 21 января Совнарком принял декрет, разработанный на основе резолюции ВЦИК, где на первый взгляд сохранилось большинство предложений, выдвинутых комиссией Каменева, но все акценты были решительно смещены в пользу монополии и продовольственной диктатуры. Эту кардинальную разницу не все сразу обнаружили, даже проницательный редактор «Известий Наркомпрода» Орлов выдал декрету похвальный лист и выразил надежды[182].

Впрочем, к концу месяца у критиков Наркомпрода появилось еще несколько веских причин полагать состоявшимся перелом в продовольственной политике. Ближайшим следствием декабрьско-январского противоборства стал ряд удивительных экономических событий, о которых еще совсем недавно не могло быть и речи. Государственные учреждения пошли на заключение договоров с «Центросоюзом» и другими кооперативными организациями, образовавшимися после национализации 7 декабря 1918 года Московского Народного банка — финансового и руководящего центра всероссийской крестьянской кооперации.

В первую очередь наркомпрод 27 января подписал договор с всероссийским союзом «Козерно» («Кооперативное зерно») на кампанию 1918/19 года, в силу которого союз принял на себя заготовку, ссыпку, хранение и переработку хлеба в пределах Курской, Самарской, Воронежской, Тамбовской, Симбирской, Казанской, Вятской, Оренбургской, Орловской, Тульской, Рязанской, Саратовской и Пензенской губерний. Наркомпрод предоставлял аванс, по произведенным операциям «Козерно» должно было получить комиссионное вознаграждение — по 60 коп. с пуда, заготовленного на левой стороне Волги, по 80 коп. — на правой[183]. Аналогичный договор на заготовку хлеба был заключен и с «Центросоюзом». Штыки Наркомпрода сдавали посты в производящих губерниях кооперативному рублю.

Процесс пошел и дальше. Состоялись соглашения на заготовку других продуктов: с «Союзкартофелем» — на заготовку семенного картофеля; «Плодовощ» — договор с Наркомземом на заготовку семян для огородов; «Центросоюз» — заготовка рыбы на астраханских промыслах; «Центральное товарищество льноводов» — заготовка льняного семени; «Сельскосоюз» — договор с ВСНХ по закупке удобрительных туков и сельскохозяйственных машин; планировалось подписание договора с Наркомпродом по распределению сельхозинвентаря[184].

Новые веяния в экономической политике перенеслись из сферы сельского хозяйства в промышленность. ВСНХ разрабатывал проект выдачи концессии иностранному капиталу на постройку Великого северного железнодорожного пути (Обь — Котлас — Сороки — Званка — Петроград). 4 февраля Совнарком признал допустимым с принципиальной точки зрения предоставление концессий, план пути приемлемым, концессию желательной, а ее осуществление необходимым[185].

Размах привлечения кооперации, оживление рыночных отношений с деревней были столь впечатляющи по сравнению с предыдущим периодом вооруженных походов и репрессий против частноторгового аппарата, что уже начали писать: «Даже самодовлеющие интересы того централизованного военно-бюрократического организма, который вырос за последние полтора года на месте старой России, настойчиво требуют во имя самосохранения и защиты быстрого подъема производительных сил государства и более или менее u нормальной организации его хозяйства»[186]. На страницах небольшевистской печати появился термин «НОВЫЙ ПЕРИОД ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ» и зазвучала радость по поводу краха всей политики насаждения коммунизма[187].

Не только шаги в области экономики, но и другое свидетельствовало о глубинном брожении в большевизме, выплескивавшемся в попытки серьезного пересмотра всей советской государственной политики. Принимая приглашение американского президента Вильсона к переговорам на Принцевых островах, Советское правительство в ноте Чичерина от 4 февраля проявило большую уступчивость и решимость идти на компромиссы с империалистическими державами. Выражалась готовность признать старые российские финансовые обязательства, предоставить концессии иностранному капиталу, обсудить вопрос о территориальных претензиях и границах и т. п. Свежий ветер новой политики сквозил через частокол дипломатических оговорок ноты.

Большевики встречали весну 1919 года с установками, полными противоречий, оставалось только угадывать, в какую сторону начнет распутываться этот клубок, в котором террор и война, продовольственные отряды и клятвы в верности государственной монополии тесно переплелись со стремлением к миру, союзу с трудовым крестьянством, кооперативным рынком и концессиями.

В середине марта 1919 года, накануне VIII съезда РКП(б), левые эсеры преподнесли большевикам крупный сюрприз. В Петрограде прошла волна сильнейших выступлений рабочих. Питерский пролетариат, когда-то нежно баюкавший «колыбель революции», стал с силой ее раскачивать, пытаясь избавиться от выросшего страшного младенца. 10 марта десятитысячное собрание Путиловского завода по инициативе левых эсеров приняло резолюцию при 22 против и 4 воздержавшихся, в которой большевики обвинялись в измене идеям Октябрьской революции, в установлении самодержавия ЦК партии, правящего при помощи террора. В резолюции звучали требования немедленного уничтожения комиссародержавия и партийной диктатуры, передачи всей власти свободно избранным Советам, «уничтожения чрезвычаек, коммунистических охранок и жандармских отрядов особых назначений (продовольственных, карательных)», свободы слова, печати и т. п.[188] Собрание постановило не приступать к работе до тех пор, пока резолюция не будет опубликована в печати и проведена в жизнь.