К моменту открытия Учредительного собрания в Петрограде и Москве уже сложилась напряженная обстановка. Большевики утрачивали свои позиции среди рабочих и готовились к решительным мерам ради сохранения власти. 6 января, на следующий день после разгона Учредительного собрания и расстрела в Петрограде и Москве демонстраций в его поддержку, на заседании исполкома Моссовета меньшевики подчеркивали, что «демонстрация 12 декабря, когда большевистская власть чувствовала за собой силу, прошла без препятствий, угроз и насилий, хотя привлекла мало рабочих. Демонстрация же 5 января подверглась самому дикому расстрелу, хотя жертвами падали не какие-нибудь „буржуи“, а рабочие, представители подлинной демократии и социалисты. Это показывает, что партия власти, большевики боялись участия в демонстрации именно рабочих и социалистических слоев. Большевики знали, что в рабочих массах происходит перелом настроения и поэтому, чтобы предупредить выход рабочих на улицу, были пущены все средства старого режима»[36].
Кризис продолжали усугублять более чем странные действия правительства большевиков. В обращении к Ленину из Петроградской продовольственной управы от 25 января говорилось:
«Центральная Управа Петроградского продовольственного Совета позволяет себе обратить Ваше внимание на новое обострение продовольственного кризиса в Петрограде, вызванного сосредоточением в городе уже значительного и ежедневно увеличивающегося количества австро-германских военнопленных. Управе, конечно, неизвестно, какими мотивами руководствовались и руководствуются соответствующие ведомства, сосредотачивая в северных голодающих губерниях огромные массы военнопленных. Но каковы бы то ни были эти мотивы, продовольственное положение Северной области таково, что необходимо немедленно и во что бы то ни стало… не только приостановить продвижение военнопленных в Петроград и вообще Северную область, но в ближайший же срок освободить Петроград от тех десятков тысяч, которые уже имеются здесь…»[37]
Неизвестны и нам действительные мотивы столь опасных манипуляций перед лицом угрозы германского наступления на Петроград. Непонятно, были ли военнопленные призваны внести свою лепту в развитие мирового революционного процесса, или же предназначались для решения более прозаических задач большевистской власти. Факты пока отсутствуют, а воображения здесь недостаточно, чтобы до конца постигнуть потребности нового порядка и замыслы руководства. Оставим этот вопрос открытым, лишь указав, что призыв продовольственной управы нашел адресата и предсовнаркома вскоре сделал распоряжение о немедленном выводе военнопленных из столицы[38].
Первый опыт продовольственной диктатуры
В обстановке охватившего страну экономического хаоса из-под обломков старой хозяйственной системы раздавались уже отчаянные призывы правительства: «Хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть»[39].
Ленин обвинял питерских рабочих в «чудовищной бездеятельности» и требовал террора, расстрела на месте для спекулянтов и укрывателей хлеба. «Для обысков каждый завод, каждая рота должны выделить отряды, к обыскам надо привлечь не желающих, а обязать каждого, под угрозой лишения хлебной карточки»[40].
Для производства обысков Петросовет мобилизовал 5 тысяч человек. 22 января отряды рабочих совместно с воинскими патрулями провели широкомасштабную операцию по поиску и конфискации крупных запасов хлеба на складах, у частных торговцев и обывателей. Меры «революционной целесообразности» вновь подхлестнули волну стихийных погромов. «Снова слышна на улицах Петрограда ружейная и пулеметная пальба, — писала газета „Знамя труда“ 23 января, — говорящая о не изжитом еще позоре Великой Революции. Уже который день идет разгром винных погребов в Петрограде. Газеты сообщают, что пьяная толпа после разгрома погребов принялась за разгром магазинов». Комиссары крошили штабеля бутылок и бочки с вином из пулеметов. «Вино стекало по канавам в Неву, пропитывая снег. Пропойцы лакали прямо из канав», — вспоминал Троцкий[41].
На улицах городов, несмотря на жестокие мероприятия власти, воцарились преступность и самосуд. Горький в то время с ужасом писал о ворах, пойманных и утопленных толпой в реке. Газеты помещали репортажи о сценках, ставших бытовыми для Петрограда. Так, 11 января преступники в центре города убили и ограбили ювелира Фридмана. Двое убийц были задержаны и доставлены в комиссариат, но толпа, в которой преобладали солдаты, угрожая комиссару расправой, добилась выдачи преступников. Их тут же расстреляли в подворотне и вывесили на дверях ювелирного магазина объявление: «Двое из убийц задержаны и по постановлению публики расстреляны, трупы их находятся в Обуховской больнице»[42].
Многие дела в то время творились «по постановлению публики», разъяренной хаосом и обманутыми надеждами собственного революционного энтузиазма. Ленин метал молнии в торговцев и спекулянтов, стремясь по этому громоотводу направить основной грозовой удар голодного пролетариата. Но хлеба в городе не было. Скудные тайники питерских лавочников при всем желании не могли удовлетворить потребности столицы. Необходим был подвоз. Хлеб, бывший в изобилии на Юге страны, оставался недосягаемым. Разваливался и приходил в упадок старый заготовительный аппарат Министерства продовольствия. Ни денежных, ни товарных импульсов на места из Центра практически не поступало.
Сила крошит стекло, но она и кует булат. В жестокой борьбе за существование, за власть партия большевиков превращалась в гибкую и острую сталь. Становились все более масштабными и изощренными приемы политики партии «активного меньшинства», вытекающие из ее характера и идеологии.
В январе 1918 года в Совнарком все чаще стала поступать информация из провинции о деятельности военизированных отрядов по заготовке хлеба. Наши военно-закупочные отряды, сообщал Ленину Лугановский из Советского Украинского правительства, «разбросанные по уезду с опытными инструкторами во главе, дают блестящие результаты. Ставка на деревенскую голытьбу против кулаков укрепляет успех»[43]. «Можно заготовить несколько миллионов пудов хлеба в течение февраля. Хлеб имеется у богатых мужиков, которые добровольно не дают… Совдеп просит дать триста человек матросов или красногвардейцев»[44], — писал член коллегии Наркомпрода А. С. Якубов из Курской губернии.
Казалось, жизнь сама подсказывает спасительный выход из кризиса — сосредоточить всю политэкономию на кончике матросского штыка, тем более что подобное решение могло бы стать удачным развитием теории классовой борьбы и диктатуры пролетариата. Таким образом, уже в январе восемнадцатого года у большевиков созрел замысел введения жесткой продовольственной диктатуры, т. е. основной упор в проведении государственной монополии на хлеб сделать на вооруженное насилие.
Установление продовольственной диктатуры явилось событием, имевшим первостепенное значение в развитии экономической системы военного коммунизма и предопределившим дальнейшую эскалацию гражданского конфликта в обществе. Историки выдают политике продовольственной диктатуры свидетельство о рождении со времени ее «крестин», т. е. с момента ее провозглашения в мае 1918 года, но фактическое рождение продовольственной диктатуры состоялось гораздо ранее — в феврале 1918 года. Грохот немецких кованых сапог и шум красногвардейской атаки на капитал заглушили ее первый слабый младенческий писк, в котором, однако, уже явственно слышались грозные металлические нотки.
