«Мы разгромили Коммуну Немцев Поволжья и после продкампании 1920 г. довезли ее посевную площадь до 10 % довоенной. Та же Немкоммуна, где после голода нынешней весной случилось такое чудо: посевная площадь увеличилась в 2–21/2 раза (исключительно на государственных семенах); увеличилась „колоссально“ по отношению к прошлому году, дойдя до… 25 % довоенной. Я не знаю, нужно ли повторять такие эксперименты? Как будто — нет»[422].
Примеры активного противодействия продовольственной политике Центра и продовольственной практике губпродкомов содержат материалы почти каждой производящей губернии, испытавшей в полной мере продовольственную кампанию 1919/20 года. Во второй половине 1920 года, с началом новой продкампании, конфликты на почве продовольственной политики расширяют свою географию, перебрасываясь на те области и губернии, в которых только в течение 1920 года утвердилась Советская власть, — Сибирь, Дон, Северный Кавказ, Украина.
В то время как в губерниях хлебородных регионов местная власть пыталась в ожесточенной борьбе с продовольственниками раскачивать разверстку в сторону налога, в губерниях потребляющей полосы эта эволюция продполитики происходила более мирно и размеренно, поскольку там нажим продовольственного ведомства был менее сильным и поэтому местная власть пользовалась некоторой свободой действий в определении внутригубернской продовольственной политики.
Противоположные примеры дает Новгородская губерния. В отношении хлебов это была потребляющая губерния, но не хлебом единым жила республика. Требовалось много фуража для лошадей, без которых в то время никакая хозяйственная и военная деятельность была невозможной. По части фуража Новгородская губерния являлась производящей из производящих. В 1919/20 году Наркомпрод удостоил ее самой большой из всех подвластных ему губерний разверстки на сено. Следовательно, и контроль за ходом ее выполнения устанавливался жесточайший. Как указывал губпродкомиссар Жилевич на расширенном пленуме Новгородского губкома в августе 1920 года: «В отношении сена мы губерния производящая, и нас во что бы то ни стало заставят выполнить наряд»[423].
Новгороду отчасти повезло, потому что с ноября 1919 по июль 1920 года до перевода его в Тамбов во главе губкома партии и исполкома Советов находился незаурядный человек, известный сторонник платформы «демократического централизма» В. Н. Мещеряков (как правило, все видные «децисты» были весьма талантливыми и энергичными администраторами, или, лучше сказать наоборот, у способных губернских работников проявлялось большое сочувствие к «децизму»). Мещеряков сознательно ставил себя в оппозицию продовольственному «главкизму» и везде отстаивал необходимую долю самостоятельности местных партийных и советских органов во взаимоотношениях с Компродом и крестьянством. Он сочувственно относился к крестьянским интересам и всячески пытался ослабить испытываемую ими тяжесть продовольственного произвола. И это ему иногда удавалось. Губернский продовольственный комитет находился полностью под его влиянием. Новгородские заградотряды работали в условиях жесткого контроля. Злоупотребления беспощадно карались. По инициативе Мещерякова пленум губкома в январе 1920 года принял решение посылать реквизиционные отряды в деревню лишь в крайних случаях и каждый раз только с согласия уездных комитетов партии, которые обязывались посылать с отрядами своего надежного человека «во избежание могущих быть недоразумении с крестьянами» [424].
В марте Мещеряков вступает в борьбу с членом коллегии Компрода А. П. Смирновым по заготовкам сена. Смирнов выражал неудовольствие темпами заготовок и требовал отмены постановления о неприменении продотрядов. Мещеряков ответил длинным письмом, содержание которого выходит за рамки губернских проблем и заслуживает внимания:
«…Вас совершенно неверно информировали, будто мы запрещаем работать с отрядами. Раньше губпродком пускал отряды по всякому поводу и без всякой осмотрительности. Эти отряды совершенно не соответствовали своему назначению; они восстановили против Советской власти все те деревни, где побывали. Грубость, незаконные требования продовольствия для себя, конфискация — в случае отказа — скота и демонстративный его убой и съедание на месте — подрывали в крестьянах всякую веру, что реквизируемое продовольствие идет и пойдет для рабочих и армии. Были нередки случаи прямо хищений (гармония, кольца, платки и т. д.).
Губерния голодает. Громадное количество крестьян ест мох и др. дрянь; с осени запасали возами кору, травы, мох и пр. и деревня голодает третий год. Настроение совершенно определенное, какое только может быть у изголодавшейся деревни… Только с осени комитеты и организации партии начали усваивать линию VIII съезда о середняке. До лета отношение к мужику было свирепо-комбедовское; от этого весной прошлого года были сильные восстания, которые жестоко подавлялись…
Одним словом: наследство таково, что нужна осторожная линия к мужику голодающей губернии. Буржуазии сельской здесь и раньше почти не было, чека совсем уничтожила ее. Середняк голодает. А работа залихватских ВОХР — определенно вела крестьян на голодный бунт. Я знаю, что эти соображения чужды Наркомпроду, неприемлемы для психологии его работников и я рискую быть непонятым, но по обязанностям службы должен восстановить истинное положение, которое вам в кабинетах неизвестно.
Был единственный выход: доставить работу отрядов под контроль партии. И напрасно т. Цюрупа, с чужих слов, не дав себе труда спросить нас, в чем дело, спешит телеграфировать: „незаконно — отменяю“. Партия имеет право контроля над отрядами. Обязана даже контролировать их работу — об этом твердил не раз сам т. Цюрупа, и ничего незаконного тут нет…
Потрудитесь посмотреть Вашу телеграмму: „ставлю на вид“, „требую“, „все разговоры кончены“, „если не будет сделано — отдаю под суд лично, персонально Губпродком, Губисполком“ — целый „букет“ словесности Наркомпродовского лексикона.
Местные работники давно пришли к печальному выводу: кроме такого пустословия — помощи от Наркомпрода не жди. Мы достаточно привыкли, что Наркомпрод третирует местных работников, не желает считаться с ними, и мы давно знаем, что, в частности, тов. Смирнов крайне грубый человек… Но у нас у всех в памяти картины того позорного состояния, в котором нашла Наркомпрод ревизия ВЦИК, и, когда некоторые ответственные руководители Наркомпрода начинают чересчур бесцеремонно обращаться с истиной — мы вынуждены почтительнейше напомнить: партийный съезд и сессия ВЦИК очень недалеко. И мы считаем товарищеской обязанностью предупредить закомиссаривающихся советских генералов: осторожнее, товарищи. У нас есть что порассказать о нашей работе и о развале Наркомпрода на том суде, которым Вы так часто грозите, хватит ли аргументов у Вас ответить на партийном и советском съездах?»[425]
Новгородское руководство, отказываясь от вооруженного давления на крестьян, пошло по пути премирования сдатчиков сена солью, предлагалось также повысить твердые цены. Но эти поиски экономического соглашения с крестьянством вызвали резко отрицательную реакцию в Наркомпроде. Но поскольку Новгородский губком не сдавался, Компрод нашел выход в том, что отдал сенозаготовки на откуп продаппарату 7-й армии. В связи с этим военным маневром Мещеряков еще раз телеграфирует, на этот раз в ЦК партии, с предупреждением о нежелательности такой постановки дела, ибо военные «не понимают и не признают никакой другой работы, кроме как отрядами — кулаком. Им наплевать на политическое настроение крестьянства»[426].
Подобные увещевания, разумеется, не имели серьезных последствий в Наркомпроде точно так же, как и масса аналогичных заявлений со стороны руководства хлебородных губерний. Раз губерния была производящей, значит, дышала под прочным «колпаком» центрального продовольственного ведомства.
