Вскоре после VIII съезда РКП(б) он написал брошюру под названием «Мы не воюем с крестьянством», в которой обосновывал необходимость последовательного развития курса на союз со всем трудовым крестьянством. Он предлагал отказаться от политики экспроприации хлеба, которая ведет в тупик. «Мужик развращен, как и все классы населения России, чрезмерными выпусками бумажных денег и возмущен системой неэквивалентных цен. Мужик потерял стимулы к улучшению и расширению своего хозяйства». Чтобы вовлечь его в процесс социализации народного хозяйства, необходимо оставить репрессии и пробудить крестьянскую самодеятельность, писал Орлов. Нужно дать полную свободу действий всем видам кооперативов, союзов и объединений города и деревни, отказаться от всякого насильственного изъятия у крестьян продуктов. «Практикой доказано, что таким путем заготовляем мы очень мало — куда меньше мешочников, а тратим на заготовительный аппарат очень много, на усмирение же крестьянских восстаний еще больше того»[308].
Первостепенное значение Орлов придавал оздоровлению денежной системы. «Вместо того, чтобы смотреть на дело трезво, многие из наших товарищей, занимающих иной раз высокие посты, предаются праздным выкладкам об аннулировании денег, введении трудовых расчетных чеков и прочих фантасмагориях. Такие выкладки имеют одно последствие: проникая в широкие круги населения, они понижают курс валюты, нервируют крестьян и размягчают и без того мягкие наши декретированные цены».
В брошюре излагался развернутый план восстановления народного хозяйства на основе широкого развития рыночных отношений, что для 1919 года выглядело несколько странным и оторванным от жизни. Но что отличало проект Орлова как профессионала-продовольственника от множества подобных прожектов, так это понимание реальной ситуации. На ближайший переходный период к системе свободного обмена и здорового денежного хозяйства он предусматривал сохранение частичного принудительного обложения по разверстке. Необходимо двигаться до конца по пути перехода от монополии к заранее развертываемой разверстке. «Разверстка должна рассматриваться нами как добровольная, договорная поставка крестьянином продовольственных продуктов, а не как реквизиция. Этого требует политическая ситуация»[309]. То есть фактически уже весной 1919 года Орлов поставил вопрос о переходе к продналогу.
С такими мыслями Орлову в ведомстве Цюрупы делать было нечего. Брошюру не опубликовали, и вскоре его отправляют в «педагогических» целях в Самару, в продком Волжской флотилии. Но в ноябре, очевидно, было решено, что цели достигнуты, и постановлением Оргбюро ЦК Орлова вновь отзывают в Москву «для литературной работы».
Интересен вопрос об отношении Ленина к Н. А. Орлову, которое носит отчасти загадочный характер. Он знал его и ценил, хотя скромный публицист вовсе не был видной фигурой в Наркомпроде. Заметен Орлов был только своими печатными работами. Но чего стоит опубликованная в девятнадцатом году в кооперативном журнальчике статья «Продовольственный тупик», где открыто провозглашен призыв о необходимости «нового курса» (сиречь — НЭПа), об отмене всех «бумажных» государственных монополий и широком развитии кооперативного движения. «В крестьянской стране. — писал Орлов. — социализм возможен лишь как следствие политической диктатуры пролетариата и кооперирования мелких хозяйств»[310]. Поразительно, насколько эта фраза по содержанию похожа на известные строки ленинской статьи «О кооперации», продиктованной вождем в 1922 году. Но если строкам Ленина была суждена долгая политическая жизнь, то работы Орлова забыты, а его заключительный отрезок жизни окутан пеленой. Известно, что он умер в 1926 году 37 лет от роду, очевидно, здесь сыграло роль то обстоятельство, что в 1924 году по невыясненным причинам его исключили из партии.
Внимание Ленина в декабре 1919 года к такому явному оппозиционеру, как Орлов, думается, лишний раз подтверждает вывод, что в этот период на высшем партийном и государственном уровне существовали неопределенность и колебания в отношении принципов дальнейшей экономической политики. Неизвестно, где и каким образом обсуждался написанный Лениным проект резолюции «О работе аппарата продовольственных органов», но несомненно одно, что он имел бы сильнейшую фронду в лице продовольственного ведомства. Так оно, возможно, и случилось, ибо в дальнейшем вплоть до 1921 года мы уже не обнаружим в ленинских документах подобных отступлений.
11 декабря 1919 года Совет Обороны вновь обсуждал продовольственное положение в Москве. Помимо конкретных мер по преодолению кризисной ситуации Совет Обороны вынес решение принять предложение Исполкома Моссовета о создании комиссии из представителей Совета Обороны, ВЦСПС, РВСР, ВЧК, Московского и Петроградского Советов для ревизии личного состава и работы аппарата Наркомпрода, назначив председателем комиссии члена Президиума ВЦИК А. С. Киселева. Совет Обороны поставил перед комиссией весьма узкие задачи, и поэтому у нее сразу же возникли серьезные проблемы. Несмотря на попытки Киселева на первых порах удержать ее работу в заданных рамках, уже на втором заседании 15 декабря А. Е. Бадаев от имени Петроградской делегации огласил условия, на которых она соглашалась на участие в комиссии. Питерцы заявили, что ревизия Наркомпрода не сможет установить коренных недочетов и неизбежно будет размениваться на мелочи, найдет виновниками лишь стрелочников или второстепенных руководителей. Поэтому они потребовали немедленной и полной реорганизации, т. е. смены всей руководящей Коллегии Наркомпрода[311].
Такая резкость и бескомпромиссность объяснилась тем, что Петрокоммуна давно и безуспешно вела борьбу с Компродом, добиваясь развития сети своей продовольственной агентуры. Петроград находился в худшем продовольственно-географическом положении, нежели Москва; Компрод же хотя не обеспечивал потребностей рабочего города в продуктах, всячески препятствовал его самостоятельным заготовительным операциям. Большинство комиссии Киселева было настроено пока не столь радикально, и возобладало мнение не касаться вопросов общепродовольственной политики. Ультиматум питерцев не был принят.
Комиссия по ревизии Наркомпрода привлекла внимание Президиума ВЦИК, избранного на VII съезде Советов. В выступлениях на съезде и партконференции работа прежнего ВЦИК и его Президиума получила неудовлетворительную оценку. Открыто говорилось, что ВЦИК не функционирует, не созывается, что Президиум нежизнеспособен, что нет никакого контроля за деятельностью Совнаркома. Указывалось, что за двухлетнее существование ВЦИК выдвинул только 3–4 проекта декретов. Часть выступавших сходилась на том, что Президиум не ведет реальной работы и такое же перерождение власти наблюдается на местах. Говорили: если хотите укрепления Советской власти, развяжите руки Советам. Настроение большинства на советском и партийном форумах определилось совершенно однозначно — за оживление Советов. Это настроение вылилось в постановление о советском строительстве, где функции Президиума ВЦИК определялись более-менее ясно. В первой Советской Конституции о нем вообще нет ни слова, если не считать одного косвенного упоминания. И это понятно, поскольку Ленин всегда опасался появления другого полномочного советского органа власти, способного составить конкуренцию возглавляемому им Совнаркому.
По недосмотру Политбюро или по какой-то другой причине, но в состав нового Президиума ВЦИК вошло много деятелей, которые всегда, правда, с разным наклоном головы, искоса смотрели на продовольственную диктатуру Наркомпрода или готовы были составить оппозицию большинству ЦК РКП(б) по другим важнейшим вопросам экономической политики. Таковыми в Президиуме были Бадаев, Калинин, Каменев, Киселев, Лутовинов, Невский, Рыков, Сапронов — восемь из двенадцати.
