Собранные сведения я передавал Эрнсту. Не знаю, были ли они достаточными и какие меры еще принимались дополнительно. Так или иначе состав был раскрыт, и гитлеровцы не применили это химическое оружие.

Благодаря контакту с рабочими разных цехов и заводов я имел теперь общую картину производства вооружения в главной кузнице фашистского рейха.

Отсюда, с заводов Круппа, на Восточный фронт шел непрерывный поток оружия. Танки, пушки, самолеты, мины, снаряды... Даже железные кресты всех степеней и солдатские пряжки с надписью «С нами Бог» штамповались из той же крупповской стали. Авиация наших союзников уже не раз сбрасывала бомбы на жилые кварталы города и лагеря иностранных рабочих, но заводы пока оставались нетронутыми и продолжали работать на полную мощность.

Накануне нового, 1943 іида Эрнст сообщил, чю вскоре ожидается мощный ночной налет авиации союзников на весь промышленный комплекс Рура и что нужно вывести из строя противопожарную систему крупповских заводов. Причем, чтобы не выдать себя предварительными действиями, сделать это нужно не заранее, а во время воздушного налета, когда охрана попрячется в бомбоубежищах.

Началась напряженная подготовительная работа. Она требовала большой осторожности и изобретательности. Дополнительно была составлена схема размещения складов взрывоопасных и горючих материалов с тем, чтобы ликвидировать их, если они уцелеют при бомбежке.

Гюнтеру удалось отыскать человека, знавшего крупповскую противопожарную систему. С его помощью были намечены наиболее уязвимые и доступные узлы. В мою задачу входило уточнение схемы по цехам. Помимо опроса рабочих иногда удавалось самому побывать на объектах. Не обошлось без опасного инцидента. Один из наших рабочих, судя по всему, догадался о нашем плане и начал активно действовать по собственной инициативе. При очередном моем посещении он улучил момент и продемонстрировал результаты своего труда: брандспойты с забитыми каналами, заклиненные водопроводные задвижки и вентили, проколотые пожарные рукава... С большим трудом удалось урезонить его, объяснив всю вредоносность этой затеи. Такая самодеятельность могла напрочь погубить весь намеченный план. Активист пообещал угомониться и ждать.

Для выполнения всего, что было намечено, требовалось немало верных людей. Эрнст не разрешил привлекать к этой работе остарбайтеров из нашего лагеря. Он сам занялся созданием подрывных групп из надежных, антифашистски настроенных рабочих. Каждый был тщательно подготовлен и проинструктирован. Им предстояло действовать в тот момент, когда начнут рваться бомбы, рушиться стены и перекрытия.

Эрнст настоял на том, чтобы я занимался только подготовительной работой, тем более что покидать лагерь и посещать цеха я мог только днем.

И вот этот долгожданный час наступил.

Январским вечером 1943 года, вскоре после того как конвой развел по цехам ночную смену, раздался сигнал тревоги. В последние дни «алярм» (прерывистый вой сирен) звучал почти каждый вечер, но обычно это были ложные тревоги. На крупповские заводы пока все еще не упала ни одна бомба. Вот и сегодня где-то вдалеке постреляли зенитки, затем все стихло. Видимо, это была очередная ложная тревога. А я все еще напряженно ждал... Прозвучал отбой воздушной тревоги, вскоре и лагерный отбой. Надзиратели загнали всех в бараки, заперли двери и ушли спать. Осталась только охрана на вышках. В наступившей ночи еще отчетливее раздавался лязг и скрежет грандиозной кузницы оружия. Через ровные промежутки времени небо озарялось красноватым светом: из мартенов выпускали очередную плавку стали.

Вдруг почти одновременно небо с разных сторон разрезали яркие голубые ножи прожекторов. Истошно взвыли сирены. Отдаленным громом ударили зенитки, сначала дальние, а вслед за ними и те, что были совсем рядом. Непрерывный грохот многочисленных зенитных орудий и необычно мощный, нарастающий рокот моторов в вышине были не похожи на то, что приходилось слышать раньше. Я вылез на крышу и оцепенел от увиденного. На большой высоте по безоблачному зимнему ночному небу, стройно надвигалась армада, состоявшая из многих сотен самолетов. Бомбардировщики шли, не меняя курса, невзирая ни на слепящий свет прожекторов, ни на плотную завесу зенитного огня. Такое зрелище я видел впервые, хотя и пережил множество воздушных налетов. Таким оно и осталось в моей памяти, наверное, навсегда и до сих пор все еще продолжает являться во сне, воскрешая ликующий ужас той январской ночи.

Некоторое время я еще оставался на крыше. Подумал: а не пролетят ли бомбардировщики мимо? Показалось, что для бомбометания слишком большой была высота. Но когда понял, что вся эта лавина движется прямо на нас, — мне стало жутко. Только теперь дошло до сознания, что надвигается и наша погибель.

Я быстро спустился вниз. На площадке перед бараками собралось несколько человек лагерной обслуги. Все, как зачарованные, стояли, задрав головы вверх. Никто до сих пор не видел такого количества самолетов и такой фантастической световой феерии.

Рокот тысячи моторов сливался в единый звенящий звук и с высоты спускался на землю всепоглощающим потоком. Но вот сквозь него пробился едва различимый шелест. В одно мгновение он перешел в сплошной вой и свист. Все бросились в небольшую траншею между бараками. Первая волна бомбардировщиков сбросила зажигательные бомбы — шестигранные стержни, длиной в метр, начиненные фосфорной, самовозгорающейся смесью. Их было такое множество, что они напоминали струи сплошного ливня или града. В нашей траншее прямыми попаданиями ранило несколько человек. Одному, рядом со мной, «зажигалка» угодила в плечо и почти оторвала руку. У другого застряла в пояснице. Горела одежда, горел асфальт, заполыхали бараки и заводские корпуса. Только начали перевязывать раненых, как снова послышался вой, и все кругом затряслось, закачалось и потонуло в страшном грохоте разрывов фугасных бомб и свисте осколков. Взрывом бомбы ближайшая к нам сторожевая вышка была превращена в груду щепы. На других вышках охранников как ветром сдуло. Едва затихли эти разрывы, как снова послышался вой, а точнее, рев, не похожий на обычный звук падавших бомб. Это были так называемые «воздушные мины». Взрывы сопровождались воздушной волной огромной силы. Этой волной были практически сметены остатки пылающих бараков. А в вышине надвигалась новая волна «летающих крепостей». Все кругом было охвачено пламенем. Нестерпимый жар и дым затрудняли дыхание, у людей изо рта и ушей текла кровь. Ничему живому в этом аду не оставалось места. Но это было еще не все. Над морем огня, бушующем на земле, в вышине вдруг появилось пламя. Казалось, теперь вспыхнуло само небо. Огненное покрывало из горящего голубым пламенем жидкого фосфора устремилось вниз, чтобы слиться с огнем на земле. Это было уже за пределом того, что может ощутить и вынести нормальный человек, а потому дальше воспринималось уже как что-то потустороннее, апокалиптическое. Теперь можно было бы сказать: «Я видел конец света».

Удалялся гул моторов, глухо молчали зенитки. Только ревело и неистовствовало вселенское пламя. Ночь и зимняя стужа растопились в этом море огня. Все смешалось — и время года, и время суток... Горели стены траншеи, тлела одежда на еще живых и на трупах.

Карабкаясь по обломкам и телам, я выбрался из траншеи и через догоравшую проходную побрел за пределы несуществующего больше лагеря. В ушах звенело, во рту стоял вкус крови, кашель раздирал грудь. Хотел бежать из этого ада, но вспомнил о товарищах из подрывных групп, об Эрнсте... И вместо того чтобы уйти, ноги сами повернули к горящим заводским цехам. Впереди стояла сплошная стена огня. Асфальт был покрыт слоем застывшего фосфора, который тут же воспламенялся снова, как только его касалась подошва ботинка. Стоило остановиться, и ноги охватывало синеватое пламя. Осторожно продвигаясь вперед, я старался держаться середины проезда, где жар от пылавших по обеим сторонам заводских зданий ощущался слабее.