Впрочем, следует иметь в виду, что Франка нельзя считать непредвзятым свидетелем: Борман допекал законоведа долгие годы и в конце концов полностью его скомпрометировал. Франк, высший юрист страны и советник Гитлера, некогда опрометчиво не обратил внимания на партийного клерка, тихо копавшегося [149] в каких-то незначительных внутрипартийных делах. Впоследствии он признал: «Борман ненавидел меня всем своим существом, и мне пришлось пройти через неописуемые испытания».

Весной 1935 года Борман прибрал к рукам любимый проект фюрера — Оберзальцберг. Гитлер мечтал возвести в баварских горах роскошную личную резиденцию, и для разработки и осуществления сногсшибательного проекта требовался энергичный и предприимчивый управляющий. Изначально имение Бергхоф состояло из прилегавшего к дому поля и маленькой рощицы. Борман сразу переоформил имение на свое имя (дабы образ фюрера, как бескорыстного «борца за идею», не подвергался сомнению) и прикупил к нему участок площадью десять квадратных километров, в основном поросший лесом, и около восьмидесяти гектаров сельскохозяйственных угодий.

С одной стороны, покупатель не скупился. С другой стороны, многие из прежних владельцев были рады сорвать хороший куш за свою собственность. Тех, кто отказывался продавать землю (например, не желая расставаться с родовым имением), Борман убеждал в том, что «народному» канцлеру для полноценного отдыха просто необходим именно этот мирный и тихий уголок. Наиболее упрямым грозили насильственным выселением, а соперничать с мощью набравшего большие обороты национал-социалистского движения люди не осмеливались и капитулировали.

Чтобы осуществить величественные планы, доставить наверх рабочих и технику, пришлось улучшить прежнюю дорогу из Берхтесгадена, круто взбиравшуюся в горы, и проложить новую через Оберау. Борман [150] быстро распрощался с архитектором Дельгадо, заявив, что тот способен произвести реконструкцию маленького здания почты в захолустном городке (именно такой заказ выполнил Дельгадо перед приглашением в Оберзальцберг), но не в силах справиться с работами большого масштаба. Его заменил профессор архитектуры из Мюнхена Родерик Фик. На огромной площади, расчищенной под строительство, вскоре трудились сотни, а затем и тысячи рабочих, для которых поставили просторные бараки. Своей резиденцией Борман избрал дом, из окон которого мог наблюдать за рабочими и следить, чтобы они не бездельничали. Он вникал во все аспекты строительства и, заслышав грохот отбойного молотка, неизменно шел выяснять причину шума.

Жители Берхтесгадена считали Бормана варваром: его безудержная строительная деятельность нарушила прекрасный горный ландшафт окрестностей. Впрочем, ответственность за содеянное лежала не только на нем. Его хозяин, лично оценивавший дизайн нелепых огромных строений и эскизы проектов, призванных изменить облик больших городов, в строительстве Оберзальцберга дал полную свободу действий человеку, лишенному всякого художественного чутья. Фюрер не сомневался в расторопности и исполнительности своего верного помощника. Борман же взвалил на себя всю работу потому, что обеспечивал финансирование проекта и мог контролировать ситуацию, находясь в Мюнхене.

Параллельно Борман занимался реализацией и других идей Гитлера. Так, посетив в 1935 году городской театр Аугсбурга и застав его в весьма плачевном состоянии, фюрер пообещал местному гауляйтеру Валю: «Мы отремонтируем здание, и театр станет лучше, чем прежде. Расходы я беру на себя». Расходы составили несколько миллионов марок, и Борман — как всегда, безропотно — их оплатил. [151]

В конце ноября 1935 года Борман и Бух вылетели в Кенигсберг. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох довел деспотизм и коррупцию до таких пределов, что верховный судья НСДАП не мог не возбудить расследование. Однако Гитлер не имел ничего против того, чтобы главы округов набивали свои карманы. Жестокость и энергичность Коха фюрер ценил выше «чистенькой» биографии и поручил Борману сдержать рвение тестя. В итоге дело против гауляйтера Восточной Пруссии вроде бы заглохло, а Борман и Кох даже стали друзьями. Однако Бух не бросил расследование, что, как вскоре выяснилось, серьезно повредило ему самому.

Позднее Борман писал Герде: «Если бы в 1935–1936 годах твой отец следовал моим советам, то уберег бы всех нас от многих неприятностей». Бух не сомневался в честности и справедливости фюрера и отказался поверить в то, что Гитлер нанес ему удар в спину. Обвинив Бормана во лжи, он вплотную занялся Кохом.

Гитлеру пришлось вызвать Буха к себе. Только фюрер принимал окончательное решение о ведении судебных расследований в отношении высших нацистских чинов; партийному арбитру было просто объявлено о прекращении процесса Коха. В знак протеста Бух в тот же день бросил все дела и на несколько недель отправился в поездку по Соединенным Штатам Америки, наивно полагая, что его незаменимость сразу станет для всех очевидной. Однако Гитлер рад был хоть на время освободиться от надоевшего моралиста, которого с удовольствием использовал бы в качестве козла отпущения, стоило кому-нибудь пожаловаться на несправедливость партийного суда.

Бух надеялся, что после возвращения фюрер [152] развяжет ему руки для исполнения им своих обязанностей. По наущению Бормана партийный судья представил Гитлеру пухлое досье компрометирующих документов на погрязшего в коррупции шефа организационного отдела Роберта Лея и потребовал изгнания виновного с высокого поста. Гитлер накричал на Буха и выгнал его вон. Мартин «проморгал» важную деталь: незадолго до этого Лей вновь женился, и его второй женой оказалась миловидная молодая женщина, совершенно вскружившая голову фюреру.

В феврале 1936 года Борман выдвинул обвинение в неуважении к партии против Отто Мейсснера, шефа канцелярии президента (одна из высших должностей в правительстве). Обвинение было особенно серьезным еще и потому, что по своему положению Мейсснер имел право производить назначения на ряд государственных должностей. При этом Борман ничем не рисковал, ибо Мейсснер находился на упомянутой должности еще при Гинденбурге и Эберте и, по общему мнению, находился в оппозиции к НСДАП. Его ведомство составило списки чиновников, которых он планировал назначить на важные государственные посты. Борману удалось выяснить, что «представителям нацистской партии... в этой классификации отведено такое место, которое может нанести ущерб авторитету НСДАП в обществе».

Изложив свои соображения в письме с грифом «совершенно секретно», Борман вручил последнее лично Вильгельму Фрику, руководившему аппаратом администрации. Копии документа он разослал тем партийным лидерам, которые, по его мнению, могли бы поддержать начатую кампанию и образовать достаточно мощный фронт оскорбленных нацистских бонз. Однако многие из них отреагировали на этот призыв достаточно прохладно, ибо не желали [153] давать Борману козыри в борьбе за влияние. Другие же постарались использовать ситуацию в своих интересах. Например, рейхсляйтеру и шефу немецкого трудового фронта Роберту Лею развитие интриги было на руку, и он энергично откликнулся на письмо, объявил список Мейсснера «провокацией и подготовкой удара по НСДАП» и просил Бормана вмешаться со всей «необходимой решительностью и твердостью». Он также предложил вообще освободить некоторых рейхсляйтеров от этого титула в связи с несоответствием их положения чести высшего партийного звания: их ведомства утратили прежнее значение.

Самый короткий и содержательный отклик пришел от Геббельса, который информировал «дорогого товарища по партии» о том, что партийное управление пропаганды и германское министерство общественного просвещения и пропаганды тоже давно занимаются подбором талантливых людей из числа членов партии, достойных назначения на «ответственные посты вплоть до должностей рейхсляйтеров и рейхсминистров, чтобы обеспечить преемственность проводимой политики», и располагают собственным списком подобного рода. И хотя Геббельс выразил «чрезвычайную заинтересованность в скорейшем наведении порядка в данном вопросе», в его ответе не было ни слова осуждения в адрес Мейсснера, ни поддержки идеи общего протеста. В глазах рейхсминистра пропаганды Борман оставался примитивным мелким партийным бюрократом, сотрудничать с которым любой деятель с высокой репутацией посчитал бы ниже своего достоинства. Действительно, события развивались так, как и предвидел Геббельс: Мейсснер изменил свой список в соответствии с новыми веяниями и остался на прежнем посту, а год спустя даже получил от Гитлера должность рейхсминистра. [154]