Следующим обработке Бормана подвергся Ганс Франк. Еще в «период борьбы» он начал разрабатывать «Свод германских законов», а после победы стал министром юстиции Баварии, старшим нацистским законоведом и президентом академии закона Германии. Как глава партийного отдела юстиции, он предписал рейхсляйтерам в качестве знаков отличия носить нашивки на воротнике коричневой униформы. Отдел юстиции, учрежденный при службе Бормана, занимался более важными делами. Франка уже почти забыли, когда он, ко всеобщему удивлению, в сентябре 1939 года был назначен генерал-губернатором Польши. Теперь он восседал в старинном замке Кракова, держал пышный двор, но реальной властью не обладал. На самом деле Польшей правили Гиммлер и его сподручные — правили с помощью террора, массовых облав и казней, со снисходительной усмешкой встречая все приказы генерал-губернатора.

Гиммлер и СС были рады служить Борману глазами и ушами. Они докладывали, что генерал-губернатор [328] Польши и его подчиненные забыли о всяких приличиях и что при каждой поездке в Мюнхен Франка сопровождает целый караван машин, груженных присвоенными им мехами, драгоценностями и картинами, среди которых были даже работы кисти Рембрандта. Собрав достаточно улик, Борман вызвал Франка на «консультацию», на которой присутствовали также Ламмерс и Гиммлер. Однако представление пошло по непредвиденному сценарию. Франк сумел доказать, что заплатил за все из собственного кармана. Поскольку Гитлер закрывал глаза даже в случаях неприкрытой коррупции, Борман не стал раздувать дело: он выяснил все, что хотел узнать.

Фигура Франка уже не представляла угрозы. Однако черный список Бормана составлялся в течение периода, охватывавшего более десяти лет, именно для того, чтобы расквитаться со всеми обидчиками. Тедерь подул попутный ветер. Гитлер презирал законоведов даже больше, чем прежде, ибо ныне они даже не смели вставлять ему палки в колеса. Во время одного из своих полночных монологов в марте 1942 года фюрер заявил, что может перекраивать систему законов по собственной воле и девять юристов из десяти отныне просто не нужны. Так что саму профессию можно было вменить Франку в вину. Кроме того, в своих речах он грешил такими выражениями, как «полицейское государство» и «анархия абсолютной власти». Все его печатные работы были конфискованы, ему запретили проводить публичные выступления в пределах третьего рейха. Оставалось лишь слегка подтолкнуть Франка, чтобы он пал окончательно.

Сделав это, Борман получил бы удобную возможность пристроить на высокие посты своих сторонников. Пост министра юстиции третьего рейха официально оставался вакантным с момента смерти Гюртнера [329] в январе 1941 года. Кандидатуру ветерана партии Роланда Фрейслера Гитлер отверг, назвав его «большевиком». Ставленником Бормана был Отто Георг Тирак, президент народного суда, который в случае назначения на пост министра намеревался принять Клемма, юриста из ведомства Бормана, на должность государственного секретаря министерства юстиции.

Гитлеру приглянулся Курт Ротенбергер, член рейхстага от Гамбурга и президент верховного суда своего округа. Следуя совету гауляйтера Гамбурга, Ротенбергер направил в партийную канцелярию свои предложения по реформированию германской системы юстиции, и Клемм пригласил его на конференцию в Мюнхен. Однако, не получив по делу никакого отзыва, Ротенбергер передал копию своего меморандума адъютанту Гитлера бригаденфюреру Альбрехту, с которым был знаком лично. С позволения Альберта Бормана этот документ попал на стол фюрера, и тому так понравились предложенные идеи, что он приказал Ламмерсу назначить Ротенбергера на пост государственного секретаря министерства юстиции.

Осознание того факта, что к Гитлеру можно было проникнуть, воспользовавшись услугами корпуса его личных адъютантов, то есть через голову шефа партийной канцелярии, отравляло Борману жизнь до последних дней войны. Всякий, кто пытался пробраться таким образом, немедленно оказывался под подозрением. Ротенбергеру вскоре дали это понять, но к тому времени уже невозможно было предотвратить назначение Тирака министром, а Ротенбергера — государственным секретарем министерства юстиции, что и произошло в августе 1942 года. Борману [330] приходилось утешаться лишь признанием Ротенбергера, сделанным в письме фюреру, о том, что он никогда не стал бы работать в одной упряжке с Гансом Франком.

Разжалование Франка было всеобъемлющим: Тирак возглавил лигу защиты юстиции и академию закона Германии, а партийная канцелярия поглотила остальные прерогативы юридического отдела НСДАП. Имя Франка не числилось более в списке рейхсляйтеров, но он оставался генерал-губернатором Польши. Вместе с тем Борман и Тирак устроили столь трудную жизнь Ротенбергеру, что через несколько месяцев тот добровольно отказался от должности и вернулся в Гамбург.

Франка предали забвению, предоставив ему тешиться роскошью замка (его депеши доходили до Бормана, но ситуация не менялась: в Польше бал правили Гиммлер и СС). Когда в феврале 1944 года Франка вызвали в ставку фюрера, он настолько удивился, что даже попросил подтвердить вызов. СС продолжало следить за ним и посылало Борману отчеты о его действиях вплоть до января 1945 года. [331]

Временами даже Розенберг склонялся к мысли об использовании религии для решения восточных проблем. 15 февраля 1942 года он представил фюреру проект резолюции, гарантировавшей восточным народам свободу вероисповедания. Он утверждал, что такой шаг будет иметь огромный пропагандистский эффект. Однако Борман, ознакомившись с документом, тотчас нашел контраргументы. Возможно ли вообще учредить единое вероисповедание, единую восточную церковь? Не станет ли единая религия тем мощным центром, вокруг которого объединится движение сопротивления? Если же возникнет несколько мощных конфессий, трудно будет удержать их под контролем. Пусть уж лучше каждая деревня поклоняется своему богу. Гитлер согласился с этим подходом Бормана.

Борман был не одинок в желании беспощадно эксплуатировать народы и земли восточных стран. Геринг откровенно призывал к этому в своих речах и обращениях. Кох осуществлял безжалостный террор на практике. Начальники всех уровней скупали по мизерной цене тонны продуктов и отсылали их морем в Германию. Фактически они брали пример с правительства, которое на восточных территориях практически конфисковывало продукты, а в Германии продавало по жестко установленным высоким ценам. В [332] конце марта 1942 года экономист-любитель Борман похвально отозвался о такой системе, отметив, что эта политика позволяет окупать военные расходы на проведение восточной военной кампании за счет восточной же продукции.

Весна 1942 года принесла рейхсляйтеру НСДАП и неожиданные тревоги. Гейдрих подозревал Бормана в причастности к интригам против себя, но доказательств тому не имел. Тем не менее не мешало «подцепить на крючок» всесильного партайгеноссе, который осенью 1941 года вдруг изменил их сотрудничеству. Гейдрих не зря слыл мастером расставить западню. Слабое место Бормана было общеизвестно: женщины. Весной 1942 года Гитлер и его приближенные коротко отпраздновали в Берлине день рождения вождя. В театре (естественно, Гитлер слушал оперу Вагнера) в поле зрения скучавшего Бормана попала обворожительная брюнетка Анхель, представившаяся актрисой. Рейхсляйтер давно уже не видел ничего удивительного в уступчивости дам... По доведенной до автоматизма привычке на следующий же день он попросил шефа гестапо Генриха Мюллера поискать в архивах гестапо данные на новую пассию, и к вечеру на его стол легло досье. Взглянув на фотографию и увидев милое личико Анхель, Борман удовлетворенно улыбнулся: ему нравилось покопаться в тайнах любовниц, чтобы потом поражать их своей осведомленностью, доказывавшей его могущество. Но, переведя взгляд на графы титульного листа, он почувствовал внезапно накатившую слабость, внутри похолодело... Анхель Гронер: полукровка-чешка; урожденная Анжелика Гронкова. Пометка берлинского гестапо: полукровкой признана в Праге, но наличие немецкой крови среди предков сомнительно. [333] Все сходилось на том, что Анхель-Анжелика давно служила у Гейдриха. Косвенное подтверждение было получено через несколько часов: Анхель на вторую встречу не явилась. Расовое преступление! Полный крах!