Бальдур фон Ширах и шеф СС Генрих Гиммлер, тогда еще подчинявшийся непосредственно начальнику штаба СА Рему, придерживались того же мнения о фамильярности и грубых манерах Бормана. Все считали, что в те дни он оставался весьма незначительной фигурой в организации, отмечали его небывалую способность среди равных создавать о себе впечатление как о добром малом и привлекать к своему имени внимание начальства. С подчиненными же он был чрезвычайно груб и высокомерен. Все единодушно сходились лишь в наличии одного положительного качества: Борман обладал фантастической работоспособностью и работал почти круглосуточно. [89]

Это качество отмечали и высшие партийные советники. Сам Гитлер не раз публично хвалил усердие и эффективность работы Бормана, называя его чрезвычайно надежным, трудолюбивым и способным молодым человеком. Клика приближенных эти похвалы восприняла как сигнал тревоги: появился энергичный выскочка, которого следовало держать на дистанции. Впрочем, влиятельнейшие деятели национал-социалистского движения — Герман Геринг, Грегор Штрассер и недавно назначенный руководителем службы пропаганды Йозеф Геббельс — не обращали на него особого внимания. Впоследствии Розенберг вспоминал, что до 1933 года имя Бормана редко звучало в Мюнхене, а Ширах — умелый пропагандист и интриган, но скорее идеалист, чем прагматик, — даже заявил, что «Фонд пособий» «имел значение не большее, чем рядовая страховая компания». [90]

Борман старательно оберегал свои позиции, хотя никто из многочисленных соискателей высоких партийных постов не считал его положение завидным. Поэтому, в частности, никто не воспрепятствовал ему в апреле 1931 года, когда он вызвал из Веймара своего брата Альберта и взял его в «Фонд пособий» на должность руководителя отдела персональных компенсаций. Всеобщее удивление вызвало то, что родные братья могли оказаться столь несхожими. Симпатичный, скромный, вежливый, с хорошими манерами и познаниями в искусстве, младший брат быстро приобрел друзей, среди которых были и очень влиятельные партийные деятели. Вскоре стало ясно, что эти двое не смогут работать в одной упряжке. Всего шесть месяцев спустя, в октябре 1931-го, Альберта перевели в личную канцелярию фюрера, в подчинение спокойному и неприметному Филиппу Бухлеру, преданность которого впоследствии фюрер отметил званием «рейхсляйтер».

Таким образом, младший брат очень быстро добился того, над чем старший работал долго и упорно: он оказался в непосредственной близости к фюреру и служил лично ему. Гитлер, чрезвычайно подозрительный к окружающим, не доверил ведение своих личных дел какой-нибудь структурной единице партии. [91]

Никому не полагалось знать о нем слишком многое. Даже личная канцелярия занималась в основном обеспечением внешней значимости, формированием образа Гитлера; возможно, важнейшая ее задача состояла в разборе почты и сортировке писем. Но Мартин был раздражен тем, что Альберт перестал от него зависеть, легко сделал очередной шаг в карьере и приблизился к фюреру. Братья избегали встреч, хотя в интересах дела им порой приходилось работать вместе. Вражда меж ними не проявлялась открыто, но со временем антипатия у одного из них переросла в презрение, а у другого — в ненависть.

Впрочем, Альберт получил столь выгодное назначение в октябре 1931 года, а Мартин совершил важнейший поворот в своей карьере в сентябре.

Пару лет спустя Мартин Борман стал фактически единственным исполнителем личных поручений Гитлера — миссий наиболее деликатного характера. Начало его необычайно быстрому взлету и сближению с фюрером было положено 18 сентября 1931 года, в день убийства племянницы фюрера Гели Раубаль. Девушка мешала Борману, стояла у него на пути: она знала, как ублажить Гитлера, удовлетворить его «особые» сексуальные пристрастия, и умела это делать. Когда их взаимоотношения не нарушались ссорами, фюрер успокаивался и был уже не столь агрессивен. Даже его речи становились не столь зажигательными.

Борман мог бы уговорить девушку терпеть и дальше, но... Он нуждался не в умиротворенном фюрере, а в дерзком, хитром и безжалостном ниспровергателе, идущем ва-банк: все или ничего!

После истории с рисунками беседы Гели и Мартина стали носить откровенный характер. Борман постепенно стал внушать девушке, что ей необходимо порой расслабиться и, чтобы отвлечься от «необычных» домогательств Гитлера, завести молодого любовника. Он даже пообещал свою помощь. Советы [92] Мартина показались ей искренними. Прожив большую часть последних лет затворницей, Гели мечтала как-то изменить свою жизнь и поддалась на его уговоры. Весной 1931 года Гитлер ненадолго отпустил ее в Вену погостить у родственников. Там она познакомилась и сблизилась с художником-евреем. Мартин действительно помогал тайным любовникам, исполняя роль связного.

Впрочем, он-то думал, что расположения Гели добьется телохранитель и шофер Гитлера Эмиль Морис. Слушая восхищенные отзывы Мориса о прелестях Гели, Мартин понял, что охранник обязательно попытается с ней сблизиться, и не сомневался в неизбежности скандала — непримиримость Гитлера к соперникам любого рода была общеизвестна. Вскоре Борман получил косвенные доказательства этому своему предположению. Странность заключалась в том, что личного шофера не покарали — наоборот, шефу кассы взаимопомощи приказали выдать Морису отступное в двадцать тысяч марок для открытия частного магазина. Вывод: очевидно, охранник много знал и имел возможность шантажировать Гитлера. Борман вновь убедился, что у фюрера нет соратника абсолютно верного и в полной мере доверенного, которому Гитлер мог бы поручить расправу с шантажистом. Именно такая роль была Мартину наиболее желанна, и это место еще оставалось вакантным!

Так или иначе, Борман последовательно стремился к своей цели. Он прекратил практику доверительных бесед с Гели, убедив ее в том, что таким образом отведет от них обоих подозрения в сговоре. Поэтому теперь они встречались только в присутствии третьих лиц, а записки влюбленного художника Мартин передавал ей тайком, улучив момент.

В конце лета 1931 года, когда отношения между Гели и Гитлером испортились и почти каждая их встреча перерастала в отчаянно злобную ссору, Борман [93] старался сильнее раздуть в душе фюрера пламя ревности. Кроме того, явное недовольство Гитлера вызывали сообщения Мартина о том, что в партийных кругах якобы распространились слухи о странной слабости фюрера к своей племяннице. Борман чувствовал: в конце концов, спьяну Гели обязательно попытается побольнее уязвить мучителя и расскажет ему о своей тайной любовной связи. Мартин хотел, чтобы это признание стало той последней каплей, которая заставит Гитлера полностью потерять контроль над собой.

Так и случилось. Во время очередной ссоры Гели, доведенная до истерики домогательствами и побоями, буквально выплюнула в лицо дядюшке, что завела любовника и хочет выйти за него замуж. Гитлер был в шоке: любовница изменила ему с другим мужчиной и к тому же перешла на обычные половые отношения! Следующие признания отринувшей всякую осторожность жертвы помутили его рассудок: соперник был евреем и Гели от него забеременела! Гром выстрела всполошил Принцрегентплац. Эмиль Морис с трудом оттащил фюрера, с остервенением пинавшего бездыханное обнаженное тело девушки, и срочно увез хозяина прочь.

Первым на место преступления прибыл мюнхенский детектив... Генрих Мюллер. Он обнаружил труп обнаженной девушки; тело жертвы покрывали ссадины, были сломаны два пальца и подбородок, разбит нос; рядом валялся револьвер Гитлера. Вскоре приехал Борман и долго беседовал со следователем. Деньги Мюллера не заинтересовали, а рисковать собственной шеей ради нацистов он тогда не собирался. Мартину все-таки удалось нащупать его слабое место: Мюллер мечтал о высокой должности. Что ж, Борману не составляло труда по-царски отблагодарить за столь ценную услугу. Во-первых, он не сомневался, что фюрер выполнит его просьбу. Во-вторых, Гиммлер и СС нуждались [94] в высококлассных специалистах жандармерии. Кроме того, раскусив Мюллера, Мартин увидел в нем полезного во всех отношениях союзника. Следователь во многом походил на самого Бормана: свысока смотрел на материальные соблазны, был достаточно циничен и жесток и, обладая несомненным талантом криминалиста, не очень-то считался с буквой закона. Как и Мартин, Мюллер рвался к высоким постам при любой власти, но — в отличие от него — готов был вершить грязные дела собственными руками. Впрочем, истинный профессионал, он умел мастерски замести следы.