Опасаясь чрезмерного усиления позиций государственного аппарата, которое могло бы привести к потере партийными структурами недавно полученного влияния, Борман произвел на свет циркуляр объемом в девятнадцать страниц под названием «Об учреждении и статусе Германских летно-спортивных корпусов и объединения «Государственная молодежь». С одной стороны, он объявил, что «в соответствии с прямыми указаниями партийного руководства (читай — бюро Гесса) представители НСДАП уже давно не отдают распоряжений каким бы то ни было государственным служащим, поскольку последние зачастую умышленно избегают сотрудничества с партией». С другой стороны, отмечал, что «национал-социалистское движение фактически лишено возможности вести просветительную работу и руководить германским народом, поскольку государственные чиновники постоянно вторгаются в те сферы, которые являются прерогативой партии».

Далее в типичном немецком канцелярском стиле он изложил, что было у него на уме. Если верить его словам, под угрозой оказалось само существование НСДАП: правительственные структуры лишали партию молодых талантов! «Поскольку немец — с рождения солдат», лучших парней призывали в армию, а прочих для прохождения альтернативной службы направляли в министерство труда, укомплектовывая таким образом железнодорожную полицию, охрану почтовых грузов, подразделения таможни, союз германской противовоздушной обороны и пр. После увольнения за многими сохранялись служебные обязанности в структурах подобных ведомств и обществ; иные же были так заняты в сферах спорта или культуры, что у них не оставалось времени для партии. [155]

Вдобавок ко всему, германское ведомство труда сохраняло власть даже над теми, у кого срок обязательной службы истек. Как армия переводила уволенных в разряд резервистов сухопутных войск, а военно-морской флот — в морской резерв, так и это ведомство зачисляло их в трудовые резервы. «Положение о добровольческом характере подобных организаций существует лишь на бумаге. Каждый, кто не желает иметь плохую репутацию и стремится к повышению», обязан подчиняться подобным структурам.

Теперь же (вот в чем причина беспокойства Бормана!), когда следовало выяснить, «нужны ли такие организации вообще», появились планы создания еще двух служб того же рода: лидер молодежной организации НСДАП Бальдур Ширах задумал учредить общество «Государственная молодежь» (к тому времени он возглавлял гитлерюгенд и ради обретения большей самостоятельности стремился вывести организацию из прямого подчинения партии), а министр авиации Геринг захотел сформировать подчиненную правительству полувоенную организацию Германские летно-спортивные корпуса. По мнению Бормана, в «Государственной молодежи» не было ни малейшей необходимости, ибо уже в течение нескольких лет 90 процентов молодежи в возрасте от десяти до восемнадцати лет проходили через гитлерюгенд. Более того, подобный шаг был бы абсурдным, поскольку в этом случае дело воспитания молодежи в духе национал-социализма перешло бы в ведение государственных чиновников, которые «не способны справиться с этой задачей».

Планы Геринга Борман назвал еще более пагубными. Фактически министр авиации создавал предпосылки для ситуации, когда юноше, мечтавшему служить в люфтваффе, пришлось бы сначала стать членом Германского летно-спортивного корпуса. По [156] утверждению Бормана, «члены подобных обществ не смогут в дальнейшем участвовать в политической жизни нации. Армия, авиация и флот получат возможность самостоятельно определять свою политическую позицию» и диктовать народу условия, опираясь на силу оружия. Из чего Борман сделал заключение о том, что «такое развитие событий угрожает самому существованию партии; НСДАП — это вовсе не преувеличение — будет обречена».

Неизвестно, кому были разосланы копии этого обзора. Конечно, не Герингу и не Шираху, но, несомненно, многим влиятельным деятелям партии. Поскольку каждый из лидеров ревниво следил за тем, чтобы никто не вторгался в сферу его интересов, Борман мог не сомневаться в поддержке тех, чьи интересы могли пострадать от создания этих новых ассоциаций.

Весной 1936 года Борману не составляло труда вручить свой меморандум непосредственно Гитлеру, ибо к тому времени он стал его личным финансовым распорядителем, управляющим по вопросам строительства и доверенным делопроизводителем. Еще не получив официального поста, обеспечивавшего право сопровождать каждый шаг фюрера, он уже фактически осуществлял функции секретаря по финансовым, хозяйственным, организационным и партийным вопросам (статус личного секретаря сохранял за собой Гесс, занявший это место еще во времена совместного пребывания в тюрьме.

Впрочем, одна лишь искушенность в делах бюрократических вряд ли позволила бы Борману снискать нечто большее, чем снисходительная терпимость властителя по отношению к добросовестному, но недалекому служаке. Ведь выполнение рутинных обязанностей отнюдь не производило впечатления на «артистическую» натуру фюрера. Мартин доказал, что способен справиться с любой щекотливой проблемой, [157] неизменно оставаясь в тени и демонстрируя бескорыстную (в понимании Гитлера, которого не беспокоила подковерная грызня подчиненных между собой) личную преданность.

Год спустя Геринг все-таки сформировал свои летно-спортивные корпуса. Это образование оказалось не столь масштабным, как планировал он вначале, однако сохранило независимость от партийных структур и подчинялось только министру воздушного транспорта. В конечном счете воплотились в жизнь и проекты Шираха: в декабре было объявлено об учреждении объединения «Государственная молодежь», которое представляло собой не что иное, как гитлерюгенд, перешедший в ведение правительства. Вопреки страшным пророчествам Бормана, партия нисколько не пострадала. Вместе с тем количество влиятельных организаций возросло — именно в этом состояла наиболее эффективная уловка Гитлера, при помощи которой ему удавалось натравливать своих приближенных друг на друга. В то время Ширах и Геринг были его фаворитами. Завистники приписывали первому претензии на место духовного преемника фюрера; второй же, из экс-капитана вмиг превратившись в генерала и начальника люфтваффе, возглавил контроль над германской промышленностью и стал человеком «номер два» в правительстве.

Разумеется, Мартин знал, что, распространив меморандум, нажил себе двух могущественных врагов и задал головоломку тем, кто уже обратил на него внимание. Действительно ли Борман решился на этот шаг лишь ради защиты интересов — как он их понимал — партии и Германии? Или надеялся тем самым притормозить карьеру обоих фаворитов и ускорить собственную? Похоже, Борман хотел закрепить за собой роль стража истинной партийной доктрины, оберегавшего духовное наследие вождя. [158]

С той же дерзостью и пуританским фанатизмом Борман нанес удар еще одной троице из непосредственного окружения Гитлера. То были адъютанты фюрера: бывший капитан Фриц Видеманн, обергруппенфюрер СА Вильгельм Брюкнер и бригаденфюрер СС Юлиус Шауб, издавна составлявшие слаженную команду. Незадолго до этого герцог Кобургский оказал им высокую честь, присвоив всем троим традиционную фамильную награду. Борман узнал об этом, случайно услышав разговор в столовой рейхсканцелярии. Один из его секретарей немедленно получил распоряжение от имени рейхсляйтера НСДАП вручить награжденным копии указа Гесса от 1933 года, запрещавшего членам партии принимать награды за участие в германской революции или подобные им. Поскольку единственной выдающейся чертой Брюкнера были его невообразимые размеры, а Шауб более поднаторел в пьяных дебошах, чем в аргументированных спорах, ответить взялся Видеманн. Он указал, что заранее обратился за разрешением к Гитлеру: «Фюрер позволил мне, Брюкнеру и Шаубу принять эту награду».

Но не таков был Борман, чтобы останавливаться на полпути. Как указал Мартин в своем ответе, речь шла вовсе не об адъютантах, поскольку он якобы знал об упомянутом решении Гитлера. Просто возникла необходимость напомнить, что уже давно было объявлено о запрещении «прежним властителям» присуждать «фамильные награды». Причина настаивать на соблюдении этого правила, подчеркивал Борман, заключалась в том, что герцог присудил свою награду не только адъютантам фюрера. В числе отмеченных оказался, в частности, «группенфюрер Эрнст, впоследствии расстрелянный». Словом, истинному национал-социалисту надлежало отказаться от подобной «чести» из принципиальных соображений. [159]