Помахивая тростью, сэр Хорейс завернул за угол и замер как вкопанный. У парадной двери банка копошились рабочие.

Мэлори подошел к тому из них, кто был похож на старшего, и спросил:

– Что тут происходит?

Тот обернулся:

– А тебе-то что, приятель?

Хм, приятель, подумал Мэлори. Приятель! Однако в его задачи не входило исправлять манеры представителей рабочего класса, а посему банкир мягко пояснил:

– Я здесь работаю. Иногда даже подписываю кое-какие счета. Так объясните мне, что тут происходит?

– Ну раз подписываешь, значит, должен знать, – сердито ответил рабочий.

С некоторым сожалением Мэлори подумал, что его покойный отец наверняка обломал бы трость о спину этого невежи. Старую дверь красного дерева уже снимали с петель, а неподалеку, возле стены, стояло нечто прямоугольное, обернутое в гофрированный картон.

– А, понятно, – сказал Мэлори. – У нас будет новая дверь.

– Доброе утро, сэр Хорейс, – приветствовала его девушка (кажется, секретарша), смущенно проскальзывая в дверной проем. Она опоздала на работу на целый час, и оба они это знали.

– Доброе. – Мэлори коснулся двумя пальцами шляпы-котелка и увидел, что рабочий пялится на него во все глаза.

– Так вы здесь босс, что ли?

– Можно выразиться и так. Объясните мне про дверь.

– А я думал, вы бухгалтер какой-нибудь. Значит, так, командир. Сымаем старую дверь к черту и ставим вот эту, новую.

– А она красивая? – Мэлори надорвал край картона. Блеснуло что-то металлическое.

– Зеркальное стекло, командир. Толщиной в три четверти дюйма. Весит целую тонну, ей-богу.

– Могу себе представить. А витраж над дверью?

Витраж, как и сама дверь, был старинным и изысканным.

– Дверь аккурат займет весь проем. Роскошная хреновина, вся окована медью. Изнутри на улицу все видать, а снаружи – ни черта. И крепкая – не взломаешь.

– Прелестно, – мягко сказал Мэлори. – Полагаю, такая дверь наилучшим образом подойдет к этой табличке.

Он с отвращением взглянул на вывеску с названием банка. В течение семидесяти лет на этом месте висела маленькая серебристая доска, гласившая, что здесь находится центральная контора банка «Хильярд и Клиф». Несколько поколений уборщиц надраивали доску до ослепительного блеска и в конце концов протерли почти насквозь. Пилгрим сразу же, естественно, решил обзавестись новой вывеской. Она была изготовлена из нержавеющей стали и суперсовременным шрифтом заявляла, что здесь расквартирован ХИЛЬЯРД + КЛИФ.

А ведь в этом здании, подумал Мэлори, уже сто лет нет ни единого представителя обеих этих семей. Зачем вводить клиентов в заблуждение?

– Эту штуку мы тоже снимаем, командир.

– Как, опять?

– Ага. Ведено повесить новую. Хотите посмотреть? – Рабочий вытащил из-за новой двери еще один сверток, поменьше, и развернул. – Черненая нержавейка. Кому-то у вас тут не нравится старая вывеска.

Новая табличка показалась сэру Хорейсу еще отвратительнее предыдущей. На сей раз «Хильярд и Клиф» было написано такими же буквами, как на этих их компьютерах.

– Красота, верно? По-моему, здорово. Как на конверте пластинки, ей-богу.

– Пожалуй, вы употребили очень точное сравнение, – заметил Мэлори. – Спасибо, что показали мне все это, и доброго вам утра.

– Никаких проблем. Слушай, командир, нельзя ли нам тут организовать кофейку?

Мэлори кисло улыбнулся.

– Полагаю, это возможно.

Он прошел мимо сиротливо покосившейся старой двери, кинул на нее прощальный взгляд: изящно изогнутая цифра "6" в течение долгих десятилетий воспроизводилась факсимильным образом на бланках банка. Точно такая же шестерка, только маленькая и отлитая из чистого золота, висела в виде брелока на карманных часах сэра Хорейса. Он подумал, что Всевышний иногда распределяет свои дары очень странным образом. Пилгрим обладал блестящими деловыми качествами: превосходное чутье, быстрые мозги, безошибочное определение рентабельности и нерентабельности, твердость, умение вести переговоры, способность моментально приспосабливаться к ситуации. Однако во всем, что касалось вкуса, мистер Пилгрим был сущим варваром.

Продолжая размышлять о Лоренсе Пилгриме, сэр Хорейс Мэлори не спеша поднялся по лестнице на второй этаж. Рабочий день начался с сюрприза, и, несомненно, это еще не конец.

Пилгрима перевели в Лондон шесть месяцев назад после блестящей карьеры в нью-йоркском филиале банка. Новый старший партнер все еще пребывал в состоянии, которое сам он называл «изучением местного ландшафта». Когда Мэлори спросил его, что означают эти слова, Пилгрим объяснил: «Хочу знать, как называются все туземные цветочки». Вот почему Пилгрим работал по шестнадцать часов в день, не упуская из виду ни одной мелочи.

– Ах, сэр Хорейс, как я рада, что вы пришли, – сказала миссис Фробишер. – Мистер Пилгрим назначил совещание на одиннадцать.

Секретарша взяла у Мэлори шляпу, пальто, трость и убрала их в гардероб, стоявший в углу приемной.

– Я бы удивился, если в совещания не было.

– Впрочем, выпить кофе вы успеете.

Сэр Хорейс чуть грузновато опустился в кресло перед своим столом. Для своего возраста он был необычайно бодр и сам хорошо это знал. Правда, подъем по лестнице в последнее время давался ему с трудом, но сэр Хорейс из принципа отказывался пользоваться лифтом. 

– Кстати, миссис Фробишер, чуть не забыл, – сказал он, когда секретарша принесла поднос с двумя серебряными кофейничками, сливочницей и его любимой чашкой «Королевское дерби», – там внизу работают люди. Один из них спросил меня... м-м... не могу ли я организовать для них кофейку? 

Миссис Фробишер прыснула. Она работала личной секретаршей сэра Хорейса уже двадцать лет, и единственным ее недостатком были такие вот приступы неподобающего веселья.

– Вы имеете в виду рабочих?

– Так это рабочие? Я-то решил, что это вандалы.

Миссис Фробишер не поняла, но все равно хихикнула.

– Я позабочусь об этом, сэр Хорейс. Жалко, что снимают старую дверь. Она была такая элегантная, правда?

Сэр Хорейс сам налил себе кофе – такая уж у него была привычка. Сегодня он предпочел обойтись без сливок. Потом посмотрел на часы и занялся курением утренней сигары – «Ромео № 3». Это была целая церемония: обрезать кончик, зажечь, а потом десять минут предаваться цивилизованнейшему из всех наслаждений. В последнее время жизнь состояла из сплошных совещаний, вздохнул сэр Хорейс. Конца им просто не видно.

Полтора часа спустя, когда утреннее совещание, такое же нудное, как всегда, подходило к концу, Мэлори перестал слушать выступающих и задумался о ленче. В партнерской столовой кормили весьма недурно, но печальный опыт последних месяцев свидетельствовал, что обсуждение деловых проблем будет продолжено и за обеденным столом. Можно, конечно, отправиться в клуб, но и там теперь все не так, как прежде. Говядину, правда, готовят пока неплохо, но подают не каждый день...

Вдруг Мэлори понял, что Пилгрим его о чем-то спросил.

– Прошу извинить, Лоренс. Что вы сказали?

– Меня интересуют вот эти платежи, Хорейс. Семнадцатого июля каждого года мы переводим пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в Цюрихский банк. Вам что-нибудь об этом известно?

Сэр Хорейс моментально насторожился.

– Полагаю, что да.

– Не могли бы вы мне это объяснить? Это продолжается уже очень много лет. Смотрите-ка, с 1920 года! Ничего себе!

Мэлори мягко перебил его:

– Я поговорю с вами об этом чуть позже, Лоренс.

Нетерпеливая гримаса, мелькнувшая на лице Пилгрима, вовсе не удивила старого банкира.

– Послушайте, Хорейс, давайте не будем разводить тайны.

– Всего лишь пара слов, предназначенных только для вас, – мягко произнес Мэлори. – Так будет лучше.

– Ладно, пусть так.

Совещание закончилось или, во всяком случае, прервалось, ибо его участники отправились мыть руки перед обедом. Мэлори пошел за Пилгримом в кабинет последнего – сплошь хромированная сталь и розовое дерево.