Формулировка статьи поразила многих советских юристов. Она оказалась жестче предыдущей. Если, как указывают юристы, в правовом государстве можно доказать на суде, что в текстах или выступлениях обвиняемого не было «заведомо ложных измышлений», интерпретация отсутствующего в советском праве понятия «дискредитация» оставлена воле судьи. К тому же речь идет о дискредитации «государственных органов и общественных организаций»: под это определение можно подвести любое высказывание. Как это было с пунктом 10 знаменитой 58 статьи, каравшим за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Замечательным примером применения 10 пункта было осуждение на 10 лет пастуха, обозвавшего колхозную корову проституткой. Статья 11-1 позволяет, при желании, также наказать разгорячившегося пастуха — правда, на меньший срок. Профессор Наумов, комментируя Указ, настаивал, что «для грамотного правоприменителя здесь нет большой проблемы». А для неграмотного или конъюнктурного? — спросили юриста журналисты. — Нельзя ли подвести «под статью» критику партийных или государственных деятелей? Он ответил: «Надо вопрос ставить так: это в рамках социализма или против него?» Возникает, однако, осложнение. Во время брифинга в прокуратуре Ленинграда 19 декабря 1988 г. журналисты спросили прокурора города Дмитрия Веревкина: «Что вы понимаете под социализмом? Потому что это настолько сегодня неопределенное понятие. Еще недавно социализм — это было директивное планирование, затратные цены, дефицит, монополизм министерств. Сегодня все это рассматривается как сталинщина». Прокурор не нашел ничего лучше, как объяснить, что социализм — это когда «собственность страны должна находиться в наших руках... В руках народа». И услышал: «Так у нас уже 50 лет называлось „в руках народа“, а правил класс, который просто эксплуатировал народ». Вполне возможно, что после публикации Указа подобный разговор можно будет квалифицировать как дискредитацию советской власти, социализма и прокурора Ленинграда...

«Грамотные юристы», которых нашла «Правда», не скрывали задач нового Указа: «Принятие новых уголовных законов означает решимость Советского государства защищать саму демократию и гласность от экстремистских проявлений, оградить перестройку от деструктивных акций авантюристических элементов...» Они отметили причины появления Указа в апреле 1989 г.: «События последнего времени в ряде регионов страны показали, что имеются лица, а порой и группы, стремящиеся использовать демократизацию, расширение гласности для проповеди вседозволенности, беззакония, игнорирования конституционных положений об обязанностях гражданина перед обществом и законом». «Правда» разъясняет: «Националистические выступления все отчетливее приобретают антисоциалистический и антисоветский характер».

Новый Указ убедительно демонстрирует разницу между «гласностью» и свободой слова. В любой момент «гласность», инструмент в политической борьбе, дарованная народу, ибо полезная в данный момент и в данных обстоятельствах, может быть закрыта вообще, сокращена до минимума, превращена в свою противоположность. Статья в «Известиях» о возможностях и границах «гласности» называлась: «О пользе говорить правду». Польза «полезной правды» исчерпывается, когда все ее возможности использованы. Свобода слова — право говорить правду, «гласность» — разрешение говорить «полезную правду».

Новый феномен, с которым придется считаться идеологам «гласности», — появление т. н. альтернативной, неподцензурной печати. До 1987 г. количество неподцензурных изданий не превышало 10-20 названий, в начале 1990 г. независимый журналист Александр Суетнов насчитал их — 780, причем только выходящих на славянских языках. В Литве, например, выходит около 200 независимых изданий только на литовском языке. Всего, по его подсчетам, месячный тираж «самиздата» достигает 100-120 тыс. экземпляров (не учитывая прибалтийских изданий), а это примерно — 400 тыс. читателей.

Лаконично и точно выразил Василий Селюнин смысл важнейшего инструмента горбачевской политики: гласность есть, слышимости нет. Все то, что говорится, остается гласом народа, вопиющего в пустыне реального социализма, гласом, который не принимается во внимание архитекторами «перестройки».

В начале было слово. И с этим согласны все. А потом, как заметил польский сатирик Станислав Ежи Лец, был — лозунг. В самом начале — даже три лозунга: Гласность, Перестройка, Ускорение. Шутники сразу же заметили, что первые буквы триады складываются в еще незабытое сокращение — ГПУ, преемника ЧК, предшественника НКВД и КГБ.

Выбор ключевых слов новой эпохи был произведен умело. Каждое из них — достаточно неопределенно и многосмысленно, чтобы вызывать множество необходимых, положительных ассоциаций. Если «гласность» была взята из словаря великих реформ XIX в., то «перестройка» отсылала к началу 30-х годов XX в., к эпохе первых пятилеток. Как отмечают словари, «перестройка» может обозначать и новое строительство, и переделку, внесение изменений в старую систему. Словарь 1953 г. давал в качестве примера выражение: «Необходимо перестроиться для лучшего выполнения задач строительства». Словарь 1983 г. — выражения: «Перестроить производство. Перестроить экономику страны». Знаменитое постановление ЦК партии от 23 апреля 1932 г., объявлявшее о национализации литературы и создании союза советских писателей, называлось: «О перестройке литературно-художественных организаций». Знакомо было и слово «ускорение». Оно, правда, напоминало о сталинском лозунге периода индустриализации — «темпы решают все», но вполне соответствовало привычному ритму советской жизни, как ее изображали в лозунгах и на плакатах: на все парах к коммунизму. «Ускорение» должно было подчеркнуть пороки брежневской эпохи, обозначенной словом — «застой». Из «застоя» следовало выходить решительно и быстро, в темпах «ускорения».

7 мая 1985 г. ЦК КПСС принял постановление «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма». Не прошло еще двух месяцев после избрания Горбачева генеральным секретарем, и постановление было первым конкретным актом нового лидера. Антиалкогольная кампания Михаила Горбачева может служить моделью «перестройки». Прежде всего, что следует подчеркнуть, решение о спасении народа от порока пьянства было принято Центральным комитетом партии — нравственным, так же как и политическим, руководителем советских людей. Во-вторых, решение было принято спешно, без подлинного изучения давней и трудной проблемы. В-третьих, все средства пропаганды были брошены для организации интенсивной кампании, результаты которой — быстрые и радикальные — должны были поднять на небывалую высоту авторитет молодого Вождя. Первое решение Горбачева имеет начало (7 мая 1985 г.) и конец (постановление ЦК КПСС от 25.10.1988 г.).

Алкоголизм давно стал страшнейшей болезнью советского общества. Западные специалисты хорошо знали это, приводя цифры потребления алкоголя, вызванной им смертности и т. д. Американский ученый, профессор Тремль пришел к выводу, что еще в начале 70-х гг. потребление высокопроцентного алкоголя на душу населения в СССР превосходило вдвое уровень США и Швеции. А в последующие годы оно не переставало расти. Голые цифры, сравнивающие количество выпитых бутылок водки или, скажем, виски, еще не говорят ни о чем, если не учесть качество продуктов, употребляемых для закуски. Во время маневров советских войск в Чехословакии — история подлинная — 4 советских воина продали танк за два ящика (24 бутылки) водки. Арестованный чех-покупатель сообщил, что «из любви к советскому народу» он прибавил два кило огурцов и кило селедки.

Антиалкогольная кампания стала первым испытанием «гласности»: в печати появились цифры, факты, свидетельствовавшие о страшных размерах алкоголизма в стране, о вреде, который он наносит здоровью людей, экономике. В этих цифрах и фактах не было ничего неизвестного западным исследователям. Внезапно открытые советским людям, они должны были — и производили — шок. Телевидение, например, показало детей — жертв наследственного алкоголизма. Развернулась интенсивная кампания по борьбе с «зеленым змием».