— Разумеется. В любом случае комиссар Фушеру должен встретиться со мной именно здесь.

Амандина выскользнула в комнату.

Почему он задерживается? Лейла прождала его почти час. А ведь его пунктуальность была в полиции притчей во языцех. Задним числом она пожалела, что они разделились при расследовании этого двойного дела. Зачем он утром отправил ее в жандармерию, тогда как сам ушел в библиотеку?

Она решила начать беседу в его отсутствие. Амандина подсела к ней на софу уже в обычном студенческом одеянии: облегающие джинсы и маечка с надписью «Colette forever»[3].

Бросив последний взгляд на свои часики, Лейла Джемани начала:

— Вы здесь давно?

— Уже три недели.

— Это вы нашли труп месье Ришело?

— Да, в среду утром, когда шла в проекторный зал, чтобы детально проанализировать фильм Янника Беллона о домах Колетт. Как я вам говорила, это тема моей диссертации.

— Дорога в зал лежит через библиотеку, не так ли? Как вы можете объяснить присутствие нотариуса в ней в день, когда музей закрыт?

— Видите ли, он облюбовал себе комнату в конце коридора, где мог спокойно работать. Она с самого начала предназначалась для исследователей. Он даже пользовался столом, за которым обедала Колетт.

— О чем вы подумали, увидев его?

— Подумала, что ему стало дурно, и подбежала к нему, чтобы оказать помощь. Но я быстро поняла, что он мертв. — Она с отвращением поморщилась, вспомнив искаженные черты лица и пену у его рта. — Я сразу вызвала жандармов и, как мне было приказано, стояла на лестничной площадке третьего этажа.

— У вас есть что добавить к первоначальным показаниям?

— Нет, я все сказала. Я провела подле трупа несколько минут, которые показались мне вечностью; подобрала открытку, валявшуюся невдалеке.

— Что на ней было изображено? — насторожилась Лейла.

— Сцена из «Плоти», которую Колетт играла с Жоржем Вагом: он занес над ней кинжал, а она, неверная красавица, умоляет пощадить ее.

— Откуда эта открытка?

— По-видимому, из книжного магазина; она была совсем новенькая. Я намеревалась сообщить о ней, да как-то все не хватало времени.

— Вы можете мне ее дать? — спросила Лейла, сразу подумавшая о наличии на ней каких-либо отпечатков.

Амандина поискала в комнате, но открытки не обнаружила.

— Где-нибудь отыщется, — заверила она.

— Поговорим о местных жителях… — сменила тему Лейла. — Вы общались с ними? Какое впечатление они произвели на вас?

— Самое положительное. Здесь есть замечательные люди. Вот Мадлен Дюжарден, к примеру. Она повсюду меня водила. Даже прикрепила таблички на домах Сидо и соседей Колетт. Это здорово мне помогло. А продавец книжного магазина — просто прелесть: он подарил мне старые издания… Ну а мэр Ода Бельом — исключительная женщина! Пробивная, как танк! Она быстро сообразила, какую выгоду может извлечь из Колетт на благо своего города. Ни в чем не отказывает исследователям!

— И все с ней согласны?

— Ну что вы! Всегда находятся ворчуны, которые не желают ничего менять в своих привычках. Они не доверяют парижанам. Считают, что любой чужак для них враг.

Амандина почувствовала, как напряглась ее собеседница.

— Понятно. — Лейла Джемани воздержалась от комментариев. — А на этом «просвещенном островке» не случалось открытых конфликтов?

— Конфликты? Да их происходило сколько угодно с месье Ришело!

— Вы были с ним знакомы?

— Так, шапочно. Он слишком занятой человек, чтобы интересоваться студентами. Тем более студентками… само собой разумеется. Да и вообще я избегала его. Когда я вижу стареющего донжуана… я держусь от него подальше. — Она скорчила гримаску. — Вот уж никогда бы не подумала, что он может покончить жизнь самоубийством. Но Поль сможет побольше рассказать о нем. Он знал его лучше, чем я.

— Поль?

— Поль Эрвуэ. Продавец из книжного магазина. Чудесный мужчина…

— А Жюли Брюссо? — спросила Лейла, боясь, что молоденькая энтузиастка пустится в панегирики.

— Ее-то я видела чаще. Она мне очень помогла. Когда мне потребовалось узнать, сколько времени семья Робино-Дюкло занимала дом на улице Оспис, то она много поработала в городских архивах. И даже сделала фотокопии. Честно говоря, мне и в голову не приходило, что она может покончить с собой.

Амандина с растерянным видом тряхнула волосами.

— А когда вы видели ее в последний раз?

— В прошлый четверг.

— Стало быть, накануне ее смерти… — уточнила инспектор Джемани.

— Я заметила, как она свернула к Салодри, владению месье Ришело. Было довольно поздно… Что-то около двадцати трех часов. А я как раз возвращалась на велосипеде из Сен-Фарго, где бродячая труппа играла «Горбуна Франсуа» в замке «Гранд Мадемуазель»…

Она остановилась, услышав звонок.

— Это, должно быть, комиссар Фушеру, — с облегчением сказала Лейла.

Ее удивило, что он и не подумал извиниться, войдя в комнату. Она отметила тревогу на его лице.

— Вас задержали? А мы уже практически закончили.

— Прекрасно, — отозвался он с отсутствующим видом.

Он не включился в беседу, и она как ни в чем не бывало продолжила:

— Итак, вы встретили мадам Брюссо едущей в машине из Сен-Совера, мадемуазель? Она не остановилась, не заговорила с вами?

— Не думаю, что она меня узнала, поскольку ехала довольно быстро и даже чуть было не задела меня на повороте. Если бы я могла предвидеть…

Она умолкла, вдруг оробев от сбивающего с толку молчания комиссара. Лейла Джемани попыталась расшевелить начальника:

— У вас есть вопросы?

— Нет, — сухо отрезал он.

— Ну что ж, мадемуазель Фолле, остается пожелать вам всего хорошего и поблагодарить за сотрудничество, — заключила несколько выбитая из колеи Лейла.

— Что случилось? — обратилась она к Фушеру, как только они вышли.

— Ничего, что касается нашего дела, — лаконично ответил он.

Ничего, чем бы он мог с ней поделиться. Она спрятала свое разочарование за маской официальности.

— В таком случае предлагаю нанести визит продавцу книжного магазина, который, по словам свидетельницы, хорошо знал Ришело.

Жан-Пьер Фушеру с видимым усилием воспрянул:

— Что за продавец? Как его зовут?

— Поль Эрвуэ, улица Гро-Бонне. Специалист по монографиям девятнадцатого века. Он наладил передатчик в музее.

Она заметила его секундное колебание.

— К нему мы зайдем попозже, — решил он. — Я возвращаюсь в Туро.

И прежде чем она успела отреагировать, повернулся, предоставив ей строить догадки.

В артистической уборной возле замка Алиса Бонне, приблизив лицо к овальному зеркалу, всматривалась в него. И только кремы, карандаши, баночки с притираниями, флаконы, разложенные на гримировальной палитре, служили экраном между ней и ее отражением. В каждом спектакле ее лицо, разукрашенное гримом, принимало оттенки бегонии и голубого садового вьюнка. Но сейчас она была без прикрас, с отмытыми ресницами, и глаза ее стали такими, какие подарила ей мать. Она побаивалась этих минут перед зеркалом, от которого актеру никуда не спрятаться. Один из ее коллег по турне так и проводил все вечера в прострации перед коробочкой с гримом, обхватив голову руками.

Она легонько прошлась двумя пальцами по еще гладкой поверхности щек. Под безжалостным светом голых лампочек отметила предательскую морщинку между бровей. Она всмотрелась. Ничего не поделаешь. Несмотря ни на что, нужно сохранять ясный взгляд, самоуверенную улыбку. Проведя большую часть жизни в переодевании, она впервые испугалась, что не сможет притворяться и дальше.

Та репетиция с Амандиной Фолле была ошибкой. Ей следовало придерживаться раз и навсегда установленного правила: работать одной со своими аксессуарами. Но девушка так настаивала… Алиса спросила себя, почему все-таки она уступила: роль Анни и так ей не подходила, и не стоило переиначивать текст Клодины. Вполне возможно, что она воспользовалась случаем на несколько минут стать другой, обо всем позабыть…