Паж императора вошел в сад, осмотрелся и направился к беседке. Сеньора Маргарита заметила его, когда он оказался в нескольких шагах от нее. Себастьян, хитрый и изворотливый мошенник, был доверенным человеком императора. Сеньору Маргариту он не уважал. Она ему платила тем же, но внешне их отношения были самыми любезными. Он подошел к беседке и непринужденно поклонился:

— Император желает видеть вас до ужина, сеньора.

— Когда он приказал — это передать?

— Только что, сеньора.

— А вы его сегодня еще увидите?

— Сегодня — нет, сеньора.

— Благодарю вас, Себастьян.

Сеньора Маргарита небрежно подала ему свою полную руку и снова стала глядеть на синеву моря. Понятно, император опять будет спрашивать о той графине. Но она не поддается, и сеньора Маргарита прекрасно знает, почему. Конечно, не потому, что любит своего мужа и хочет остаться верной ему. Вовсе нет. Родилась она в бедной семье, а стала графиней. Ясно, благодаря своей красоте. И теперь она понимает, что такое сделать неверный шаг. Сложившиеся обстоятельства могут вознести ее еще выше, но могут и отшвырнуть туда, откуда она начала свой жизненный путь. Осторожная женщина, ничего не скажешь. Однако игру свою ведет правильно, притворяясь стыдливо-скромной и непорочной. Но сколько таких перевидала на своем веку сеньора Маргарита! На мякине ее не проведешь. Посетив юную графиню, чтобы пригласить в гости к императору, она уловила выразительный взгляд ее матери. Поняла, что дочь ничего от той не скрывает и что сложившиеся обстоятельства они обсуждали уже не раз. И сеньора Маргарита в разговоре, как бы между прочим, произнесла, что если ее дочь стала графиней, почему бы ей не стать императрицей. — При этих ее словах глаза матери расширились, и она мучительно проглотила слюну. «Вот кто мне поможет», — сказала себе сеньора Маргарита. И твердо решила — надо за графиню содрать с императора как можно больше золота.

Сейчас она, не отрываясь, смотрела на море, тихо плескавшееся у ее ног. Мелкие рыбешки резво играли недалеко от берега. Было видно, как временами они собирались вместе, потом вдруг, поднимая водяные брызги, разлетались в стороны. Маргарита не знала, чего они так крутятся, похоже, им попалась какая-то добыча. «Точно как люди, — подумала она, — передушат друг друга, лишь бы схватить и откусить побольше». Она и себя не считала исключением. Ее практичность была известна всем: знакомым, стражникам, прислуге и даже императору. Однажды, скользнув по ее телу похотливым взглядом, он сказал:

— Сеньора, если бы мне твою практичность и бережливость. Тогда моя империя была бы самой богатой в мире. Но, к сожалению, бог мне даровал пальцы, меж которых легко пролетают деньги. Да еще наградил сердцем, таким любвеобильным и щедрым для всех красивых женщин.

Сеньора Маргарита понимала, что Куртене шутил, но этой шуткой все было сказано и о ней, и о нем. Что касается его, то она могла бы добавить еще кое-что. Но ей не хотелось даже в мыслях злословить в адрес того, кто кормил и поил ее со своего стола…

Император ждал сеньору Маргариту, возлежа в своих покоях на удобной постели, предвкушая приятность ужина. И этот ужин будет еще вкуснее, если она принесет ему добрую весть. Глаза юной графини постоянно стояли перед ним. Видывал он всякие женские глаза: чистые и порочные, смелые и пугливые, которые зовут и в то же время отталкивают, но женщину с таким невинным взором он еще у себя в постели не ласкал. Ну-с, кто же будет победителем в их противоборстве — он или она? Только одно слегка смущало его — она жена верного ему человека. Несмотря на свое легкомыслие, он не всегда решался забавляться с женами столь преданных ему людей, а если и решался, то делал это, естественно, только по желанию женщины и в полной тайне. А преждевременный уход с императорского приема графа и графини уже дал пищу для разговоров при дворе. Обо всем этом верные люди доносили императору, но ничто не могло отрезвить его. Наоборот, разговоры только распаляли его желание.

Роберту до Куртене сообщили, что прибыла сеньора Маргарита, и он распорядился тотчас провести ее в императорские покои. Беседа была недолгой, и она не очень обрадовала императора. Сеньора Маргарита высказала лишь надежду на успех, но дело, заметила она, потребует золота, много золота. А ему нужна была не надежда, ему хотелось немедленно видеть невинные глаза юной графини здесь, перед собой.

— Когда, когда она будет здесь, в моей постели?! — нетерпеливо спросил император.

— Ее супруг… он должен уехать. И на длительное время, ваше императорское величество, — сказала она.

— Что ж! Завтра же отправлю графа с войсками к осажденному Адрианополю…

Голова деспота совсем побелела. Битва за Серры, битва за Мосинополь. Он ждал, что его войска еще бросят на штурм Адрианополя. Но на этот раз обошлось. Слав уже не мог без тупой ярости слышать имя Феодора Комнина. Василевс стал помыкать им, как вассалом, а между тем Слав приходился ему родственником и был его союзником. Даже император Генрих так с ним не обращался. А с той поры, как Комнин занял Фессалоники, он совсем возгордился. Было время, он встречал Слава, стоя в центре своего шатра, а теперь, усвоив манеры василевсов, сидел на троне и требовал, чтобы все его союзники являлись к нему не с пустыми руками. А какие еще дары нужны ему? Слав привел с собой большое войско, разве этого мало?

Захватив Серры и Мосинополь, деспот Крестогорья решил побыстрее вернуться в Мельник. Ему не хотелось жить среди ромеев, чувствовать себя навозным жуком.

И кто он такой, Феодор Комнин? Самозванец. Вокруг него собрались людишки, по которым веревка плачет или кол. Ахейские рыцари[193], патрикии из Месарии[194] и Андравиды[195], архонты[196] из Альмиры[197], латиняне из южных и северных земель эпирца… И все старались протиснуться как можно выше, затоптав других, получить чины, богатства, посты, земли. А у Слава были и горы, и крепости, и богатства. И ничего он не получил от эпирца, кроме Ирины Петралифы, от которой не знал, как отделаться. Его жена давно заменила казненного Феоктиста. Феодор Комнин теперь руководил заговором через нее. После возвращения Слава из мосинопольского похода Иван Звездица доложил ему, что схвачен еще один гонец эпирца.

— Пусть Недю допросит его и отсечет ему голову. И — тихо, чтобы никто не знал об этом, — распорядился Слав.

Он уже не спускался в большой городской дворец, где жила со своими евнухами деспина Ирина Петралифа. И если иногда заглядывал туда, то ничего не брал в рот из того, что ему подносили. Так продолжалось уже много лет. И когда Ирина начинала обхаживать его и приглашала остаться с ней на ночь, деспот опускал глаза и говорил:

— Стар я, деспина, стар…

Про себя-то он знал, что не так уж стар, но никогда не забывал об одном случае. Он тогда вернулся из монастыря богородицы Спилеотиссы, сильно проголодавшись. Едва вошел во дворец, забегали вокруг него слуги деспины. Задымился очаг, зашкварчала свинина на огне, и деспот протянул руку к жареному мясу. Но богородица ли, которой он молился в то утро, или какая другая неведомая сила была тому причиной — мясо он выронил, и оно покатилось по полу. К мясу кинулась кошка, начала его есть, но тут же выметнулась из-под стола, растянулась на ковре посреди комнаты и издохла, выпучив остекленевшие глаза.

И тогда Слав ударил по щиту. Во дворец ворвались стражники, он указал им на двух евнухов, которые готовили пищу.

Без допроса их в тот же день вывели на мост, и головы скопцов отправились в долгий путь по реке. Слав знал, кто приказал им отравить пищу. Но он не мог пока так же расправиться с деспиной. Эпирец, император Фессалоник, был еще силен. И деспот должен ждать того часа, когда раз и навсегда можно будет рассчитаться и с императором и с его племянницей.