— Справимся, брат.

— Мне еще рановато ссориться с Ириной Петралифой. Пока стараюсь поддерживать мир и покой в доме… На сколько меня хватит, не знаю.

— Думай о походе и о людях, которые тут останутся.

— Думал и решил. Тут останешься ты.

— Благодарствую за доверие, брат, но мне все-таки хочется быть при тебе. На ромейскую хитрость надо хитростью отвечать.

— Вот поэтому и оставляю тебя здесь, Иван. Боюсь я этих скопцов. Уверен, зло против меня замышляют. Представь себе: нас нет в крепости, и они откроют кому-нибудь ворота… Сердись на меня, не сердись, но ты здесь останешься. Не могу я надеяться на Недю. Верный человек, но может оплошать. Ты же знаешь, какой он. То спешит не в меру, то долго выжидает. А здесь, если что замышляется, придется действовать хитро и быстро. И так, чтобы волки были сыты и овцы целы. Да и без похода ты устал…

— Кто же устает от свадеб, Слав!

— Все от лет зависит, Иван. Я от своей свадьбы до сих пор не отдышусь.

— Что запричитал, тебя еще на три свадьбы хватит! — сказал Звездица. — Держишься молодцом.

— Надо держаться. — Он положил руку на плечо своего первого советника и добавил: — Договорились. Остаешься здесь.

Пока войска Слава тянулись длинной вереницей вниз к Фессалоникам, Иван Звездица смотрел им вслед. Дул холодный северный ветер, и многие копьеносцы ежились, прижимая к себе оружие. Это были южане, а те, что пришли из северных крепостей, весело перекликались, расстегнув полушубки. Их такая погода радовала, и сам поход казался приятной и полезной для здоровья прогулкой. Среди старых верных друзей деспота, отправившихся с ним в поход, теперь не было погибшего Черноты. Звездица глядел, как ряды всадников спускались один за другим вниз, и неведомая сердцу воина грусть проникла в его душу. Сколько из них не вернется, сколько сложит головы под стенами Фессалоник? Только бы Слав держался в сторонке, не лез в пекло. Ведь ромеи попытаются бросить его в самую гущу сечи. Ну да Слав опытный воин, не станет посылать своих людей на бессмысленную гибель… Тут Звездица остановил себя: хватит, там будет кому позаботиться о войске. Надо посмотреть, что тут, в крепости, творится.

Иван Звездица приказал позвать начальника крепости Недю. Посоветовавшись, они решили расставить соглядатаев, чтобы знать, чем занимаются люди деспины Ирины Петралифы. Недю хотел вообще не выпускать их за пределы Мельника, но Звездица сказал:

— Пусть ездят, куда хотят, но и нам надо глядеть в оба. Без моего ведома ничего не предпринимай и не трогай их.

Каждый вечер соглядатаи докладывали первому советнику о прогулках скопцов. Однажды двое из них еще засветло выехали из крепости и вскоре вернулись, но кони их были все в мыле. Дозорные с наружной стороны крепости видели, как они встречались с двумя незнакомцами. Те пришли от заброшенного скита, что под высоким камнем. Попробовали и дальше следить за ними, но помешала темнота. Решили пораньше утром накрыть их, если они все еще там хоронятся.

— Сумеете схватить, по два золотых получите, — пообещал Звездица.

Поздно вечером в верхнюю крепость доставили двух ромеев. Схватили их в ските, когда они там в ожидании кого-то отдыхали. Тот, кого они ждали, должен был прийти не иначе как из крепости. Иван Звездица приказал страже зорко следить за всеми, кто отправится за ворота Мельника. На другой день ему доложили: приближенный деспины по имени Феоктист, тоже выдающий себя за скопца, но по облику и по поведению на оскопленного не похожий, выехал из крепости, направился к скиту, объехал его, громко свистнул два раза и вернулся в крепость. Иван еще больше насторожился. На ночь он остался в верхней крепости, в комнате Слава. Воинов у него было не так-то много, но все же достаточно, чтобы оборонять крепость от внешнего нападения. Но надо было, видимо, остерегаться неожиданности изнутри. Подозрительные действия скопцов навели его на эту мысль. Поздно ночью, когда город затих, он приказал привести двух схваченных ромеев. Все это время им не давали ни еды, ни питья. На столе перед Звездицей стояло крепкое мельникское вино.

Иван Звездица на ромейском языке извинился, что не знал об их задержании. Сейчас, когда их связывают прочные родственные связи с эпирским деспотом, очевидно, уже с императором, поправился он, нельзя так обижать союзников. Он еще раз просит простить за недоразумение. Хорошо, что деспина Ирина Петралифа сообщила ему об этом, послав к нему, Ивану Звездице, Феоктиста, который разбудил его в такое позднее время… Ну, выпьем за ваше здоровье!

Иван Звездица поднял стоящую перед ним чашу с вином. То же сделали и ромеи. При упоминании имен деспины и Феоктиста страх сошел с их лиц, что не ускользнуло от внимания Звездицы. Приметил он и едва уловимое перемигивание, мол, ничего с нами не случится, если Ирина Петралифа и Феоктист знают о случившемся.

Первым опьянел тот из ромеев, что был постарше. Держа чашу в руке, он повалился набок и медленно сполз со скамейки на пол. Молодой, глупо улыбаясь, пытался его поднять. Однако силы покинули и его, он не смог помочь своему приятелю. Неуклюже качнувшись, он опрокинул свою чашу. Смутившись, начал извиняться и оправдываться. Из его пьяных слов можно было понять, что старший из них двоих главный, а вот видите, не умеет пить. А еще захотел участвовать в заговоре, чтобы крепость захватить. Куда ему! А тот самый Феоктист вовсе и не скопец, а любовник деспины Ирины Петралифы. И он предпочел назначить главным не его, а вот этот мешок с дерьмом, который все, глядите, каков. И ему еще придется возиться с этой пьяной свиньей…

Ромей еще раз наклонился, схватил своего начальника за, широкий пояс, напрягся, чтобы поднять, но и сам свалился на него.

Новость о деспине Ирине Петралифе и о Феоктисте была для Звездицы полной неожиданностью, и ему стало больно за Слава.

Он вызвал Недю и приказал ему:

— Пусть этих пьяных ромеев бросят в темницы поврозь!

Слав снова шел к Фессалоникам. От первого похода к этому городу у него не осталось приятных воспоминаний. Из-под густых, сурово насупленных бровей угрюмо поблескивали его глаза.

Шатры раскинули возле селения Лагадина, там, где когда-то Калоян был смертельно ранен рукой Манастра. Это еще более угнетающе подействовало на деспота. Ромеи будто нарочно, чтобы не дать ему ни минуты спокойствия, определили для лагеря его войск это место.

На заходе солнца Слав предстал перед эпирским деспотом. Феодор Комнин принял его как родственника и союзника и представил своей свите. Слав почувствовал на себе холодные взгляды, стал внимательно следить за эпирским деспотом, дабы не пропустить возможного тайного его знака своим людям, ни одного двусмысленного слова. Слава заботило: что держит на уме Феодор Комнин? Уже несколько дней его послы непрестанно ведут переговоры с латинянами. Если они откроют перед ним ворота крепости, эпирец обещал жизнь всем ее защитникам, обещал не тронуть ни одного дома Фессалоник. Эти обещания вызывали недоверие жителей города, уж очень они были щедры, а кто много обещает, тот обычно никогда не держит своего слова. И они были близки к истине — Феодор Комнин и не помышлял о выполнении своих обещаний. Ему не терпелось, овладев городом, тотчас объявить себя императором. Императорская мантия и красные сафьяновые сапоги, снятые с мертвого Пьера де Куртене, были всегда с ним. Они хранились в специальном сундуке из мореного дуба, украшенном тремя золотыми коронами. Сундук всегда был при нем. Когда Феодор Комнин восседал в своем большом и широком кресле, сундук стоял у него за спиной, и самая крупная корона была видна над его головой. Слав в первый раз видел эпирца, ему были неприятны его остроносое, птичье лицо и бегающие маленькие глазки. Феодор Комнин явно не был рожден для боя — куда ему с такими узкими плечами, хилой грудью и тощими руками! Глаза его перескакивали с одного предмета на другой, не могли, казалось, ни на ком и на на чем остановиться, и это никак не вязалось с представлением о будущем императоре. Излучали они странный зеленоватый блеск, похожий на цвет болотной воды в пасмурный день, по которой бегают водяные жуки, и держали собеседника в напряжении. Когда в шатер вошел Слав, Феодор Комнин поднялся с высокого кресла, и они поклонились друг другу, сначала гость, а потом хозяин, указавший ему место с правой стороны от себя. Честь, которой Слав был удостоен, была немалой, но гость ее и заслужил. Это был единственный его союзник, который привел с собой большое войско.