День был солнечный. Тонкая паутинка носилась в прозрачном воздухе.

— А у нас наверняка идут дожди, — сказал Александр.

— Да, там уже холодно, — подтвердил Слав. — Тырновскую осень не сравнить с нашей.

— Представляю, каково у вас летом. Жара невыносимая.

— Бывает. Но я лето обычно провожу не здесь, а в Цепине. У перелетных птиц научился, — засмеялся деспот. — Зимой здесь — летом там. В Цепине прохладнее.

— Благословенный край!

Из трапезной запахло печеным мясом, и Слав повел разговор об осенней охоте.

— Кабанов в последнее время развелось — пропасть. Крестьяне жалуются — приходят стадами на поля, вытаптывают посевы. Я приказал истреблять их, кто, как и чем может. И все раззадорились. Слышу, и мой Алекса только о кабанах и говорит…

— Хороший у тебя сын, — сказал Александр. — Мы с ним познакомились утром, в саду.

— В отца! — вставил архимандрит.

— С ним и хлопот полон рот, — сказал Слав, подняв брови. — Десятый год пошел, а неучем растет. Кому его учить? По-ромейски, правда, читает, от Феофаны научился, а родному нашему письму учиться не у кого. Хотел было святого архимандрита просить. Да вижу, как он занят. А оставить парня без грамоты… Дикарей и без него у нас хватает. Посоветовали мне взять преподобного Матфея из тырновской обители, да он оказался доносчиком Борила. Везде совал свой нос и подслушивал. Пытался людей моих подговаривать на дурные дела. Хорошо, вовремя глаза мне открыли.

— Казнил?

— Нет. Я приказал выщипать ему бороду и вытолкать вон. Доносчик не может быть служителем божьим.

— Счастье, что вовремя раскусили.

— За сына я всерьез беспокоюсь. Он уже начинает перенимать повадки крестьян и ремесленников. Недавно Недана взяла его под свой надзор, но он ее не слушается, чуть что — удирает играть с детьми прислуги.

— Если разрешишь, мы могли бы взять его в Тырновград, — сказал Александр. — Там есть кому поучить его.

Слав не ожидал такого поворота в разговоре и, подергивая седеющие усы, растерявшись, произнес:

— Неплохо бы, неплохо… Надо подумать.

Они вошли в сени, тяжелые сапоги гостей затопали по деревянному полу. Прислуга, выстроенная с двух сторон у входа в залу, с низкими поклонами принимала от гостей верхнюю одежду. В длинной зале на столах, покрытых яркими скатертями, дымились блюда с запеченным мясом и другими яствами. Тяжелые расписные чаши возвышались над другой разноцветной посудой. Стол деспота был повыше других. С левой стороны от Слава посадили Александра, с правой — архимандрита. За ними выстроились виночерпии.

Среди серебряных чаш и кубков было только три золотых чаши. Они стояли перед деспотом, Александром и архимандритом. Слав поднял свою чашу и пригласил гостей отведать живительной влаги его земли. Выпили все, исключая архимандрита. Кроме воды, он ничего не пил. На обеде он сидел молча, его белая борода острым клипом лежала на груди, а выцветшие старческие глаза смотрели на все кротко и безучастно, как и положено отшельнику.

Вино не улучшило настроения Слава. Он никак не мог смириться с тем, что провозгласил на богослужении Павел Клавдиополит, хотя Слав сам предоставил архимандриту право выбора здравицы в честь нового царя. Но когда Клавдиополит встал из-за стола, Слав проводил его до двери и почтительно приложился к его руке. Не время, не время сейчас преумножать число своих врагов. Их и без того у него хватает, зачем же еще и церковь настраивать против себя?

Вернувшись к столу, Слав взял чашу, поднял руку в знак того, что хочет держать речь. И когда гости утихли, он обвел всех взглядом и посмотрел на Александра.

— Я счастлив, что рядом со мной сидит севастократор Александр, брат Ивана Асеня, самодержца тырновского.

Это известие для многих было неожиданным. Александр поднял чашу и сдержанно улыбнулся. Трудно было понять, верит он в искренность слов деспота или нет. Он ждал, что скажет Слав дальше. Но тот медлил. Не поняв улыбку Александра, он колебался: продолжать свою речь или ограничиться сказанным. В конце концов Слав поднял чашу и добавил:

— Пью за покойную пречистую и благочестивую царицу Елену, мать севастократора, передавшую ему светлый свой облик, по которому я еще вчера узнал его…

Наступила тишина. Нарушить ее мог только Александр. Он поднялся и произнес:

— До сих пор я приветствовал властителя Крестогорья как посол великого царя болгар Ивана Асеня. Я счастлив, что являю собой слабое, как свеча перед дневным светилом, отражение моего ясноликого брата. Я прибыл сюда как его посол, а если хотите принять меня, как его брата и своего родственника, я буду рад… поднимаю чашу за то, что нас роднит, — за нашу болгарскую кровь и за деспота края сего.

Слова эти были сказаны неторопливо и четко. Каждый воспринял их по-своему. Иван Звездица — без сомнений и колебаний. Кастрофилак Недю долго, как бы ощупывая каждое слово, взвешивал их, как взвешивают на ладонях золотые монеты и только после этого кладут в самый потаенный и надежный карман.

По-своему отнесся к сказанному гостем сам деспот. Он понимал — слова о болгарской крови и о родственных связях Александр произнес, глубоко их обдумав. Именно такие слова, наверное, родят в людях Крестогорья стремление воссоединиться с царством Асеня. И если еще учесть новые утренние здравицы архимандрита… Если пойдет-покатится так…

Деспоту захотелось вдруг встать и одним ударом меча освободиться от цепкой паутины родственных и кровных связей. Но он тут же испугался этого наваждения, заговорил, обращаясь к Александру:

— Я и мои люди рады великой чести, которой ты нас удостоил. Знай я с первой минуты, что мой гость единокровный брат царя, то не позволил бы тебе выполнить ритуал рядового посла с коленопреклонением.

— Да, я царский посол и делаю все, что полагается в таких случаях. Я попросил бы благочестивого Алексия, деспота Слава, властителя Крестогорья, уделить мне время для важного разговора. Мне поручено передать тебе пожелания моего повелителя и царя Ивана Асеня…

В зале снова установилась напряженная тишина. Во второй раз сегодня все взгляды были устремлены на деспота. И Слав, нахмурив брови, произнес:

— Я готов к такому разговору. Но если мы сели за стол веселиться с желанным гостем, давайте забудем на время, что он прибыл к нам по важному делу…

Ответ деспота понравился всем, чаши были с облегчением осушены. Слуги не успевали подавать новые яства. Вино развязало языки. С Ивана Звездицы слетела, как старая штукатурка, напускная важность, и он не сводил глаз с Александра. Перед ним сидел брат тырновского царя, и Звездица не мог простить себе прежней холодности к гостю. Уж если приехал севастократор Александр, значит, предстоит решать судьбу Крестогорья. В этом Звездица не сомневался. И нахмуренные брови деспота, и его уклончивые ответы, и подобострастное отношение к архимандриту красноречивее слов говорили, что в дверь Крестогорья стучатся. Иван Звездица всегда шел вместе с деспотом, всегда был верен ему, хотя болезненно переживал, когда они воевали со своими или бились во времена союза с Генрихом за чужие интересы. И еще кое-что заметил первый советник. Брат царя в церкви так засмотрелся на его дочь, что напрочь забыл о своем сане посла. Он не знал, женат ли Александр, но если так засматривается… А вдруг бог поможет породниться с царской фамилией! Недана хороша собой, ничего не скажешь. Почему бы ей не украсить и царский двор? А здесь того и гляди зазря и быстро увянет. Правда, в женихах недостатка не было, но достойного Звездица пока что не присмотрел. Последнее время и сам деспот стал на нее заглядываться. Попросил вот Недану присматривать за Алексой. И если захочет ее — попробуй откажи. А Звездице не хотелось бы отдавать за него дочь. Слав вдовец и старше ее втрое.

Иван Звездица встретился глазами с Александром и, подняв кубок, предложил выпить за родную болгарскую кровь. «Уже началось! — мелькнуло в замутившемся сознании деспота. И тяжелый взгляд его из-под бровей полоснул Звездицу. — Этот предаст меня первым?»