Там Камица чувствовал себя как дома…

В первые дни бунта против василевса Добромир Хриз наводил порядки в завоеванных землях, не сходил с коня, но после отбытия Камицы в Старую Грецию почувствовал, что у него вдруг пропало желание объезжать свои новые владения. Он все чаще подумывал о Просеке, о прохладе над Вардаром, об охлажденном в его водах вине. Отдав войскам в Пелагонии и Прилепе распоряжения — в случае чего стать против войск василевса насмерть — и назначив кастрофилаками этих двух городов верных людей, он отправился в свое горное гнездо.

Хриз не миновал и половины пути до Просека, когда его настиг гонец с сообщением: воины и жители Струмицы приглашают его в гости и в случае его приезда устроят ему встречу, подобающую победителю и герою. Такое приглашение польстило Хризу. Он расправил усы, покрутил их концы толстыми пальцами. Управителем крепости Струмица он недавно назначил Хрисана Косту — отчаянного сорвиголову и неуемного весельчака. Когда-то они познакомились в царьградской корчме. Хрисан в свое время служил наемником в войсках василевса, но при попытке поднять бунт в Никее был схвачен. Как и Добромиру Хризу, ему грозило ослепление, но, помиловав Добромира, василевс смилостивился и над Костой. После этого Добромир и Коста стали неразлучными друзьями. Хриз доверялся Косте, как родному брату, сделал его одним из своих телохранителей, но однажды сомнения все же закрались в его душу.

При осаде Просека ромеями пьяные защитники крепости начали сталкивать ночью с кручи пустые бочки и пугать их грохотом воинов и евнухов василевса. Добромир Хриз решил взглянуть на это веселое сумасбродство. Как и было положено, следом за ним отправились его телохранители — Дан и Коста. Хриз прошел слабо освещенным коридором к северной башне и поднялся на стену. Темнота была густой и влажной. Едва он сделал несколько шагов, как вдруг услышал свист стрелы, она ударилась в ножны его меча и, отскочив, исчезла в темной бездне. Пока он соображал, что произошло, во мраке раздался глухой рев, и тяжелое тело сорвалось вниз. Стража бросилась на крик и обнаружила за поворотом стены Косту. Он тяжело дышал, лицо было исцарапано, одежда порвана. Добромир подошел, оглядел его:

— Что случилось?

— Дан хотел убить тебя, господин… Стрелял в тебя.

— Где он?

— Внизу, господин…

— Смотри ты! — Добромир пристально поглядел на Косту и больше ничего не сказал.

В тот же вечер место Дана занял — Хинко Балта, друг детства Хриза. Они вместе росли в горах, вместе купались в прозрачной воде горных рек, вместе ловили пестрых форелей. Добромир полностью доверял ему, впрочем, он никогда не сомневался и в верности Косты, но теперь… Прямых доказательств черных умыслов Косты не было, но для собственного спокойствия Добромир решил удалить от себя Хрисана и назначил его начальником крепости Струмица. Так, внезапно возвысив Косту, Хриз приставил к нему своих людей и приказал следить за каждым его шагом и движением. Но тайные соглядатаи ничего предосудительного в его поведении не находили, Хрисан Коста, как и раньше, был добр, смел, умел безудержно веселиться. Ну, а шумное веселье всегда было по душе самому Хризу. Подумав об этом, прикинув так и этак, Хриз отдал распоряжение повернуть к Струмице…

Все население Струмицы высыпало за крепостные ворота. В руках у женщин были зеленые ветки и цветы. Священники славили храбрость Добромира, возносили молитвы богу, чтобы он даровал их господину много лет жизни. Хриз ехал верхом на коне меж двух пестрых рядов встречающих, и сердце его билось, как крылья вольной птицы. Потом Хрисан Коста усадил его за богатый стол. Веселье шло до самого утра, и все это время Добромир Хриз был начеку, внимательно следил за Костой, за всем происходящим. Ничего подозрительного он не заметил, за время пиршества ничего не случилось. Утром Хриз радушно распрощался с Костой, дружески похлопал его по плечу, и сомнения в его душе рассеялись как дым…

В Просеке его поджидала новость. Еще приближаясь к крепости, он заметил раскинутые в низине, по берегу реки, пестрые шатры. Встретившие его люди, передавая ему ключи от главных ворот крепости, сообщили, что прибыли послы императора. Ого, подумал Хриз, чего же теперь хочет от него василевс, эта хитрая и подлая лиса? Он дернул за поводья коня и сказал:

— Я приму их завтра вечером!

Сегодня после веселой пиршественной ночи заниматься государственными делами ему не хотелось…

Солнце словно застряло в ветвях старой чинары. Добромир любил смотреть, как закат золотит столетнее дерево, осыпая его ветви огненными брызгами. В такие минуты чинара напоминала разложенный повстанцами костер в горах, пламя которого рвалось к небу. Сколько раз василевс пытался погасить огонь таких костров, думал Добромир. Но это ему, всесильному, не удавалось. Лишь хитростью да подлостью он добивался иногда побед. Так василевс заманил в ловушку его, Хриза, побратима Иванко — и убил. Сколь смел был Иванко, столь и беспомощен против хитрости ромеев. Он стремительно возвысился, но слава его закатилась быстро. Добромир не таков, его василевс не околпачит. А послов его он выслушает. Но и впредь будет делать не то, что угодно василевсу, а что сам захочет. Не нашлась еще такая сила, которая могла бы выбить его из крепости Просек, казалось, созданной для него богом. Надо строже проверять гостей-ромеев. По просьбе Калояна он принял Мануила Камицу, и вдвоем они еще сильнее раздули пламя бунта против василевса. Но кто может дать Добромиру слово, что Камица не изменит ему, не посягнет на его жизнь, чтобы самому стать хозяином этой неприступной крепости? Кто поручится за него? В свое время Камица ведь сверг с престола Исаака Ангела, а сейчас воюет против Алексея Ангела, которого сам посадил на трон… Ох, темна человеческая душа, как дегтярница. Пламя-то бунта они раздули, и Камица клялся в верности общему делу, а сейчас вот отправился в Пелопоннес, в Старую Грецию завоевывать собственную славу, чтобы эту славу уже не делить с ним, с Добромиром. Ничего, пусть воюет! Добромиру Хризу и своей славы хватает, своих почестей хоть отбавляй!

Он опять вспомнил о трапезе в Струмице, о девушке, которую Коста дал ему в постель, усмехнулся и щелкнул пальцами.

Дремавший в углу Хинко приподнялся с подушки:

— Что, господин?

— Что? Ах да… Пусть приведут послов!

— Пусть приведут послов! — крикнул Хинко.

Где-то у входа откликнулись:

— …послов…

Послов василевса было трое. Белые, изнеженные лица, шелковые накидки, приветливые улыбки. Глава посольства представился:

— Георгий Инеот, первый советник и виночерпий божественного василевса Алексея Ангела…

— Садитесь! — пригласил Хриз и, когда гости расположились, спросил: — Чего вы хотите?

— Мы хотим напомнить воеводе о недавно подписанном соглашении о мире и согласии между божественным нашим владетелем и тобою. Ты получил все, что тебе обещал солнценосный Алексей Ангел: и знатную жену, и спокойную жизнь. Василевс спрашивает, чем он нарушил свое слово, раз ты заключил союз с его личным врагом, презренным Мануилом Камицей? И еще спрашивает: кто дал тебе право посягать на его земли вокруг Прилепа и Пелагонии? И еще: неужели славный и храбрый Добромир Хриз думает, что такой нелепый союз с личным врагом императора убережет его от неприятностей?

Советник умолк, слегка наклонив голову, ждал ответа.

— Я не отказываюсь от соглашения о мире. Но я не могу терпеть несправедливость василевса к моему тестю, Мануилу Камице, императорскому протостратору и его родственнику, которого василевс оставил в беде, не захотев выкупить из плена. Что же касается городов Пелагонии, Прилепа и прилегающих к ним земель, то я их не захватывал, а получил от своего тестя Мануила Камицы как приданое его дочери, ставшей по воле божественного василевса моей женой.

Такой ответ не смутил первого советника и виночерпия василевса, а лишь вызвал улыбку на его безбородом лице. Погладив щеку, он произнес:

— Владелец Просека, должно быть, не знает, что настоящий зять бывшего протостратора и родственника солнценосного василевса — Феодосий перешел на сторону Мануила Камицы. И тот доверил ему всю свою конницу…