— Господи Иисусе! — прошептал я.

— Ты испуган больше, чем я,— со смехом заметил Роджер.

— Где ты сейчас, скажи!

— Ты о чем? — удивился он.— Вот он я, сижу рядом с тобой. Мы в Виллидж, в каком-то баре. Что ты имеешь в виду, спрашивая, где я? Если мое тело, то тебе не хуже, чем мне, известно, где именно ты зарыл его части.

— Поэтому ты и преследуешь меня после смерти?

— Ничего подобного. Мне абсолютно наплевать на тело. Как только я потерял свою телесную оболочку, я вообще перестал думать о ней. Да что объяснять, тебе и без того все известно.

— Нет-нет. Я совсем не это имел в виду. Я спрашивал, в каком измерении ты находишься... как все это... что ты увидел, когда перешел... когда умер...

Он покачал головой и печально улыбнулся.

— И на этот вопрос ответ тебе известен. Я не знаю. Тем не менее мне кажется, что меня ждет... нечто... То есть я в этом уверен. Кто-то или что-то ждет меня. Возможно, это будет всего лишь окончательная смерть, разрушение... Полная тьма. И все же оно производит впечатление чего-то... обладающего личностью, если можно так выразиться... и оно не намерено ждать вечно. Хотя я и сам не понимаю, на чем основано мое убеждение.

Равно как не понимаю, почему мне было позволено вернуться к тебе. Быть может, все дело в острейшем желании, то есть в моем невероятном желании, в той силе воли, которой, кстати, я всегда обладал в избытке. Или кто-то просто подарил мне эти несколько мгновений. Не знаю. Но я последовал за тобой. Я наблюдал за тобой от самой квартиры, видел, как ты туда вернулся, как вновь покинул ее с моим телом, потом я пришел сюда. Мне крайне необходимо поговорить с тобой, и я не сдамся без борьбы. Я не уйду, пока не скажу тебе все, что должен сказать.

— Кто-то или что-то ждет тебя,— шепотом повторил я, чувствуя благоговейный страх. Как все просто и ясно.— А после? Если ты не растворишься в воздухе, как только мы закончим разговор, куда ты направишься?

Роджер покачал головой и пристальным взглядом обвел заставленные бутылками полки бара.

— Бот зануда,— сварливо проворчал он.— Заткнись.

Я вздрогнул как ужаленный. Заткнись! Он осмелился приказать мне заткнуться!

— Я не могу присматривать за твоей дочерью,— заявил я.

— Что ты хочешь этим сказать? — Он яростно сверкнул глазами в мою сторону и вновь приложился к бокалу. Потом жестом приказал бармену подать еще один.

— Ты что, решил напиться? — спросил я.

— Полагаю, мне это не грозит. Ты обязан позаботиться о ней! Неужели ты не понимаешь, что вся эта история неизбежно станет достоянием гласности? У меня масса врагов. Они убьют ее — убьют только потому, что она моя дочь. Ты даже не представляешь, как я всегда был осторожен и как безоглядно и необдуманно иногда действует она — только потому, что верит в это свое Святое провидение. Кроме того, есть еще и власти, правительственные ищейки... Что станет с моими сокровищами, с моими книгами?

Потрясенный, я смотрел на него, совершенно забыв, что передо мной призрак. Да, в тот момент он и не похож был на выходца с того света. Ничуть. Разве что только я не чувствовал его зaпаха, и те звуки, которые он издавал, не имели ничего общего ( жизнедеятельностью человеческих легких или сердца.

— Ладно,— продолжал он,— буду говорить прямо. Я боюсь за нее. Ей предстоит пройти нелегкое испытание. Поднимется шумиха, ее будут расспрашивать, оскорблять... Пройдет немало времени, прежде чем все уляжется и мои враги и недоброжелатели забудут о ней. До сегодняшнего дня большинство из них понятия не имели о ее существовании. Хотя... теперь я не столь и этом уверен. Вполне возможно, что кто-то знал. Ведь ты же знал...

— Совсем не обязательно И я не в счет. Я не человек.

— Ты обязан защитить ее.

— Я не могу и не стану это делать.

— Лестат, ты выслушаешь меня наконец?

— Я не желаю тебя слушать. Я хочу, чтобы ты ушел.

— Знаю.

— Послушай, я не должен был тебя убивать. Мне действительно жаль. Это было ошибкой. Мне следовало найти кого-то...— У меня тряслись руки. Наверное, когда-нибудь вся эта история покажется мне весьма забавной, но сейчас... Сейчас я мог только молить Бога, чтобы все поскорее закончилось.

— Ты знаешь, где я родился, не так ли? — спросил он.— Квартал на Сент-Чарльз-авеню, неподалеку от Джексон-сквер.

Я кивнул:

— Пансион. Нет смысла рассказывать мне историю своей жизни. Зачем? К тому же она уже завершилась. Как и у любого другого человека, у тебя была возможность написать обо всем. А теперь... Что, по-твоему, я должен буду делать с твоим рассказом?

— Я расскажу только о самом важном, о том, что действительно имеет значение. Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри мне в глаза и постарайся понять меня и полюбить! Постарайся полюбить Дору! Ради меня! Умоляю!

Мне не было нужды смотреть на него и видеть выражение «то лица, чтобы в полной мере постичь его отчаяние. Это был крик о помощи. Разве есть в мире мука страшнее, чем видеть, как страдает твое дитя? Или кто-то другой, кто тебе неизмеримо близок и дорог. Дора... Малышка Дора, бродящая по пустому монастырю... Дора, вдохновенно поющая и простирающая к нам. руки с экрана телевизора...

У меня перехватило дыхание. Наверное, я даже вскрикнул. Не знаю. Быть может, просто вздрогнул или сделал что-то еще... На несколько мгновений я словно утратил способность мыслить. Но в этом не было ничего сверхъестественного — только душевная боль и сознание, что он рядом, видимый и осязаемый, что он добился своего и заставил меня понять. Ему удалось достаточно долго продержаться в столь эфемерной форме, чтобы добиться-таки от меня обещания.

— И все же ты меня любишь,— прошептал он. Он был явно сбит с толку и заинтригован, но в то же время неожиданно обрел некое внутреннее спокойствие.

— Страстность,— так же шепотом ответил я.— Все дело в твоей страстности и безграничной любви.

— Да, понимаю. Я действительно польщен. Ведь я умер не под колесами грузовика посреди улицы и не был хладнокровно застрелен гангстером. Меня убил ты! Ты! А ты один из лучших!

— Один из лучших? Кого ты имеешь в виду?

— Я не знаю, как именно ты себя называешь. Но ты не живое существо. И в то же время ты человечен. Ты выпил мою кровь, и теперь она течет по твоим жилам. Ты пользуешься и наслаждаешься ею. И ты не один такой.— Он отвернулся и теперь смотрел куда-то в сторону.— Вампиры...— тихо произнес он.— Когда я еще жил в Новом Орлеане, мне приходилось видеть призраков.

— В Новом Орлеане все видят призраков.

Он невольно рассмеялся — коротким тихим смешком.

—Знаю. Но я их действительно видел, и не раз. Я сталкивался с ними и в других местах. Однако я никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в ангелов. Я не верил в существование вампиров, оборотней и любых других подобных созданий, способных, как говорили, в корне изменить судьбу человека или хоть как-то повлиять на ход событий, на тот, казалось бы, хаотический ритм, который управляет жизнью вселенной.

— А теперь ты веришь в Бога?

— Нет. Насколько я понимаю, еще какое-то время мне удастся сохранять ту форму, в которой я пребываю сейчас, а потом я начну, что называется, таять — так, во всяком случае, происхо-дило со всеми призраками, которых мне доводилось видеть. И в конце концов исчезну, умру окончательно и бесповоротно. Погасну, как свет. Вот что меня ждет. Забвение. Не кто-то и не что-то. Присутствие чего-то личностного не более чем иллюзия моего разума,— точнее, того, что от него осталось,— который упорно продолжает цепляться за этот мир. Что ты обо всем этом думаешь?

—Прав ты или нет, но оба твои предположения приводят меня в ужас.

Я не собирался ни рассказывать ему о своем преследователе, ни спрашивать его о статуе. Теперь я точно знал, что Роджер не имеет никакого отношения к тому, что скульптура вдруг показалась мне живой. Он в тот момент был уже мертв и переходил в иную реальность.

— Приводят тебя в ужас? — с нотками почтения в голосе переспросил он.— Но ведь это происходит не с тобой. Напротив, ты подвергаешь такому испытанию других. А теперь позволь мне объяснить кое-что относительно Доры.