Весна на улице, тепло, нависший туман, который превратится в дождь. Вот чего мне не хватало. И еще болотистых лесов вдали, но при этом мне нужны были Сибил и Бенджи, нужно было уйти и обрести немного воли, чтобы жить дальше.

Ах, Арман, ее-то тебе вечно не хватает, воли. Не допускай, чтобы повторилась старая история. Вооружись всем, что с тобой произошло.

Кто-то был рядом.

Неожиданно мне показалось ужасным, что какой-то незнакомый бессмертный вторгается в обрывки моих личных мыслей и, может быть, стремится эгоистично приблизиться к моим чувствам. Это оказался всего лишь Дэвид Тальбот.

Он появился из крыла часовни, пройдя по холлам монастыря, соединяющим ее, как мост, с основным зданием, пока я стоял наверху лестницы, ведущей на второй этаж.

Я увидел, как он вошел в холл, оставив позади стеклянную дверь, ведущую в сад, а за ней — мягкий, смешанный золотисто-белый свет дворика.

— Все спокойно,— сказал он,— на чердаке никого нет, и, конечно, вы можете туда подняться.

— Уходи,— сказал я. Я испытывал не злость, а искреннее желание, чтобы мои мысли не читали, а эмоции оставили в покое. Он проигнорировал мою реплику с удивительным самообладанием, а потом сказал:

— Да, я боюсь вас, немного, но при этом мне ужасно любопытно.

— Ну ясно. Значит, это оправдывает тот факт, что ты за мной следил?

— Я за вами не следил, Арман,— сказал он.— Я здесь живу.

— Вот как. Тогда прости меня,— согласился я.— Я и не знал. Полагаю, я рад, что ты его охраняешь, не оставляешь одного.— Я, естественно, говорил о Лестате.

— Вас все боятся,— спокойно уточнил он. Он занял небрежную позу в нескольких футах от меня, скрестив руки на груди.— Видите ли, знания и обычаи вампиров — предмет, достойный изучения.

— Только не для меня.

— Да, я понимаю,— сказал он.— Я просто размышлял вслух, надеюсь, вы меня простите. Насчет убитого ребенка на чердаке. Это в высшей степени раздутая история, об очень незначительном человечке. Может быть, если вам повезет больше, чем остальным, вы увидите призрак ребенка, чью одежду замуровали в стене.

— Ты не возражаешь, если я тебя рассмотрю? — спросил я — Раз уж ты собрался с таким самозабвением копаться у меня в голове? Мы же встречались раньше, еще до того, как это случилось: Лестат, путешествие на небеса, этот дом. Я никогда тебя подробно не разглядывал Либо от безразличия, либо из вежливости, не знаю.

Я сам удивился горячности своего голоса. Мое настроение все время менялось, и не по вине Дэвида Тальбота.

— Я знаю о тебе лишь то, что известно всем,— сказал я.— Что ты родился не в этом теле, что ты был пожилым человеком, когда Лестат с тобой познакомился, что тело, где ты обитаешь, принадлежало ловкой душе, способной перескакивать из одного живого существа в другое, а затем торговать им, являясь при этом нарушителем прав собственности.

Он обезоруживающе улыбнулся.

— Так говорил Лестат. Так он написал. Это, конечно, правда. Вы же знаете. Знаете с тех пор, когда мы встречались.

— Три ночи мы провели вместе,— сказал я.— И я ни разу тебя ни о чем не спрашивал. То есть ни разу даже не посмотрел тебе в глаза.

— Мы тогда думали о Лестате.

— А сейчас — нет?

— Я не знаю,— ответил он.

— Дэвид Тальбот...— Я смерил его холодным взглядом.— Дэвид Тальбот, Верховный глава ордена психодетективов, известного как Таламаска, был катапультирован в тело, в котором сейчас и обитает.— Не знаю, пересказывал ли я уже известные мне факты, или придумывал на ходу.— Там он либо закрепился, либо не смог выбраться, запутавшись в сетях вен-канатов, а потом его хитростью заманили в вампиры, в везучий организм вторглась пламенная кровь, запечатав внутри его душу и превратив в бессмертного. Мужчина со смуглой бронзовой кожей и сухими, блестящими и густыми черными волосами.

— Кажется, вы все правильно поняли,— ответил он со снисходительной вежливостью.

— Джентльмен-красавчик,— продолжал я,— карамельного цвета, с такой кошачьей легкостью движений и с таким манящим взглядом, что мне приходит на ум все, что когда-то меня восхищало, плюс смесь запахов корицы, гвоздики, перца и прочих специй — золотых, коричневых, красных... Эти ароматы пронзают мой мозг и повергают меня в бездну эротических желаний, которые сейчас еще живее, чем прежде, они вот-вот разыграются. Кожа у него пахнет орехами кешью и густым миндальным кремом. Правда.

Он засмеялся.

— Я вас понял

Я сам себя шокировал. Мне стало паршиво.

— Я не уверен, что сам себя понял,— извинился я.

— Думаю, здесь все ясно,— сказал он.— Вы хотите, чтобы я оставил вас в покое.

— Слушай,— быстро прошептал я.— Я не в себе. Все мои ощущения перепутались, сплелись в узел, как нитки — вкусовые, зрительные, осязательные. Я себя не контролирую.

Я лениво и злобно подумал, не стоит ли напасть на него, схватить, заставить склониться перед моим мастерством и коварством и попробовать его кровь, не спрашивая согласия.

— Я уже слишком далеко продвинулся для этого,— сказал он,— и зачем вам так рисковать?

Какое самообладание! Его опыт и интеллект действительно управляли здоровой молодой плотью — мудрый смертный с железной властью над вечностью и сверхъестественными силами. Какая смесь энергий! Приятно было бы выпить его кровь, получить его помимо его воли. Ничего нет на земле веселее, чем победа над равным тебе по силе.

— Не знаю,— пристыженно сказал я. Изнасилование недостойно мужчины.— Не знаю, зачем я тебя оскорбляю. Понимаешь, я хотел побыстрее уйти. То есть я хотел зайти на чердак, а потом оказаться где-нибудь подальше отсюда. Я хотел избежать подобных страстей. Ты удивительный, при этом ты считаешь, что я тоже удивительный, и это забавно.

Я обвел его взглядом. Да, истинная правда, во время последней нашей встречи я оставался к нему слеп.

Одевался он сногсшибательно. С изобретательностью былых времен, когда мужчины прихорашивались, как павлины, он выбирал золотисто-красноватые и темно-коричневые оттенки. Элегантный, хорошо сложенный, весь в аксессуарах из чистого золота — часы в жилетном кармане, пуговицы и тонкая булавка в современном галстуке, в цветном лоскуте ткани, популярном у мужчин этой эпохи, словно они сами напрашиваются на то, чтобы их ухватили за аркан. Нелепое украшение. Даже блестящая рубашка из хлопка была рыжевато-коричневой, вызывая ассоциации с солнцем и нагревшейся землей. Даже ботинки коричневые, глянцевые, как спины жуков. Он подошел ко мне.

— Вы знаете, о чем я сейчас попрошу,— сказал он.— Не нужно бороться с невысказанными мыслями, с новыми ощущениями, с непреодолимым прозрением. Напишите мне лучше о них книгу.

Такого вопроса я предугадать не мог. Я был удивлен, приятно удивлен, но тем не менее он застал меня врасплох.

— Написать книгу? Я? Арман?

Я направился к нему, резко повернулся и взлетел по ступенькам на чердак, обогнул третий этаж и оказался на четвертом.

Густой, теплый воздух. Это место каждый день жарится на солнце. Все сухое, приятное, дерево пахнет ладаном, а пол весь в трещинах.

— Девочка, где ты? — спросил я.

— То есть ребенок,— поправил он.

Он подошел сзади и ради приличия выдержал паузу. Потом добавил:

— Ее здесь никогда не было.

— Откуда ты знаешь?

— Будь она призраком, я мог бы ее вызвать,— сказал он.

Я оглянулся через плечо.

— Ты обладаешь такой силой? Или тебе просто хочется поддержать разговор? Прежде чем ты осмелишься продолжать, позволь предупредить тебя, что мы почти никогда не обладаем способностью видеть духов.

—  Я совсем другой,— пояснил Дэвид.— Я ни на кого не похож. Я попал в Мир Тьмы, имея в своем распоряжении другие возможности. Если позволите, я скажу, что мы, вампиры, развиваемся как вид.

— Глупый шаблон.— Я двинулся вглубь чердака, где увидел маленькую оштукатуренную комнатку с шелушащимися на стенах розами, с большими, гибкими, красиво нарисованными викторианскими розами с бледно-зелеными пушистыми листьями. Я вошел внутрь. Сквозь окно проникал свет, но оно располагалось слишком высоко для ребенка. Безжалостно, подумал я.