— Сейчас нигде в мире больше не выращивается этот сорт льна; невозможно найти новый кусок такой ткани; сама новизна и чистота этой ткани являют собой чудо.
— ...Все телесные жидкости, каждая часть изображения, полученная из жидкостей человеческого тела. Не следовало портить Плат, чтобы это обнаружить! Это... это...
— ...Действие энзима. Но вы понимаете, как искажают подобные вещи...
— ...Нет, не «Нью-Йорк тайме». «Нью-Йорк тайме» не собирается утверждать, что три археолога признали ее подлинной...
—Не подлинной, друг мой, а лишь не имеющей современного научного объяснения...
—Бог и дьявол — идиоты! — произнес я.
Группа женщин повернулась ко мне в изумлении.
—Прими Иисуса как своего Спасителя, сын мой,— сказала одна из них.— Он умер за наши грехи.
Дэвид утащил меня прочь. Никто больше не обращал на нас внимания. Маленькие школы росли как грибы — группки философов и свидетелей или просто тех, кто поджидал очарованных, нетвердой походкой выходящих из церкви людей с лицами, залитыми слезами.
— ...Я видел Его, я видел Его, это был лик Христа.
И прилепившаяся к арке подобно огромной паукообразной тени фигура вампира Маэла, почти невидимая для них, ждала, чтобы вступить в свет утренней зари с руками, раскинутыми в форме креста
Он бросил на нас хитрый взгляд.
— Ты тоже! — тихо сказал вампир своим сверхъестественным голосом, неслышным для прочих.— Иди, встреть солнце с распростертыми руками! Лестат, Бог выбрал тебя в качестве Своего посланника.
— Пойдем,— молвил Дэвид.— Мы достаточно повидали за :>ту ночь и за все предыдущие.
— И куда же мы пойдем? — спросил я.— Перестань, не надо тянуть меня за руку. Дэвид! Ты слышишь меня?
— Уже перестал,— вежливо откликнулся он, понижая голос и тем самым как бы советуя мне тоже говорить тише. Медленно падал снег. В ближней к нам железной жаровне потрескивал огонь.
— Книги! Что с книгами? Как же, во имя Бога, я мог позабыть про книги?!!
— Какие книги? — спросил он. Дэвид как раз подтолкнул меня, чтобы дать пройти прохожему, к витрине магазина, за стеклом которой виднелась кучка людей, наслаждающаяся теплом и глядящая в сторону церкви.
— Книги Винкена де Вайльда Двенадцать книг Роджера! Что с ними стало?
— Они там,— сказал он.— Там, наверху, в башне. Она оставила их тебе. Лестат, я это тебе объяснял. Она говорила с тобой прошлой ночью.
— В присутствии всех невозможно было говорить правду.
— Она сказала тебе, что эти реликвии теперь твои.
— Необходимо достать книги! — сказал я. О, каким же я был глупцом, что позабыл об этих прекрасных книгах.
— Успокойся, Лестат, не переживай. Нельзя, чтобы на тебя обращали внимание. С квартирой ничего не случилось. Она никому о ней не рассказывала. Она оставила ее нам. Она не скажет никому, что мы там были. Она мне обещала Она отдала документы, касающиеся приюта, тебе, Лестат, неужели не понимаешь? И порвала все связи с прежней жизнью. Ее старая религия мертва, отменена Она родилась заново, став хранительницей Плата
— Мы этого не знаем! — рычал я.— И никогда не узнаем. А если мы не знаем и нам не дано знать, то как может это принять она?!
Он подтолкнул меня к стене.
— Я хочу вернуться и забрать книги,— сказал я.
— Разумеется, мы сделаем это, если ты хочешь.
Как же я устал.
Люди на тротуарах пели:
—И Он идет со мной, и говорит со мной, и позволяет называть Его по имени.
Квартира была в порядке.
Насколько я понимал, Дора так и не возвращалась сюда. Ни один из нас не возвращался. Дэвид приходил проверить, и Дэвид говорил правду. Все оставалось на своих местах.
За исключением того, что в крошечной комнатенке, в которой я тогда спал, стоял только один сундук. Моя одежда и одеяло, на котором она лежала, покрытая грязью и сосновыми иглами из древнего леса, исчезли.
— Это ты убрал все?
— Нет,— сказал он.— Думаю, это она. Это все реликвии ангельского посланца. Насколько мне известно, их забрали чиновники из Ватикана.
Я рассмеялся.
— Они подвергнут анализу все эти вещи, включая кусочки лесной органики.
— Одежда посланца Господа — об этом уже писалось в газетах,— сказал он.— Лестат, пора приходить в себя. Невозможно ощупью продвигаться по миру смертных, как ты это делаешь. Ты рискуешь собой, рискуешь жизнями окружающих. Ты представляешь риск для всего вокруг. Необходимо сдерживать свою силу.
— Риск? После того, что я сделал, создав чудо вроде этого — новое вливание крови в ту религию, которую ненавидел Мемнох? О Господи!
— Ш-ш-ш. Тише,— сказал он.— Сундук здесь. Книги в сундуке.
A-а, значит, книги были в этой маленькой комнатке, где я спал. Я был утешен, абсолютно утешен. Я уселся там со скрещенными ногами, раскачиваясь взад-вперед и плача. Так странно было плакать одним глазом! Господи, а слезы выходят из левого глаза? Не думаю. Полагаю, он вырвал и каналы — что ты скажешь?
Я протянул руку и откинул крышку сундука. Он был сделан из дерева — китайский сундук, украшенный многофигурной резьбой. И там лежали двенадцать книг, каждая тщательно завернутая нами, все в сохранности, все сухие. Мне не надо было открывать их, чтобы удостовериться в этом.
— Я хочу, чтобы мы сейчас же ушли,— сказал Дэвид.— Если ты снова начнешь рыдать, если опять начнешь рассказывать людям...
— О, я знаю, как ты устал, друг мой,— ответил я.— Прости меня. Мне очень жаль.— Я вспомнил, как он силой отрывал меня от одной группы людей, от следующей, утаскивая прочь с глаз смертных.
Я снова подумал о тех полицейских. Я даже не сопротивлялся им. Просто они один за другим отступали назад, словно уходя от чего-то заразного, нездорового, как подсказывало им их телесное существо. Назад.
И она тоже говорила о посланце Господа. Дора говорила вполне определенно.
— Нам следует бросить все это сейчас же,— сказал он.— Довольно. Придут другие. Я не хочу видеть других. А ты? Ты хочешь отвечать на вопросы Сантино, или Пандоры, или Джесс, или кого угодно? Что еще мы можем сделать? Я хочу уйти.
— Ты считаешь, что я был его шутом, не так ли? — спросил я, поднимая на него глаза.
—Чьим шутом — Господа или дьявола?
—В том-то и дело,— ответил я,— не знаю. Скажи, что ты думаешь.
—Я хочу уйти,— сказал он,— потому что если я сейчас не уйду, то примкну к ним этим утром на ступенях церкви — к Маэлу или кто там будет еще. И следом придут другие. Я их знаю. Я их вижу.
— Нет, ты не можешь это сделать! Что, если каждая крупинка этого — ложь? Что, если Мемнох не был дьяволом, а Бог не был Богом и все это было какой-то отвратительной мистификацией, разыгранной перед нами монстрами, мало чем отличающимися от нас самих?! Даже и не думай о том, что примкнешь к ним на церковных ступенях! Земля — это то, что у нас есть! Прильни к ней! Ты не знаешь. Ты не знаешь о вихрях и аде. Не знаешь. Только Ему ведомы правила. Только Ему дано говорить правду! А Мемнох раз за разом описывал Его как сумасшедшего, нравственного идиота.
Дэвид медленно обернулся, на лице его заиграли блики света. Он тихо спросил:
— Его кровь, Лестат, неужели она и вправду может быть в тебе?
— Не вздумай верить в это! — сказал я.— Только не ты! Нет. Не верь. Я выхожу из игры. Я отказываюсь принимать чью-либо сторону! Я принес Плат назад, чтобы ты и она поверили в мои слова — это все, что я сделал,— и вот случилось это... это безумие!
Я потерял сознание.
На мгновение я узрел свет небес — или мне это показалось? Я узрел Его, стоящего у балюстрады. Я учуял тот сильный ужасный запах, что так часто поднимался от земли, с полей брани, с полей ада.
Дэвид опустился рядом со мной на колени, взяв меня за руки.
—Взгляни на меня, не исчезай сейчас! — сказал он.'— Я хочу, чтобы мы ушли отсюда, нам надо уйти. Понимаешь? Мы вернемся домой. И потом, я хочу, чтобы ты рассказал мне всю историю, продиктовал ее мне, слово за словом.
— Зачем?
— Мы отыщем, что в твоих словах правда. Подробности помогут нам разобраться в том, что кто сделал и для кого. Либо тебя использовал Бог, либо Мемнох! Либо Мемнох все время лгал! Либо Бог...
