Тем не менее должное случиться неотвратимо приближалось к своему завершению. Четверо персонажей готовящейся драмы и их четвероногий спутник сделали первый шаг к логову Шерхана.

— Они уже близко… — Ватек потер ладони рук, предвкушая скорую забаву.

Он еще не принял решения, как будет вести себя с посланцами Патриархов. Каста Псов, зарекомендовавшая себя слепыми вершителями высшей воли, никогда не вызывала в сердцах остальных каинитов особо теплых чувств. Вызвавшиеся служить только Патриархам, прошедшие необходимые испытания, самостоятельно обрекали себя на жизнь изгоев. Неприязни к ним никто не скрывал, открыто выражая свой страх и порой ненависть к тем, кто не гнушался омывать себя кровью собратьев. Что в условиях ограниченной популяции всегда расценивалось как предательство, карающееся только полным уничтожением. Но Псы никогда не испытывали на себе те муки, которым подвергали оступившихся собратьев, поскольку выданная им индульгенция была тем самым щитом, правом быть над всеми, который служил им верой и правдой многие годы.

Навлечь на себя гнев Псов считалось проклятием страшнее иных мук, могущих выпасть на долю каинита. Многие предпочитали не доводить дело до суровой развязки, добровольно уходя в лучший из миров. Изначально Ватек не знал, как отреагирует на неизбежную встречу с палачами, посланными за его головой. Неоднократно в своей прошлой жизни ему приходилось балансировать на тонкой грани, играя терпением высших сил, но тогда ни разу ему не приходилось иметь дела с Псами. Сложившаяся ситуация так или иначе имела своим следствием противостояние именно с этой категорией существ, встреча с которыми не предвещала ничего хорошего.

Но сейчас неуверенность Шерхана не зависела ни от репутации Псов, ни от его естественного страха перед ними, ни от чего бы то ни было еще. Семена сомнения посеял Терцио.

— Я не понимаю их, — тихо проговорил Спатта.

Он только что поднялся с коврика для медитаций, на котором просидел последние несколько часов. На его лице застыла маска недоумения, как будто бы в своих ментальных поисках Терцио увидел нечто, доселе им непознанное.

— Ян, я в растерянности… — Извиняющийся тон соратника удивил Ватека не меньше, чем самого Терцио, едва не закрывшего рот руками, когда до него дошел смысл им же сказанного.

— Да? — Шерхан с большим усилием подавил желание придать вопросу саркастический оттенок. Получилось весьма убедительно.

— Они… Псы…

— Не морочь мне голову, Терцио. Что ты увидел?

Спатта посмотрел на Ватека, но при этом его глаза сфокусировались на чем-то другом, вряд ли находящемся в одной физической реальности с Яном. Шерхану стало неуютно рядом с Хранителем ауры. Но от его слов зависело достаточно много в данном случае. Игнорировать умение Терцио постигать энергетику реальности было бы весьма опрометчиво. А прослыть слепцом в планы Ватека не входило.

— Ну же! Не испытывай мое терпение!

Терцио перевел дыхание.

— Они боятся тебя, Ян. Псы испытывают неподдельный страх. И они разобщены.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно. Рисунок их аур неровен, он лишен целостности. К тому же нити, ведущие к Патриархам, весьма тонки и непрочны.

— Они осознают это?

— Не думаю, иначе бы их поведение было бы несколько другим. Мне кажется, что сейчас Псы действуют как любой другой каинит, напрямую неподвластный контролю Патриархов.

Ватек задумался. Он готовился к встрече с холодными, расчетливыми убийцами, а получил горстку жалких, сомневающихся вампиров с неустойчивой психикой. Это обстоятельство могло коренным образом изменить ход событий.

— Что еще тебе удалось почувствовать?

— Этот человек… о которым ты говорил. Он странный.

Ватек позволил себе усмешку.

— Он по-прежнему не отбрасывает тени?

— Да, к тому же и сапиенсом его назвать можно весьма условно.

— Объясни.

— Его физическое состояние никак не связано с тем, какой рисунок выстраивает его аура. Он очень похож на нас, но это естественное перерождение.

— Такого просто не может быть! Ты противоречишь всем возможным законам!

— Знаю, меня сейчас трудно понять, но я говорю то, что вижу. Разве такое невозможно?

Вампир наслаждался единоличной властью. Но врожденное чувство осторожности все еще держало его в некоторых рамках. Своих детей он также старался держать на поводу, не позволяя буйствовать без должной необходимости. Но вскоре ставшие насущными вопросы пропитания и безопасного жилья поставили его перед необходимостью жесткого выбора между прежней, скрытой от посторонних глаз, жизнью и активными действиями по расширению угодий.

На некоторое время проблему удалось решить за счет вытеснения с оккупированных земель прочих каинитов. Действия в этом направлении были сопряжены с неизбежными конфликтами, но до поры вампиру удавалось осуществлять свою экспансию, оставаясь вне подозрений. Он интриговал, выплетал сложные паутины заговоров, ловко играя на вечной борьбе с сапиенсами. Но такое положение дел не могло сохраняться вечно. Рано или поздно, и это он осознавал весьма отчетливо, все тайное всплыло бы на поверхность.

Перспектива оказаться между двух огней его не прельщала. Наступило время активных действий.

Между тем облюбованный им район Ящеров стал пользоваться дурной репутацией. Люди, замечающие частые случаи исчезновений себе подобных, сторонились некогда весьма популярного места, жить в котором считалось особым престижем. Каиниты же, озабоченные слишком активными действиям охотников за вампирами, предпочитали переместить свои убежища на более безопасные территории. Если бы тогда кто-нибудь из них вышел на след вампира, многих трагедий в будущем можно было бы избежать. Но уловки последнего оказались слишком изощренными для привыкших верить в свое превосходство каинитов. Никто из них не мог подумать, что сородич может быть причиной, по которой многие вампиры уходят из мира живых. Условно живых, конечно же.

Наконец вампир приступил к завершающей стадии своего плана. Первым шагом к тотальному контролю стала ночь страшной резни. В течение нескольких часов он и его импровизированная армия превратили всю землю Ящеров в оплот темной силы.

Это были часы боли, крови и смерти, которую вершили над всеми, не глядя ни на пол, ни на возраст. Вампир лично участвовал в особо изощренных казнях, которым были подвергнуты плененные сапиенсы. Он наслаждался их мучениями, питаясь ими как обычной кровью. Он давно заметил, что его физические трансмутации оставляют отпечаток и на сознании. Что эмоция становится таким же кормом, как и плоть. И это доставляло ему ничуть не меньшее удовольствие.

Многих своих жертв он сделал вампирами. Его семя, смешанное со свежей людской кровью, дало жизнь существам более могущественным, чем другие каиниты. Сотни вампиров, не страшащихся дневного света, были готовы к тому, чтобы обрушиться на остальной мир и подчинить его своей власти. Во главе их стоял он, довольный собой как никогда. И в предвкушении грядущей власти вампир неизбежно допустил ошибку.

Когда Патриархи обратили на него свое внимание, он позволил себе уничтожить их эмиссаров. Делегация из полудюжины Псов, обученных каинитов, готовых убивать любого, кто встанет у них на пути, продержалась не так долго, как могло бы быть в случае обычного мятежа. Он напал на них днем, когда Псы не могли оказать никакого сопротивления. Вампир убил их быстро, понимая, что сам факт совершенного преступления и так вызовет у Патриархов особое желание с ним посчитаться. Но он был готов и к такому повороту.

Вампир не собирался останавливаться на достигнутом. Когда Ящеры превратились в нагромождение мертвого камня и металла, среди которых тенями скользили каиниты, ищущие новых жертв, он вновь атаковал. За считанные дни окрестные земли были залиты новой кровью. Казалось, что черную волну насилия ничто не остановит.

Поскольку силы людей, направленные на борьбу с ночными монстрами, никогда не отличались ни масштабом, ни сплоченностью, то очевидно, что успеха в борьбе с новой заразой они не имели. Проще говоря, редкие отряды дневальщиков и охотников за упырями были сметены и уничтожены одним филигранным ударом. Многие из них были приобщены к растущей армии вампиров, не боящихся ничего на земле.