Дженис едва не пнула его в голень.

— Если бы в ваших жилах имелась хоть капля ирландской крови, возможно, вы поняли бы, что принуждать женщину к браку жестоко и безнравственно. У вас каменное сердце.

Глаза его вспыхнули гневом:

— Пойдемте, мадам. А там посмотрим, что к чему.

Дженис поднялась на цыпочки и посмотрела из‑за его спины на компаньонку:

— Миссис Фрайди?

Та подняла взгляд от шитья: на лице ее читался непритворный интерес.

— Уже пора? Жду с нетерпением встречи с вашей семьей.

— И они вам понравятся, вот увидите. Они немного шумные, но не обращайте внимания.

Миссис Фрайди рассмеялась:

— Не беспокойтесь, я обязательно найду оправдание для каждого.

Герцог даже не пытался скрыть, что обижен. Он по‑прежнему выглядел величественным и властным, но по обеим сторонам его рта залегли глубокие складки. Только Дженис это больше не волновало: она сделала то, что считала правильным: предупредила его.

В холле она вспомнила, что Изобел тоже хотела бы поздороваться с семьей, да и Оскар тоже наверняка в конюшне уже с нетерпением ждет их прибытия. Дженис попросила дворецкого послать за Изобел в комнатку возле кухни, где та присматривала за Эсмеральдой и щенками.

С герцогом и миссис Фрайди они спустились к подножию парадной лестницы как раз в тот момент, когда кареты подкатили к дверям. К счастью, многочисленные лакеи уже ожидали снаружи, чтобы приветствовать гостей. Вездесущие охотничьи псы с лаем устремились было ко входу, но стоило герцогу щелкнуть пальцами, как они замолчали и уселись вокруг него, дрожа от возбуждения.

Дженис не хотела даже думать, что сейчас делает Люк: без сомнения, занят с лошадьми, — и если придет сюда помочь, а она даже не взглянет на него, будет сам виноват. Пусть задумается, от чего отказался.

И снова она почувствовала огромное облегчение, увидев, как ее родные выходят из экипажей. Прибыла большая часть ее семьи: мама и папа; Марша и Дункан вместе со своими тремя детьми; Джо, Каролина и Сюзанна, которым следовало бы сейчас находиться в Лондоне, а также братья Дженис, Питер и Роберт, и сестра Синтия. Грегори все еще оставался в Париже со своей Пиппой и их драгоценным Берти. Но ничего страшного: через несколько дней они вернутся в Лондон.

Дженис рада была увидеть, что Марша и Дункан привезли с собой также и особого гостя, герцога Бичампа, который стал практически членом семьи. Его румяное выразительное лицо озарилось таким восторгом при виде любимицы, что она громко рассмеялась. Никогда нельзя было заранее определить, в хорошем или дурном настроении он будет, но герцог своих чувств никогда не скрывал и даже в скверном расположении духа умудрялся выглядеть обаятельным.

Каждый всегда знал, как Бичамп к нему относится. Наверное, в этом и крылась одна из причин его притягательности. И еще в том, что его авторитет имел под собой более существенную основу, чем у Холси. Теперь Дженис отчетливо понимала это. Потому что у Бичампа было сердце — большое любящее сердце, — а не камень, как у Холси.

Продолжая мысленно проводить параллели, Дженис переключилась на Холси и Люка. Забавно, но они в некотором смысле похожи. Оба, как выяснилось, выросли без избытка любви. Холси рано лишился матери, а бессердечный отец лишил его и бабушки. Люк тоже вырос в приюте, под присмотром монахинь, но все же оказался способен на нежные чувства. Почему же Холси иной? Что могло сделать его таким черствым и жестким?

Что бы там ни было, она не станет его жалеть. И Люка, разумеется, тоже. Герцог жалости не заслуживает, а Люка она злит.

Наконец ее родственники покинули кареты и направились к дому, где их ожидали, как и положено по этикету, герцог и будущая герцогиня. Дженис не смогла и далее сохранять на лице выражение чопорной леди, когда мама раскрыла объятия.

Со всех ног она бросилась к ней, крепко прижалась, обхватила за шею руками, вдыхая такой родной нежный аромат.

— Как я рада, что вы здесь!

Леди Брэди слегка отстранилась и широко улыбнулась дочери.

— Дорогая, как быстро все изменилось! — Она оглядела Дженис с ног до головы и поцеловала в щеку. — Передо мной влюбленная женщина! Я вижу это по твоим глазам, сокровище мое.

Сердце Дженис рассыпалось на мелкие осколки после этих слов. Да, она действительно влюблена — в мужчину, который ее отверг.

— Мама, нам нужно о многом поговорить, но это позже, а пока познакомься с миссис Фрайди, моей компаньонкой.

— Так герцог и сообщил нам в своем письме. А что же вдовствующая герцогиня?

Дженис покачала головой, и леди Брэди широко раскрыла глаза:

— Что‑то случилось?

— Она… немного не в себе, что‑то вроде раздвоения личности. Временами воображает себя королевой.

— Силы небесные! Герцог не упоминал об этом.

— Когда она осознает себя в реальном мире, с ней очень приятно общаться, — поспешила заверить ее Дженис.

К леди Брэди вернулась ее обычная бодрость.

— Ну что ж, с нетерпением жду, когда ты посвятишь меня во все детали.

Наконец дошла очередь и до маркиза. Он тоже заключил Дженис в жаркие объятия, словно не видел целую вечность, а не несколько недель, и шепнул:

— Прежде чем дам согласие на брак, я должен удостовериться, что ты этого действительно хочешь. Но уже сейчас готов спорить на что угодно, что предмет твоих помыслов вовсе не герцог.

— Но мне казалось, что вам с мамой очень хотелось видеть меня влиятельной и обеспеченной.

Дженис оглянулась, не слышат ли их, но вокруг стоял такой гомон, что необходимости перешептываться не было.

— О, дорогая девочка, родители иногда излишне амбициозны в своих ожиданиях, — сказал маркиз. — Ты же знаешь, мы хотим, чтобы ты была счастлива.

Казалось, он заглянул ей прямо в душу своими большими ирландскими глазами. Дженис не собиралась ничего ему говорить, пока они не останутся наедине, но все же не выдержала и, всхлипнув, прошептала:

— Я не хочу этого брака, папа. Помоги мне избавиться от герцога. Пожалуйста.

Отец погладил ее по голове.

— Считай, что дело сделано. Поговорим, когда все это закончится.

— Я люблю тебя, папа! — удалось ей сказать, прежде чем Роберт и Синтия оттащили ее в сторону.

Под глазом младшего братца красовался живописный фингал, который он заработал на аукционе Таттерсоллз, когда поспорил с другим юным джентльменом, обвинившим его в том, что он плохо разбирается в лошадях.

— Роберт, когда же ты повзрослеешь? — пожурила его Дженис, хотя мысли были еще там, с отцом.

Синтия закатила глаза:

— Все мужчины невоспитанные варвары.

Дженис тут же вспомнила, как Люк тренировал младших конюхов, и сердце ее сжалось от тоски.

— Что‑то не так? — встревожился Роберт.

К нему тут же присоединилась Синтия.

Смахнув непрошеные слезы, Дженис пожала плечами и, натянув на лицо улыбку, отправилась приветствовать остальных родственников.

Никто ни словом не обмолвился о предстоящей помолвке: все знали, что маркиз должен сначала побеседовать с Дженис, а затем с герцогом Холси.

После взаимных приветствий и объятий Изобел наконец увела детвору наверх пить чай. Оскар, примчавшийся поприветствовать родителей Дженис и остальных членов семьи, которую он давно считал своей, возвратился в конюшню, очень довольный, что в поездке обошлось без происшествий.

Дженис, разумеется, заметила с тяжелым сердцем, что Люк ни разу не показался перед домом, чтобы забрать лошадей, хотя другие конюхи были здесь и помогали Оскару.

Но она не станет думать о нем. Просто не станет, и все, хотя давалось это ей с трудом: забыть о том, чем они занимались в погребе, не давали нывшая спина, набухшие соски, саднившее местечко между ног.

Для всех остальных чай сервировали в парадной гостиной, дополнив его изысканным угощением: тонкими ломтиками хлеба с маслом, жареной говядиной и превосходными сырами. Подали также восхитительные глазированные пирожные, клубнику, виноград и шампанское. Холси был в ударе, отметила Дженис. Держался официально, но учтиво, блистал остроумием при случае и даже иногда проявлял сердечность. При общении с маркизой и герцогом Бичампом не выказывал ни малейшего раздражения, хотя оба говорили излишне громко.