— Но если герцог так его ненавидит, почему просто не уволит?

— Думаю, его светлость так развлекается. Он уверен, что я тоскую по мистеру Каллахану здесь, а мистер Каллахан страдает по мне в конюшнях.

— Если все так и обстоит, это очень романтично! — мечтательно вздохнула Изобел.

— Ничего подобного, — возразила Дженис. — Это сплошная мука. По крайней мере для меня. Я сильно сомневаюсь, что мистер Каллахан вообще помнит обо мне.

— О чем вы говорите? Он каждую ночь выставляет фонарь в окно. Разве это не доказательство, что он думает о вас?

— Да, верно, — согласилась Дженис. — Но вполне возможно, он просто развлекается. Может, ждет, что я прибегу в конюшню, а он скажет, что всего лишь дурачил меня, и отошлет прочь. Это было бы так унизительно.

Изобел внезапно остановилась:

— Леди Дженис! Вы не должны вспоминать свой горький опыт с Финнианом Латтимором.

Изобел была в курсе той части истории, что касалась Дженис.

— Мистер Каллахан совершенно не похож на Финниана Латтимора. Он сильный, спокойный и искренний. Если бы ему не было до вас дела, он не выставлял бы этот фонарь. Не думаю, что он способен на столь жестокие игры.

— Да, ты права. — Теперь остановилась Дженис, и Эсмеральда навострила уши, глядя на нее. Девушка наклонилась, чтобы потрепать ее лохматую голову. — Но вся правда в том, моя дорогая Иззи, что это я с ним играла: я не могу быть с грумом. Мы обе это знаем.

Служанка заметно приуныла, и Дженис взяла ее за руки.

— Это вовсе не то, что наша с тобой дружба. Ведь леди и ее служанка так много времени проводят вместе, что крепкая привязанность друг к другу для них вполне естественна.

Изобел счастливо улыбнулась.

Дженис улыбнулась ей в ответ:

— Да, мы более близки с тобой, чем некоторые из моих подруг со своими служанками. Но кому это известно? А если кто‑то узнает и выскажет неодобрение, я посоветую им не совать нос в чужие дела. Но я не могу встречаться с мужчиной, который значительно ниже меня по положению. Так не принято. И исключительно из практических соображений — состояние и титул. Все будут думать, что он охотится за этим. И как тебе хорошо известно, я хочу выйти замуж по любви. Если уж вообще выходить…

— Я слышала истории, как благородные леди сбегали со своими лакеями, — заметила Изобел.

— Это вызвало бы грандиозный скандал, а я не хочу покрывать позором свою семью. — Дженис невесело рассмеялась: — Да и как продолжать наш пылкий роман, если герцог следит за каждым моим шагом?

Они подошли к углу дома, к той его стороне, что была обращена к конюшням, и Дженис мгновенно горько пожалела об этом, потому что через одну из массивных арочных дверей вышел не кто иной, как сам мистер Каллахан — Люк.

Эсмеральда насторожила уши.

— Нет! — воскликнула Дженис.

Но было уже слишком поздно: собака бросилась вперед как пуля, поскольку знала этого грума. О да, знала прекрасно.

— Пойдем, Иззи. — Дженис подтолкнула служанку в сторону кухни.

— Но Эсмеральда?!

— Она сама найдет дорогу домой, или кто‑нибудь приведет ее назад. Нас не должны видеть с мистером Каллаханом.

— Ох, как же меня это бесит! — воскликнула Изобел.

— Все идет так, как должно быть.

В доме они как раз проходили по коридору, направляясь к парадному холлу, чтобы подняться наверх, когда неожиданно наткнулись на герцога Холси, который открывал дверь в библиотеку.

— А вот и вы. — Он всегда смотрел на Дженис так, словно он один знал, что она скверная девчонка, в то время как больше никто этого не замечал.

— Привет, Холси. — Ей вовсе не хотелось проявлять любезность, но ничего не поделаешь: это ее будущий муж.

Чтобы придать себе уверенности, Дженис надела на прогулку свое лучшее платье — из белого муслина с вишнево‑красной отделкой.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, — медленно проговорил герцог, окинув ее оценивающим взглядом. — Я с нетерпением жду момента, когда смогу заказывать для вас туалеты из самого Парижа.

Дженис не понравились собственнические интонации в его голосе, и она позволила себе возразить:

— Благодарю вас, но я уверена, вам известно, что моя мать, до того как стать маркизой, была портнихой. Скорее всего она сама захочет подобрать мне приданое.

— В самом деле? В таком случае надеюсь, она привыкла учитывать требования мужчин. Я настаиваю, чтобы при выборе любого туалета непременно советовались со мной. В особенности это касается бальных платьев. Вы должны затмевать всех остальных женщин.

Дженис заметила похотливый блеск в его глазах, и ей едва не сделалось дурно, но, сумев справиться с эмоциями, она спокойно ответила:

— Я уверена, мама с радостью прислушается к вашему мнению. А теперь, если не возражаете, я хотела бы подняться к себе и немного отдохнуть.

— Разумеется. Но у меня для вас записка. — Он вытащил из кармана сюртука сложенный квадратом листок бумаги. — Один из младших конюхов принес ее прошлым вечером кухарке, а та должна была передать вашей служанке, но мне удалось перехватить.

Его слова привели Дженис в замешательство, и еле слышно она переспросила:

— Записка?

Он вроде бы собрался передать листок ей — она уже подалась вперед, намереваясь его схватить, — но вдруг отдернул руку и рассмеялся, как шкодливый школьник.

Дженис постаралась не показать, как разочарована. Она не станет участвовать в его играх. Жизнь ее научила, что безразличие — лучший выход в подобных ситуациях.

— Я только пошутил, миледи. — Он смилостивился и передал ей сложенный клочок бумаги. — Вы должны это знать.

Ее сердце бешено забилось, когда она увидела свое имя, написанное знакомым почерком. Записка была от Люка, и она немедленно вернула ее герцогу:

— Я не намерена это читать!

Дженис обошла его, намереваясь уйти, но Холси язвительно спросил:

— Вы уверены?

Ее лицо вспыхнуло, но все же через плечо она крикнула:

— Да, совершенно уверена!

Она слышала, как он засмеялся и захлопнул за собой дверь библиотеки.

Что было в той записке? Ей до смерти хотелось это знать. И читал ли ее Холси? Несомненно. Вероятно, к тому же злорадствовал.

Дженис была так расстроена, что не заметила дворецкого, открывавшего парадную дверь.

В дверях стоял Люк с Эсмеральдой на руках.

«Силы небесные!» От его близости Дженис застыла как изваяние, так что Изобел даже налетела на нее сзади.

— Что вы себе позволяете? С каких это пор слуги пользуются парадным входом? — проворчал дворецкий.

«Люк».

Сердце Дженис едва не разорвалось от тоски по нему.

— Спросите собаку, — усмехнулся грум, но смотрел на Дженис. — Она скреблась в эту дверь, вот я и постучал. Было бы глупо хватать ее в охапку и обходить весь дом кругом.

— Ну, тогда ладно, — кивнул дворецкий. — Только поскорее убирайся отсюда.

Люк осторожно опустил Эсмеральду на пол, она резво перескочила порог и стремглав бросилась было прямо к Дженис, но Изобел успела ее подхватить на руки.

— Пойду отнесу ее к щенкам.

«Слава богу!» Дженис страшно не хотелось покидать черную мраморную плитку, на которой она стояла в данный момент, и Изобел, без сомнения, это знала.

Люк оперся рукой о дверной косяк и повернулся к дворецкому:

— Я ухожу, но, может, вы объясните, почему дверь в погреб с восточной стороны дома никогда не заперта? С чего бы это?

— А какое вам до этого дело? И что вы там делали? — надменно поинтересовался тот. — В любом случае там нет ничего ценного. Мы пользуемся другим погребом, с южной стороны, и всегда его запираем.

«О господи! Как бы Холси не вышел из библиотеки! А может, и дворецкий один из его шпионов?» Дженис не могла просто стоять здесь и пялиться на грума, поэтому подошла к лестнице и начала медленно подниматься.

— Я там не был, — невозмутимо продолжил Люк. — Младший конюх сказал, что видел, как охотничьи псы его светлости тыкались мордой в дверь этого погреба. Двум из них удалось приподнять одну из створок примерно на дюйм, но она снова захлопнулась, не позволив им проникнуть внутрь. Его светлости вряд ли понравится, если какой‑то из его охотничьих псов покалечится.