Но и она способна лгать.

— Не знаю, кого вы имеете в виду.

Он рассмеялся. И если его не знать, то вполне можно счесть мужчиной, приятным во всех отношениях. Но Дженис уловила нотки, внушающие ужас. Любой, кто осмелится пойти герцогу наперекор, получит по заслугам.

И в этот момент девушка осознала, что стала пленницей навсегда. Если она убежит, Холси навредит тем, кого она любит. Даже если она обратится за помощью к родителям, они не смогут защитить от него Люка. И Эрона. И миссис Фрайди.

Единственный выход для нее — если Холси умрет. Но Дженис не могла его убить. Она чувствовала себя страшно виноватой, даже просто думая об этом. Девушка прочитала короткую молитву, как раз когда они входили в теплицу.

Это было необычайно любопытное место.

В атмосфере теплого влажного воздуха Дженис мгновенно забыла о герцоге. Орхидеи выглядели так экзотично. Многие казались хрупкими, их стебельки и лепестки застыли причудливым образом. Другие блистали неописуемой красотой. Самые яркие, розовые и оранжевые, понравились Дженис больше всего. Она уже видела орхидеи в Лондоне и слышала, насколько это особенные цветы, но, прогуливаясь между рядами этих нежных растений, узнала от престарелого садовника, который присматривал за ними, как много труда требуется на то, чтобы их вырастить. И не было никакой гарантии, что труд этот окупится.

— Иногда получается, иногда нет, — сказал он в той простой манере, в которой привык изъясняться добрый сельский люд.

— Постоянно поддерживать огонь, видимо, нелегко: требуется неусыпное внимание. — Дженис восхитила его самоотверженность.

Было видно, что садовник очень любит свою работу и с нежностью относится к орхидеям. Должно быть, ему понравилась заинтересованность юной леди: он отвел ее в сторону, словно она его особая гостья, и показал несколько замечательных рисунков орхидей, которые сделал углем.

— Вы истинный художник! — воскликнула в восхищении Дженис.

— Благодарю вас. — Он радостно улыбнулся. — Я люблю, пока разгорается огонь, зарисовывать самые лучшие экземпляры. Пальцы‑то уже не такие ловкие — вот и рисую, чтобы подольше сохранять их гибкими.

Просматривая наброски, он объяснял, что ему нравится в той или иной орхидее, и время от времени говорил: «Эта долго не продержалась»; «Этой не хватило света»; «Вот эта самая любимая герцогини».

Дженис была ему очень благодарна за возможность хоть ненадолго отвлечься и расслабиться и искренне наслаждалась беседой.

— А еще есть? — спросила она, посмотрев последний рисунок.

— У меня целая коллекция вон там, — кивком указал он на небольшую покосившуюся полку, где стояло несколько глиняных горшков и лежала стопка переплетенных тетрадей.

— Я с огромным удовольствием просмотрю и эти! — воскликнула Дженис.

И тут же поняла, что вряд ли это ей удастся: оглянувшись через плечо, она увидела герцога, недовольно на них взиравшего с карманными часами в руке.

— Может, как‑нибудь в другой раз… Думаю, сейчас мы уже уходим.

Старик молча кивнул, и она поняла, что расстроила его и разочаровала.

— Но я еще вернусь, обещаю, — попыталась подбодрить его она.

— Вы невеста герцога, не правда ли? — улыбнулся садовник.

Дженис рассмеялась:

— Как быстро распространяются слухи!

Лицо садовника просияло, и он заговорщически прошептал:

— Очень хорошо. Потому что здесь нужны кое‑какие изменения. Самой большой радостью для ее светлости, когда она проживала во вдовьем доме, было заходить сюда каждый день полюбоваться орхидеями. Но его светлость неизменно против. Он считает, что все это пустая трата денег. Надеюсь, с появлением молодой хозяйки он изменит свое мнение.

Садовник ей подмигнул, и Дженис захлестнуло чувство вины, потому что она собиралась солгать этому чудесному старику.

— Я сделаю все, что смогу.

Улыбка ее выглядела жалкой и фальшивой: она знала, что не сможет ему помочь. Если Холси чего‑нибудь не хочет, он этого не допустит.

Садовник, должно быть, почувствовав ее беспокойство, закрыл тетрадь старческими заскорузлыми пальцами.

— Не тревожьтесь, миледи. Если не сможете ничего сделать, мы как‑нибудь выкрутимся.

Он улыбнулся, словно старался ее подбодрить. И Дженис так тронула его простодушная отвага, что она взяла его ладонь в свою и крепко пожала.

Дженис так хотелось с кем‑нибудь поделиться своими впечатлениями о старике садовнике и орхидеях! А Люк был таким прекрасным слушателем. Вот бы рассказать ему!.. А еще каким‑нибудь образом передать, что она вовсе не холодная, чопорная леди, которая не замечает его присутствия.

Дженис не знала, как это сделать, но хотела попытаться. Только случай ей так и не представился. Холси ни на секунду не выпускал ее руку, он же помог ей занять свое место в санях. На этот раз к ним присоединились лорд Ярроу и миссис Фрайди.

А Люк, взобравшись на свое место, даже на нее не взглянул.

Дженис изо всех сил старалась не показать своего разочарования. Ей повезло, что лорд Ярроу донимал ее расспросами об ирландском поместье ее родителей, но, отвечая, она постоянно чувствовала на себе тяжелый взгляд герцога и задавалась вопросом: неужели он видит ее насквозь и показная любезность не ввела его в заблуждение?

Процессия двинулась в путь: их сани впереди, — когда герцог вдруг потребовал остановиться возле беседки.

Люк плавно натянул поводья, и сани медленно остановились, а следом за ними и вторые.

Дженис не могла сдержать волнения и округлившимися глазами посмотрела на миссис Фрайди. Лицо молодой вдовы, как и всегда, было добрым и успокаивающе мирным. Но как бы она выглядела, если бы узнала, что герцог угрожал причинить ей зло?

При мысли об этом у Дженис скрутило живот от страха.

Холси спрыгнул на землю и протянул ей руку:

— Леди Дженис, присоединяйтесь ко мне. — Это была не просьба. Приказ.

Разве у нее был выбор?

Она подала ему руку и неуклюже вылезла из саней. Все взгляды были устремлены на нее, но один — Люка — Дженис ощущала особенно остро.

Когда она оказалась перед Холси, герцог посмотрел на нее со своей обычной холодной улыбкой и заявил:

— Мы удаляемся в беседку.

Все в изумлении уставились на них. Дженис понятия не имела, что происходит, и, судя по всеобщему молчанию, остальные тоже.

К беседке пришлось пробираться по глубокому снегу, но внутри она оказалась очищенной, как и перила. Видно, герцог успел отдать приказ слугам, пока она беседовала с садовником.

Холси остановился и громко провозгласил, так чтобы слышали остальные:

— Еще рано что‑нибудь предсказывать, но все вы знаете, что наша помолвка скоро состоится официально. В знак глубокого уважения к моей будущей герцогине я преподношу ей подарок. И делаю это здесь, в беседке, потому что именно здесь моя бабушка получила тот же самый подарок от моего деда, пятого герцога Холси.

Это был бы очень красивый жест, если бы речь шла о ком‑то другом. Но в их случае? Когда союз основан на угрозах с его стороны и на страхе — с ее?

Нет.

Виски и ладони Дженис стали влажными от волнения. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее взгляд Люка. Могла ли она воспользоваться моментом, чтобы дать ему понять, что это не ее выбор?

Прежде чем она успела что‑нибудь предпринять, герцог взял ее за локоть и медленно повернул кругом. Дженис почувствовала, как его руки поднялись у нее над головой, а затем двинулись к затылку, а когда опустила взгляд, поверх ее накидки сверкало великолепное рубиновое ожерелье.

— Вам нравится? — прошептал Холси ей на ухо.

— Впечатляет, — спокойно ответила Дженис. Никогда она не скажет, что ничего красивее в жизни еще не видела.

Он снова повернул ее лицом к себе, поднес затянутую в перчатку руку к своим губам и поцеловал, после чего поднял их соединенные руки вверх.

— Свершилось! Леди чрезвычайно довольна!

Щеки Дженис пылали от унижения.

Все начали аплодировать. То есть все, за исключением Люка. Он сидел с поводьями в руках, лицо его напоминало непроницаемую маску, а затем, еще до того как стихли аплодисменты, отвернулся к передку саней.