— Как вам его светлость?

— Как‑то вы не очень почтительны и дерзки для грума.

— Я не стремлюсь всем нравиться.

Она отвела взгляд в сторону.

— Герцог — темная лошадка, но заподозрить себя в безнравственности не подал ни малейшего повода.

Люк вскинул бровь, но промолчал.

Эсмеральда громко зевнула, один из щенков заскулил и завозился, в то время как остальные, насытившись, посапывали у матери под боком.

Дженис оторвала взгляд от трогательного зрелища и посмотрела на Люка:

— Мне кажется, он привык, чтобы ему беспрекословно подчинялись. И если не добивается своего, то приходит в ярость. Верно?

Он промолчал, и она продолжила:

— И меня очень удивило поэтому, что сегодня вечером со мной он проявил поразительную выдержку.

Она тяжело вздохнула.

— Только не спрашивайте о подробностях — вы бы не одобрили. Впрочем, я и не нуждаюсь в чьем‑либо одобрении.

Вскинув подбородок, Дженис с вызовом взглянула на него.

— Но ведь вам хочется мне рассказать, — мягко проговорил Люк. — В противном случае вы бы об этом не упомянули.

Они говорили шепотом, чтобы не нарушить покой собачьего семейства и не разбудить других работников конюшни.

Дженис залилась краской и, закрыв лицо руками, вздохнула.

— Хорошо. Я все же решила покорить герцога… Да, и не смейтесь. Я, девушка, которая не получила ни единого предложения в прошлом сезоне.

Только Люку было не до смеха: все в нем взбунтовалось против этого плана, — и он невольно подался вперед.

— Почему именно его?

Она опустила руки.

— Потому что я устала быть незаметной. Он герцог, а значит, облечен властью и влиянием. Став герцогиней, я наконец выйду из тени. — Она ненадолго умолкла, потом добавила: — Я знаю, вы подумали, что ради этого мы и прибыли, только все не так.

— Так почему вы приняли такое решение? Разве вам не достаточно благ в обществе как дочери маркиза? Почему вдруг захотелось большего?

Выражение ее лица стало отчужденным.

— Я не властна над собственной судьбой. А почему… Это я обсуждать не стану, скажу лишь, что случайно услышанное сегодня полностью все переменило. Я вдруг осознала, что должна взять свое будущее в собственные руки, поэтому и решила принять вызов.

— То есть уподобиться всем остальным? — с горькой иронией произнес Каллахан.

Она хоть и не выглядела слишком счастливой, все же гордо вскинула подбородок:

— А даже если и так, что из того?

И тут Люк вдруг осознал, как ошибался.

— Вы не такая, как другие. — Ему потребовались все душевные силы, чтобы произнести эти слова. Это было извинение. Но также и признание. В глубине души он понимал, что она отличается ото всех женщин, которых он когда‑либо знал. Она совершенно особенная. Для него.

Она устремила на него обвиняющий взгляд:

— Кто вы такой, чтобы судить? Если женщина идет на подобный шаг, то лишь потому, что пытается выжить.

Он знал это. Прекрасно знал. И ему жаль было тех несчастных, что побывали здесь до нее. Только говорить леди Дженис, что она права, он не собирался. Он высказал свое мнение. А уж принять его или отвергнуть, решать ей: он никогда не старался никому понравиться.

Девушка вздохнула:

— Я понимаю, что таким образом вы попытались извиниться, мистер Каллахан, и принимаю ваши извинения.

Он горько усмехнулся. Интересно, приняла бы она извинения, если бы знала о его планах в отношении того самого человека, который, как она надеется, может решить все ее проблемы?

Люк едва удержался, чтобы не сказать ей прямо сейчас: «Беги отсюда! Откажись от своих намерений покорить хозяина Холси‑Хауса!» Потому что нынешний герцог Холси не кто иной, как… Грейсон Хильдебранд, двоюродный брат Люка по отцовской линии.

Люк — вернее, Люциус Сеймур Питер Джордж Хильдебранд — был законным седьмым герцогом Холси и твердо намеревался вернуть себе этот титул, даже если для этого придется проститься с жизнью. Этим он отомстит за всех женщин, загубленных Грейсоном или его отцом Расселом, и в первую очередь за собственную мать. Почти тридцать лет назад она была одной из отчаявшихся женщин, пребывавших в сиротском приюте Святого Мунго. Это был единственный дом, который Люк когда‑либо знал и где в безымянной могиле покоится его мать.

Но он не мог рассказать леди Дженис даже часть своей истории: это не только нарушило бы его планы, но и подвергло их жизнь серьезной опасности. Люк терпеть не мог чувствовать себя в ловушке — и вообще проигрывать, но сейчас был связан по рукам и ногам. Он знал, что брак с Холси обернется для девушки трагедией, но сказать ей об этом не мог — пока. Все, что ему оставалось, — это постараться внушить ей, что герцога следует опасаться.

— Вы полагаете, что, испытывая терпение герцога, сумеете завоевать его? Мне кажется, это маловероятно.

— Вдовствующая герцогиня сказала, что единственный способ вызвать его интерес — это говорить ему «нет». Видите ли, он слишком привык, что все лебезят перед ним.

— Значит, вы решили следовать ее совету.

Дженис утвердительно кивнула.

— Вам, наверное, не составит труда говорить «нет» кому угодно.

— Что вы имеете в виду? — тут же выпустила иголки Дженис.

— Это свойство вашей натуры — быть непокорной. Брыкаться. Давать пощечины. Набрасываться с кулаками. Я видел, как вы все это проделываете.

Он понимал, что поступает нечестно, но в нем вдруг разгорелось абсурдное желание ее позлить. Должно быть, дело в том, что ее слова вывели его из равновесия и задели гораздо больше, чем он готов был признать.

И если уж быть совсем откровенным, Люк… сгорал от ревности. Она здесь, рядом, так близко, что он ощущал запах ее волос, нежной кожи.

Каждой клеточкой тела он желал ее.

И не мог получить…

Она заслуживает мужа, который станет ей опорой и всегда будет рядом, а не такого, как он, изгоя, который никогда не сможет ничего ей дать.

Дженис выпрямилась, глаза ее сверкали от возмущения.

— Вы заслужили! По какому праву вы вели себя столь неподобающим образом: вытащили меня из кареты, начали целовать…

Люк сжал ее запястье и с улыбкой произнес:

— И с огромным удовольствием проделал бы это снова.

Она отшатнулась, но он держал крепко. Их взгляды встретились. Боже, как она хороша в гневе! У него даже дыхание перехватило.

— Скажу вам больше: это и есть настоящая причина, зачем я вызвал вас сюда.

Ее глаза широко раскрылись.

— А разве не из‑за щенка?

Люк отпустил ее руку.

— Это была лишь уловка, чтобы заманить вас сюда.

Она вскочила, скрестила руки на груди, прищурилась — того и гляди ринется в бой.

Люк с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться при виде ее тщетной попытки придать лицу угрожающее выражение. Но боже! Как же ему хотелось сорвать с нее накидку… и все остальное и жаркими поцелуями покрыть каждый дюйм тела, заставить забыть о прошлых обидах.

Эта мысль отрезвила его: он не хотел бы стать мужчиной, который причинит ей боль.

— Присядьте, леди Дженис, прошу вас.

Ее глаза все еще метали молнии.

— Садитесь, — повторил он настойчивее, — иначе мне придется сделать это. Обещайте, что выслушаете меня.

Она раздраженно вздохнула и опустилась на сено.

— Хорошо. Будь по‑вашему. Но не вздумайте угрожать мне снова. Вы всего лишь грум, и в моих силах сделать так, что вас выставят из этого поместья без рекомендаций.

— Да‑да, вы уже упоминали об этом. — И Люк лениво зевнул, зная, что это разозлит ее еще больше. — Но вы слишком добры, чтобы поступить со мной подобным образом, и на самом деле вовсе не хотите, чтобы я ушел.

— Смешно. — Взглянуть на него она не решалась. — Так зачем я вам все же понадобилась?

— В доме герцога есть одна вещь, которую мне крайне необходимо найти. И вы должны помочь мне в этом.

— Должна? — вконец разозлилась Дженис. — Если кому‑то нужна помощь, об этом следует вежливо просить. Не желаю ничего слушать, пока вы не станете соблюдать правила учтивости.