Дженис крепко зажмурилась. Так и было — ее послали сюда именно с этой целью!

— Я слышала, она не выдерживает сравнения со своей старшей сестрой, — сказала леди Роуз.

— В таком случае ее старшая сестра, должно быть, непревзойденная красавица, — заметила леди Опал. — Ведь леди Дженис очень красива.

Вероятно, Дженис следовало чувствовать себя польщенной, но вместо этого она ощутила легкую дурноту, слушая, с каким безразличием они обсуждают ее, и мысленно взмолилась: «Пожалуйста, уходите».

— Что будем делать, если придется все‑таки уехать? — спросила леди Роуз.

Дженис услышала вздох.

— Ну тогда попытаем удачи в Шотландии. Там немало лэрдов, жаждущих женского общества.

Эти слова неприятно поразили Дженис, и она снова открыла глаза.

Что именно имела в виду леди Опал? Ее заявление можно было истолковать по‑разному.

— В такую‑то погоду? — Голос леди Роуз звучал безрадостно. — Думаю, в ближайшее время нам не стоит беспокоиться об отъезде.

— Надеюсь, что так.

Воцарилось гнетущее молчание, которое нарушила леди Опал:

— Не стоит жалеть себя. Нам был дарован один восхитительный сезон, так что мы имели возможность попытать счастья. Теперь придется как‑то выкручиваться.

— Если бы только ты ответила «да» лорду Арчибалду… — начала леди Роуз.

— Если бы только ты поощряла сэра Кевина вместо лорда Боксвуда, который не имел серьезных намерений. Я ведь тебе говорила, — с горечью произнесла леди Опал.

— О, успокойся, пожалуйста.

— Леди Дженис наверняка не окажется в нашем положении, — заметила ее сестра. — Семья никогда не отторгнет ее.

— Это в некотором роде ее собственное несчастье — переезжать от родственника к родственнику, — возразила леди Роуз. — И ты ошибаешься: она очень похожа на нас. Я увидела это по ее лицу.

— Что ты имеешь в виду? — спросила леди Опал.

— У нее такой вид, будто она боится бороться за свое счастье.

У Дженис скрутило живот.

— Как и мы, — добавила леди Роуз. — Почему мы никогда не думали, что заслуживаем счастья?

— Возможно, потому, что родители не слишком любили нас.

Леди Роуз горестно вздохнула:

— У нее нет подобных причин. Она из большой дружной семьи, ее наверняка любят.

— Вполне возможно, и у нее есть не менее веские оправдания, чем у нас.

От слов леди Опал Дженис вспыхнула: нет у нее никаких оправданий.

— Ну, как бы там ни было, она слишком застенчива, чтобы завлечь герцога, — продолжила леди Роуз. — И если как следует поразмыслить, наверняка ее родители прекрасно это знают. Может, они и вправду послали ее повидаться с вдовствующей герцогиней: с глаз долой, так сказать. У нее была возможность найти себе достойную пару. Наверное, им стыдно, что она не сумела воспользоваться ею.

Дженис пришла в ужас. Неужели родители стыдятся ее? О том, что жалеют, она знала, но стыд — это совсем другое!

— Ты полагаешь, она им в тягость? — удивилась леди Опал.

— А кому понравится жить бок о бок с неудачницей? — самодовольно заявила леди Роуз, будто сама не потерпела фиаско. — Чувствительный удар по престижу, в особенности для власть имущих.

Дженис судорожно сглотнула: нет, ее родители не такие, не могут быть такими и любят ее, — но затем вспомнила о тех важных событиях, в которых ей не пришлось участвовать из‑за отъезда сюда. Вспомнила, что мама лишь возражала из‑за этого против поездки, но отмахивалась от нее, как, впрочем, и папа. А как она уезжала? Да они практически затолкали ее в карету!

Неужели они и вправду не хотели видеть ее на грандиозном празднике, что собиралась устраивать мама? Или на званых обедах в честь Грегори и Пиппы? Неужели ее присутствие им действительно стало в тягость?

— Я припоминаю, у нее была какая‑то нелицеприятная история, что‑то связанное с мужчиной…

От слов леди Опал Дженис чуть не лишилась чувств.

— И не с каким‑нибудь, а с Финнианом Латтимором. — Леди Роуз произнесла это совершенно спокойно. — Роскошный мужчина. Только не говори, что не помнишь подробностей.

Дженис прижала ладонь к груди в надежде хоть немного успокоить сердцебиение.

— Что ты имеешь в виду?

— Да разное говорят… — уклончиво заметила леди Роуз.

— Но почему я ничего не знаю?

— Должно быть, это произошло в те злополучные шесть месяцев, когда ты была прикована к постели. Ты была смертельно больна, и я старалась оградить тебя от слухов. А потом как‑то не представилось случая.

— И что это за история? Ну говори же, а то я умру от любопытства.

— Ходили сплетни, что она ему отдалась. Уже давно. В Ирландии. На какой‑то свадьбе. А потом их вроде бы застали… ты не поверишь — в Воксхолле.

Нет!

Дженис едва не выкрикнула это и в который раз порадовалась, что сидит. Они все перепутали! Это Маршу Финн соблазнил в Ирландии и бросил… Не ее!

Дженис едва не стало дурно от услышанного.

На сестру она не сердилась: бедняжке немало пришлось пережить, но случившееся оказало на саму Дженис разрушительное влияние.

Ну как теперь она сможет защитить себя? Ей до конца своих дней не опровергнуть эти слухи, да и как можно оправдаться, не затронув репутацию любимой сестры? Значит, придется терпеть и улыбаться: делать вид, что никаких сплетен не слышала. И вообще ее это не касается. Мама всегда убеждала их с сестрами игнорировать сплетни, ни в коем случае не пытаться оправдываться или кому‑то что‑то объяснять.

Но следовало признать, Дженис знала, что слухи не возникают на пустом месте: они с Финном действительно побывали на нескольких приемах в Лондоне, — но тогда она и представления не имела об их с Маршей прошлом.

А уж что касается… никогда!

Да, они целовались в Воксхолле, но ничего больше: обменялись несколькими поцелуями на темной тропинке, вдали от света фонарей. И все. Не стоит и вспоминать, что даже этот вполне невинный флирт угнетал ее и заставлял испытывать чувство вины. Она понимала, что вела себя безрассудно, но не думала, что кому‑то этим навредит.

И вот пожалуйста… Мама всегда говорила, что слухи способны убить: от них страдают ни в чем не повинные люди, — а потому следует вести себя пристойно, дабы не давать повода для сплетен.

Дженис не могла прийти в себя от ужаса, унижения и ярости.

Будь проклят этот чертов Финниан Латтимор, разрушивший — и все еще продолжавший разрушать — их жизнь!

Но еще больше она злилась на саму себя, оттого что поддалась его фальшивому обаянию.

— Откуда тебе все это известно? — продолжала между тем леди Опал.

— От миссис Баррет, жены доктора, а та, в свою очередь, узнала эту историю в Лондоне от одной из своих близких подруг.

— Но это не может быть правдой: его вынудили бы жениться на леди Дженис.

— Вот именно. Или вызвали бы на дуэль мужчины ее семьи: братья, отец. Такой скандал не оставили бы без отмщения.

— Но он потом куда‑то исчез, — задумчиво проговорила леди Опал. — Может, его выслали?

— Его брат женат на ее сестре, так что…

Раздался смех.

— Ты права. Но слухи столь деликатного свойства живут годами.

— До тех пор пока леди Дженис не выйдет замуж скорее всего.

— Ну, с такой‑то репутацией — и замуж?

— Возможно, поэтому семья и вмешалась… Всем известна честность и порядочность Шервудов. У старшей сестры леди Дженис безупречная репутация, так что всякий, прежде чем передать эту сплетню, дважды подумает…

— Почему же тогда миссис Баррет рассказала об этом тебе, а ее подруга в Лондоне, в свою очередь, ей?

— Сын миссис Баррет, художник — у него своя студия в Мейфэре, — всегда очень интересовался леди Дженис. Вот подруга миссис Баррет и сочла необходимым поведать ей эту историю. А еще раньше и ее сын мечтал жениться на леди Дженис.

— И кто же эта подруга?

— Леди Коркоран.

Дженис закрыла глаза ладонями. Сын леди Коркоран, Маркус, был самым серьезным ее поклонником, и она никак не могла понять, почему он внезапно… исчез.

Теперь поняла.

— И миссис Баррет сообщила все это тебе… Почему?