Сергей шагал широким шагом и с наслаждением вдыхал запах пахучих трав. Вдруг где-то совсем рядом послышался тонкий звук — что-то звякнуло. Он вздрогнул, остановился. У родника сидел человек. Он низко склонился к воде, будто всматривался в нее.

Костюков осторожно приблизился и встал у человека за спиной. Но тот даже не обернулся. Заинтригованный тем, что же такое рассматривает незнакомец в воде, Сергей сам наклонился над ее зеркальной поверхностью. Оттуда на него глянуло яркое, как вишенка, лицо девушки. Заметив отражение в воде, девушка резко подняла голову. Он

узнал дочь Зердебая, которую видел всего однажды в доме ювелира.

Девушка в смятении вскочила, хотела бежать, но, осознав, что перед нею Костюков, остановилась. К побледневшему лицу прилила кровь. Окинув взглядом Сергея, одежда которого была в репьях и пятнах от ягод, она невольно улыбнулась. Испугавшись своей улыбки, она поспешно повязала голову платком и протянула руку за мешком. Но Костюков опередил ее и схватил мешок первым — он был наполнен кизяком. Парень хотел бросить мешок себе на плечо, но девушка решительно вырвала его и зашагала торопливо прочь. Сергей растерялся, застыл на месте. «Какая она красивая! Как скромна и пуглива!» — полной грудью вздохнул он.

Фыркнул конь. Поодаль на вороном коне с длинной гривой возвышался всадник. Он покачал с осуждением головой.

Выслушав новости от Абулхаира, Тевкелев сорвался с места и заметался по юрте. «Вот кто подзуживал Батыра, вот кто сообщил ему о караване Гарбера! Шакалы! Шакалы, которые хотят свою ненависть к Церену Дондуку обратить в ненависть казахов к России! — бились мысли в голове Тевкелева. — Господи, и ложь-то какую наивную и в то же время наглую сочинили: двадцать тысяч русских солдат наголову разбиты силами двух взбесившихся тайши! Что их палки против пули. Хотя чем наглее ложь, тем больше люди ей верят. Народ прост, его легко обмануть, обвести вокруг пальца. Он поверит в любую чушь. Надо развеять эти слухи, разоблачить ложь, иначе мы можем поплатиться, и крепко!»

Тевкелев спрятал письмо в карман, решив, что его обязательно надо будет отослать царице.

— Россия — это золотой столб, который не упадет, не вздрогнет, даже если земля задрожит. Калмыки — это перекати-поле: куда дунешь, туда и полетят! — губы посла дрожали, он никак не мог справиться с гневом. — Их могут разбить не только русские, но и яицкие казаки и башкиры... Я так полагаю: оба тайши не смогли объединить своих людей против Церена Дондука для борьбы. Вот отец с сыночком и решили: почему бы не загрести жар чужими руками? Однако императрица быстро призовет их к порядку! — голос Тевкелева зазвенел. — Покажет им кузькину мать! Небо покажется им с овчинку, — добавил он, чтобы быть понятым. — Она окажет поддержку Церену Дондуку, верному своей клятве. Спасибо, что вы сочли нужным поставить меня в известность о замыслах Лобжи и Доржи, что письмо показали! — Посол отвесил легкий поклон.

На Абулхаира глубоко подействовал искренний гнев и негодование Тевкелева. Если бы он не кипятился вот так, пожалуй впервые за время их знакомства потеряв власть над собой, если бы он притворился невозмутимым и спокойным, Абулхаир принял бы это за обыкновенную хитрость и попытку скрыть свой страх. Хан понял очень ясно и отчетливо: Доржи и Лобжи либо безумцы, либо жертвы чьих-то интриг!

— Господин посол, мы не поверили ни одному их слову. Если бы поверили, письмо это вряд ли сейчас лежало бы у вас в кармане, — произнес с улыбкой Абулхаир.

— Этих бахвалов следует проучить отменно. Послов — Мунке и иже с ним — привязать к крупам коней и тотчас отправить к уфимскому воеводе! — холодный взгляд Тевкелева обжег сердце Абулхаира.

Он помолчал, подумал и решил, что поступить так круто нельзя. Это было бы неосмотрительно и опасно.

— Господин Мамбет! Кто знает, что скрывается за этим письмом? — осторожно вымолвил он. — Может быть, врагам нужны наши слишком решительные действия? Как повод для какого-нибудь нового злодейства? Сдается мне, вам полезнее проявить осмотрительность и хитрость. Немного потянуть, подождать, задержать посла у себя. Самим же попытаться разгадать замысел наших врагов. Поступим мы сейчас круто с калмыцкими послами, нас осудят даже свои, те бии, что на нашей стороне. Странный они народ, всегда колеблются. Когда государыня-царица узнает обо всем, она сама найдет способ наказать злодеев! — Абулхаир выдержал паузу и тихо добавил: — Во мне не сомневайтесь. Ничто не может заставить меня изменить клятве, даже юная дочь тайши! — смягчил он с улыбкой торжественность своих слов. — Зачем мне попусту то и дело клясться вам? Наступит время, когда вы сможете спокойно вернуться в вашу страну. Я отправлю с вами сына Ерали. Как заложника.

Тевкелев положил руки на плечи Абулхаира и произнес с глубоким, неподдельным чувством:

— Спасибо. Благодарю вас, спасибо! — голос его дрогнул.

Подоспела середина мая.

Ветки кустов, казалось, покрылись пухом, но это был не пух, а шерсть линяющего скота. Наступила пора стрижки овец. Мужчины повязывали головы платками, закатывали рукава, со скрежетом точили ножницы, отлавливали овец, связывали им ноги.

В самом ханском ауле овец не стригли, чтобы запах пота не беспокоил, не мешал хану и его байбише. Скот из аула сгоняли в безлюдное место, там и стригли. Вечерами стригали возвращались на конях в аул, а сторожить горы шерсти оставались Итжемес и русская девушка Мариям.

Они обитали в темной лачуге. «Уж дал бог, так дал, не поскупился!» — каждый раз приговаривал Итжемес, когда люди исчезали с глаз и он оставался вдвоем с Мариам. И каждый раз Мариам улыбалась ему в ответ.

Два месяца прошло, как бог послал Итжемесу счастье. В тот день, когда в ауле праздновали айт, Итжемесу сообщили:

— Тебя вызывает туленгут Байбек!

Байбек был зол:

— Эй, ты, слушай внимательно и выполняй в точности! Сейчас сам сядешь на лошадь, а на поводу поведешь черного атана. Последуешь вот за этим длинным. — Байбек небрежно кивнул в сторону слуги, который привел Итжемеса. — Будешь действовать по его команде. К человеку, который сидит на черном атане, не приближаться! Ослушаешься — твоя дурная башка будет валяться в золе! Всё — отправляйся!

Они двинулись в путь под покровом ночи: длинный слуга на коне, Итжемес на дохлой лошаденке, закутанный в черное человек на верблюде.

На рассвете они достигли темной котловины, заросшей жузгеном и саксаулом. Когда всадники продрались сквозь заросли, перед ними открылась небольшая полянка с бугорком в центре. Длинный дал знак спешиваться и начал отвязывать тюки. Они падали на землю с гулким стуком.

— Ну, чего рот разинул, помоги! — грубо прикрикнул длинный на Итжемеса, и они вдвоем отнесли мешки в землянку — бугорок тот и был землянкой.

В ней был очаг, единственное окно — из натянутого бурдюка, весь потолок в паутине.

Незнакомец в черном одеянии стоял поодаль, боясь шелохнуться. Спустя некоторое время длинный поднял с травы атана, взял в руки повод от куцехвостой лошаденки, на которой всю ночь трясся Итжемес. На прощание сказал:

— Ни на шаг не удаляйтесь от этого места! До тех пор, пока я не вернусь. Об остальном знаешь от Байбека. Ну, бывайте здоровы!

Огромный атан зашагал за конями вразвалочку. Два чужих друг другу человека остались на тихой, окруженной зарослями полянке.

Итжемес принес хворосту для очага, принялся разбирать мешки. В них оказалась, к его великому удивлению, женская одежда, чекмень из верблюжьей шерсти, штаны из шкур, поношенные сапоги. Итжемес приуныл: «Туленгут, наверное, держит нас за кротов, которые питаются шкурами!» Но тут его руки нащупали две бараньих туши и мешочки с рисом и ячменем.

Напевая себе под нос, повеселевший парень отправился за дровами. В кустах наткнулся на бадью и корыто, укрытые сушняком. А неподалеку обнаружил колодец.