— Это правда? — с мольбой взглянула она на него.
— Это правда, дочь моя.
Слышал ли что о разгроме казаков татарин или нет, но он сумел убедить Фатиму уехать с ним в Крым.
— А к тому же, — говорил он ей, — я достоверно знаю, что турки идут сюда с огромной армией. Они осадят крепость. Всех здесь побьют, камня на камне не оставят… Я хотел упредить казаков, чтоб по-доброму сдали нам крепость. Но не удалось. Пусть пеняют сами на себя…
Тут же, на базаре, Коземрат уговорился обо всем с Фатимой.
Вечером того же дня Фатима, как и всегда пожелав покойной ночи прислужнице Зейнаб, улеглась спать. В полночь в окошко постучали. Девушка приоткрыла его и вскочила на подоконник. Сильные мужские руки подхватили ее и унесли.
На причале ее ждала готовая к отплытию галера.
ПАРЛАМЕНТЕРЫ
Покорив Багдад, султан Турции Мурат IV заключил мир с Персией на долгие годы.
На радостях, что одержал победу над злейшим своим врагом, он закатил роскошный пир, на который была приглашена вся знать Турции. От чрезмерного употребления алкоголя на этом пиру султан скоропостижно скончался.
Остро возник вопрос о престолонаследии. У умершего султана детей не было. Братьев же он своих умертвил, кроме одного — психически больного Ибрагима, которого из-за его слабоумия пожалел и пощадил. Но султан посадил его на всю жизнь в мрачную темницу.
Великий визирь Мугаммед-паша и престарелая султанша, мать Ибрагима, освободили слабоумного принца из заключения и посадили его на престол.
Возвели они его на престол, конечно, для виду. Всеми же делами страны правили они, старая султанша и, главным образом, великий визирь.
Турция в то время находилась в затруднительном политическом положении. Австрия, Польша и Россия предъявляли Турции ряд требований, которых та не могла выполнить. Венеция же открыто угрожала войной. Неспокойно вела себя и только что побежденная Мурадом IV в долголетней кровопролитной войне Персия. Вызывающе вел себя и находившийся под властью Турции крымский хан.
В такое тяжелое для Турции время казаки в Азове были как бельмо на глазу.
Умный визирь Мугаммед-паша, для того чтобы повысить престиж Турции в глазах других держав и произвести должное впечатление на жаждущих с ней ссоры Австрию, Польшу и Персию, а главным образом, приостановить Россию в ее желании расширить границы, решил начать подготовку к походу своих войск на Азов.
Намерений визиря не остановили даже мрачные предзнаменования. Например, во время большого пожара в Царьграде визирь, спасая свои богатства, опалил себе бороду и пожег руки. И почти одновременно с этим бедственным событием в Тавриде произошло сильное землетрясение, во время которого полоумного султана Ибрагима, находившегося в это время в городе, от страха разбил паралич.
Визирь не был суеверным человеком, и все эти дурные приметы не повлияли на его решение.
Весной 1641 года турецкие войска, набранные из разных народов, подвластных Турции, направились к Азову.
Армия двинулась грозная, мощная. В составе ее были шесть тысяч венецианских моряков, сотни немцев, опытных мастеров подкопных и подрывных дел, много шведских, греческих и французских планщиков[28].
Не считая рабочих и землекопов, набранных в Молдавии и Валахии, турецкие войска насчитывали более ста тысяч солдат, в том числе 20 тысяч отборных янычар, более 20 тысяч спагов[29]. 10 тысяч крымских татар, 10 тысяч черкесов и т. д.
Одних лишь проломных больших пушек, ядра от которых весили полтора и два пуда, везли к Азову сто тридцать штук, да мортир зажигательных более сорока. А что касается небольших пушек, стреляющих мелкими снарядами, их насчитывалось до тысячи.
Вот такая сухопутная армия двигалась, к Азову. Да морем еще шло на Азов под командованием храброго, опытного флотоводца Пела-паши сорок пять военных галер и множество мелких судов, нагруженных до отказа войсками.
В начале июня турецкие корабли высадили десант на берег верстах в десяти от устья Дона и сорока верстах от Азова, начали выгружать осадную артиллерию, снаряды и другие военные припасы.
А потом подошли и войска, идущие сухим путем. Соединившись, все вместе стали окружать крепость.
Казаки молчаливо наблюдали с крепостных стен за продвижением неприятельских войск и не принимали мер к задержанию их.
В распоряжении войскового атамана Осипа Петрова имелось до шести тысяч казаков да восемьсот казачек, заявивших, что они будут оборонять крепость вместе со своими мужьями и отцами.
Вражеская армия обступила крепость густым кольцом. Теперь в Азов и из него нельзя было ни пройти, ни проехать.
На другой день, после того как вражеские войска со всех сторон обложили крепость, к городским воротам подошли турецкие парламентеры с белым флагом.
Боясь подвоха, казаки им ворот не открыли, а спустили с крепостной стены лестницу. По ней парламентеры и взобрались в крепость.
Чин чином, как это и полагалось по обычаю, казаки оказали парламентерам должный прием. Пригласили их в становую избу, усадили на скамью к одной стене, а сам атаман Петров с войсковыми старшинами сел на скамью у противоположной стены. К той именно стене, в переднем углу которой перед потемневшими образами спасителя. Иоанна-крестителя и Николая чудотворца слабо мерцала граненая лампада.
Два толмача — один турецкий, небольшого роста, остроглазый, с небольшой бородкой, в чалме, а другой казачий, Гурьян Татаринов, — сели рядом за стол между стариками.
Со скамьи, загремев саблей, поднялся Осип Петров.
— Гутарьте, почтенные, с каким делом пожаловали к нам? — спросил он, глядя с достоинством на сидевших парламентеров. — Я атаман Войска Донского Осип Петров. А это войсковые старшины, — махнул он рукой на сидевших рядом с ним казаков.
Гурьян перевел на турецкий все, что сказал атаман.
Со скамьи поднялся огромного роста, со свирепо сверкавшими черными глазами, краснолицый турок в чалме и кольчуге.
— Я Мухамед-ага, — ткнув себя пальцем в грудь, сказал он сипло, — начальник янычарского войска. Я представляю самого сераскира. А это Курт-ага, — указал гигант на тщедушного старика в феске. — Он представитель капатун-паши. А это, — ткнув пальцем в мрачно насупившегося татарина, — начальник янычар — Чеком-ага, представитель крымского хана.
Мухамед-ага переждал, пока перевел на русский язык его слова турецкий толмач, а потом продолжал заносчиво:
— Знайте, атаман и войсковые старшины, войска нашего подошло к Азову много. Очень много!.. И еще подойдут. Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока не возьмем крепость, пока не уничтожим вас всех до единого. Смерть вам будет неминуема. Помощи вам ждать неоткуда. Русский царь отказался от вас. Помогать он вам не будет. Он не хочет ссориться с нашим султаном… Если вы сдадите нам крепость по-доброму, то наш великий сераскир повелел объявить вам, что тогда он выдаст вам двенадцать тысяч червонных сейчас же, а по выходе из крепости пожалует еще тридцать тысяч. Вот и подумайте теперь над моими словами.
Атаман Петров задумался, ущипнул бороду.
— Спасибо, кумушка, на бражке, а с похмелья головушка болит, — буркнул он, усмехаясь. — Гурьян, — сказал он громко, — скажи послам турским, что с бухты-барахты мы этого вопроса решить не могем… Вот ужо выйду я отсель со старшинами, обсоветуем слова начальника янычарского, а потом и ответ свой обскажем ему… Нехай, коли посидят турчане, подождут нашего ответа… А ты тоже посиди с ними.
Атаман и старшины вышли из комнаты. Турецкие парламентеры о чем-то шумно заспорили между собой. Воспользовавшись этим, турецкий толмач шепнул Гурейке:
— Не бойсь меня, парень. Я, брат, родом-то сам русский. Зовут меня Дроном, а сейчас-то само собой Мустафа. В неволе у турчан долго был… Потом, — виновато сказал он, — по немощи своей в их веру перешел… Не вини, парень, не стерпел тяжелой неволи…