Колонизаторы вырезали целые племена, выжигали деревни, обращали в рабство мужчин, женщин и детей. В погоню за рабами начали снаряжать «бандейрас» — экспедиции, отправлявшиеся во внутренние районы страны. Каждая из них, возвращаясь, приводила по нескольку тысяч рабов, тех, кто остался в живых после кровавых набегов на индейские деревни.

Однако индейцы не подходили на роль рабочего скота. Очень часто, захваченные в плен и обращенные в рабство, они погибали уже через несколько недель. Это была странная смерть: индеец ложился на землю и лежал, глядя в небо. Лежал час, другой, а потом умирал. Умирал, потому что не мог жить в неволе. Взбешенные португальцы били невольников бичами, пытали, но ничего не могли с ними поделать. Индейцы продолжали умирать. И тогда португальцы обратились к другому источнику дешевой рабочей силы, лежащему на противоположном берегу Атлантики, — к Африке. Тысячи кораблей работорговцев потянулись сюда, в Бразилию, с трюмами, забитыми чернокожими невольниками. Но это уже другая история, а мы вернемся к индейцам.

Они не покорялись без боя. До сих пор помнят в Бразилии имя легендарного Аурикабы, вождя племени манау, боровшегося с конкистадорами не на жизнь, а на смерть. Он бросился, чтобы не быть плененным, в реку Рио-Негро. До сих пор вспоминают правнуки имя Сапе Тиараю, вождя гуарани, сражавшегося с испанцами. Бразильские летописцы рассказывают об удивительном мужестве вождя Пиражибе, который в бою с голландцами (кто только не заявлялся в те бурные годы к берегам Бразилии!), лишившись глаза, выбитого пулей, бился до тех пор, пока не упал замертво.

Чем стремительнее продвигалась «цивилизация», тем тяжелее приходилось аборигенам. Колонизаторы постепенно оттесняли их все дальше и дальше в глубь страны. Открытие золота в конце XVII века вызвало новый поток авантюристов, мечтавших о сказочном «Эльдорадо». Чтобы получить представление о масштабах безумия, охватившего в то время Бразилию, достаточно вспомнить, что в XVIII веке 35 процентов золота, добытого в мире, было извлечено из бразильских недр.

Затем пришла эпоха новой «лихорадки» — кофейной. Покорив сердце губернаторши острова Мартиника, молодой бразильский офицер Пальета, возвращаясь на родину, получил от нее букет цветов, в который вопреки строжайшему запрету была вложена горсть кофейных семян. Жена губернатора во имя любви совершила тягчайшее преступление: спустя несколько лет кофейные плантации заполнили все прибрежные районы Бразилии и вытеснили с мировых рынков мартиникский кофе. Кофейные деревца шагали все дальше и дальше от побережья, тесня племена гуарани, ботокудов, трумаи, камаюра. И именно здесь — в верховьях Шингу, в районе, где этот приток Амазонки рождается от слияния рек Кулуэне и Кулизеу, — они нашли идеальное убежище, самой природой защищенное от вторжения кровавых бандейрас. С юга доступ к плато блокировался отрогами хребта Ронкадор. С запада — рекой Сан-Мануэл. С севера — река Шингу, служившая, казалось, естественной дорогой в этот район из Амазонки, была почти непреодолимой из-за множества водопадов и порогов. Ну а с востока, откуда и надвигалась волна «белой цивилизации», верховья Шингу были надежно защищены реками Арагуая и Рио-дас-Мортес, полноводными, широкими, кишащими грозными пираньями, обросшие по берегам непроходимой сельвой, которая даже простую высадку с лодки на берег превращала в акт героизма и смертельного риска. Рио-дас-Мортес — что в переводе означает «Река Смертей» — не случайно получила это мрачное имя. Вплоть до XX века она оставалась крайним рубежом проникновения белого человека в верховья Шингу. Многие экспедиции доходили до нее и... либо поворачивали назад, либо бесследно исчезали в зеленой пучине сельвы.

Первым прорубил окно в Шингу немецкий путешественник Карл фон ден Штейнен. В 1884 и 1887 годах он дважды побывал в этих краях, пройдя на лодках по Шингу и ее притокам до Амазонки. Две книги путевых записей отважного исследователя читаются сегодня с таким же захватывающим интересом, как романы Жюля Верна или фантастические новеллы Эдгара По. Скрупулезные и бесстрастные дневники служат уникальным источником ценнейших сведений для этнографов, историков, биологов, искусствоведов, одним словом, для всех, кто изучает мир индейцев: ведь хотя со времени путешествий Штейнена в Шингу не прошло и ста лет, многие из встреченных им племен давно уже вымерли, и их жизнь, их облик, культура, язык известны нам только по записям немецкого путешественника.

Вслед за ним в Шингу попытались проникнуть и другие экспедиции. Самой известной и, может быть, самой трагической из них стала маленькая экспедиция неисправимого романтика и авантюриста английского полковника Перси Гаррисона Фосетта, исчезнувшая в джунглях Шингу в 1925 году. Как и многие другие ученые, Фосетт был убежден, что где-то здесь, в верховьях Шингу, обитали некогда предки инков, а может быть, и таинственная цивилизация, родившаяся на поглощенной океаном Атлантиде и нашедшая спасение в сердце Южной Америки. Между реками Сан-Мануэл и Рио-дас-Мортес полковник пытался искать следы этой цивилизации: таинственные «города», в существование которых он верил до самой своей гибели.

И уже совсем недавно — в 1934 году — на берегах Рио-дас-Мортес погибли два миссионера Жоао Фукс и Педро Сасилотти, нарушившие покой племени каража. А спустя еще семь лет, в 1941 году — индейцы шавантес были атакованы пришедшими на берега Рио-дас-Мортес аримпейрос — белыми авантюристами, разыскивающими в сельве золото и драгоценные камни. Направленная для улаживания конфликта экспедиция Пиментела Барбоза была разбита: хозяева этой земли не собирались отдавать без боя последний редут, последнюю крепость и убежище, оставшееся им в многовековой неравной борьбе с неумолимо наступавшей «цивилизацией» белых.

Кажется невероятным, но это факт: к началу сороковых годов нашего века, когда самолеты уже летали через Северный полюс, а ученые работали над расщеплением атома, плоскогорье Шингу оставалось единственной столь большой по площади (кроме Антарктиды, разумеется) неисследованной областью нашей планеты. Столь долгая изоляция от внешнего мира помогла образованию у племен, собравшихся в этом районе, общей культуры, которую ученые назвали «культура Шингу». Разумеется, этот процесс взаимовлияния был далеко не мирным. Племена ожесточенно воевали друг с другом и с белыми «цивилизадо», пытавшимися проникнуть сюда. Война была привычным делом для каждого племени, всегда ожидавшего нападения со стороны соседей и готового нанести ответный удар. Бывало и так, что некоторые племена заключали нечто вроде «пактов о ненападении» или объединялись в «военные союзы» против наиболее воинственных и грозных племен, таких, как чукарамае или чикао. Некоторые племена погибали в войнах и битвах с более сильными или вымирали вследствие эпидемий, вызванных контактами с белыми. Веками складывался этот своеобразный, удивительный, дразнящий воображение мир. Мир, который по-настоящему был разбужен лишь в 1943 году, когда сюда, на берега Шингу, пришли три брата Вилас-Боас: Орландо, Клаудио и Леонардо.

Кокоти, видимо, отлично справляется со своими обязанностями: уже через десять минут после прибытия мы с Арналдо обеспечены всем необходимым: полотенцем, скрипучей койкой и даже сменой чистого постельного белья. Я бросаю в тумбочку грязную рубаху, надеваю старенькие, видавшие виды шорты и обуваю новые кеды, купленные три дня назад в Рио. Отличные кеды, марки «Адидас». Потом заряжаю фотоаппараты. Потом закладываю в магнитофон «Филипс» свежие батарейки и новую кассету с пленкой. И чувствую, что теперь я готов к любым приключениям и подвигам.

За дощатой перегородкой раздается хриплый раздраженный голос Орландо: «Кокоти! Кокоти! Куда, черт побери, исчез этот постреленок?» — «Я здесь, сеньор Орландо», — раздается в ответ из каптерки. «Где мои очки?» — «Сейчас найду, сеньор Орландо!»

За окном, близ которого стоит моя койка, слышится тихий горестный вздох. Выглянув наружу, я вижу старую овцу Ракель, глядящую на меня своими печальными глазами.