Я двинулся в путь, стараясь выдерживать направление. Я хотел уйти как можно дальше от города, на возможно большее расстояние между мной и ним. Я хотел жить, потому что мне еще много надо было сделать, например найти моих сестер. Я не допускал, что они могли умереть, и поэтому такая цель была самой главной. Я был уверен, что моя мать вдохновляла меня с того света и что она хотела, чтобы я нашел моих сестер.

Я оставил русло ручья, вдоль которого шел, определил направление и скоро узнал лес, где мы скрывались и ждали отца. Я знал это место. Я очень хотел подойти к нашему дому. Мне надо было знать, что там происходит, хотя я боялся узнать что-то дурное.

Не знаю, откуда взялись у меня силы, чтобы так бежать. Время от времени я оглядывался, уверенный, что за мной следят. Но нет. Мне удалось подойти незамеченным к окраине армянского квартала.

Тогда я увидел несколько пожаров. Я укрылся за саманным забором и увидел, как горели ближайшие дома. Я знал, чьи они. Это были дома семьи Назарян и семьи Мануэлян, оба дома были полностью разрушены. Я боялся, что и наш дом постигла та же судьба.

Но нет, он стоял на месте. Не тронутый, по крайней мере, внешне. Я сильно разволновался, увидев наш дом целым. У меня было впечатление, что там находилась моя семья, она ждала меня, и я побежал туда. Там никого не было. Как ни странно, район был пуст, его окружала томительная тишина, и впервые слезы хлынули у меня из глаз. Я снова укрылся за забором. Неподалеку росли кусты, скрывавшие лаз в заборе. Нам никогда не приходило в голову закрывать его, ведь через него пролезала наша собака Йем.

И в тот момент я осознал действительность. И я принял ее. Меня охватила грусть, словно серое покрывало накрыло все мое существо.

Потом, когда я успокоился, я пошел к ангару. Я знал, что искал. У моего отца в ангаре был небольшой тайник, в котором хранился ключ от нашего дома. Ангар был закрыт, но в него можно было попасть через окно. Через несколько секунд я был внутри. Все было на месте, я нашел ключ и вышел из ангара.

Меня удивило, что дом не разграблен. Создавалось впечатление, что в нем все оставалось по-старому и что мой отец только на минутку вышел из него.

Позже я узнал, — что там произошло. Дом и все, что в нем было, было присвоено заместителем начальника Трапезунда Мустафой Сурус Зфенди. У него не было необходимости устанавливать охрану — страх перед ним у людей был очень велик. Сами турки говорили, что они предпочли бы увидеть самого дьявола, чем Суруса. Он не только взял себе дом одного армянского коммерсанта, но и захватил другие дома этого района. Потом он велел поджечь остальные дома, пригрозив смертью каждому, кто приблизится к ним. Он не мог отвлекать своих полицейских на охрану этого места, достаточно было как следует пригрозить.

Я вошел в дом, стараясь не шуметь. Я чувствовал себя так, словно какой-то камень лежит на моей груди, но пересилил себя. Все в доме оставалось так, как мы оставили после смерти моей матери. Я еще чувствовал ее запах и представил себе, что она вот-вот выйдет из одной из дверей и, улыбаясь, пойдет навстречу мне. Меня бил озноб.

В этот момент я услышал шум на втором этаже. Кто-то как будто передвигал мебель и что-то искал. Я направился наверх, стараясь не наступать на скрипящие ступени. Я подумал, что там, возможно, был мой отец или, может быть, сестры. Сердце снова гулко забилось в груди.

Он стоял спиной ко мне, и сначала я не узнал его. Неожиданно он обернулся, и видно было, как сильно он удивлен. Это был Арутюн Андреасян.

Много лет он работал старшим боцманом на корабле отца. Меньше года назад он уволился по здоровью.

Арутюн крепко обнял меня. Слеза скатилась по его обветренной щеке: «Я знал, что ты не умер! Я уверен, что твои сестры тоже живы! Но дай-ка мне посмотреть на тебя. Тебе, видно, досталось…»

Арутюн объяснил мне, что в тот день, когда умерла мама, отец сказал ему, что в случае непредвиденных обстоятельств, он должен был попытаться снять деньги с его счета в банке и переслать их на счет в Париже. У него имелась доверенность на такую операцию. Но дом его полностью сгорел, и Арутюн знал, что у моего отца среди его документов хранилась копия, которую он часто видел.

Несмотря на весь риск, он считал, что уже поздно снимать деньги со счета. Два дня назад вали подписал декрет, согласно которому все счета армян были реквизированы.

Директор банка выслушал его. Бей был хорошим человеком. Он сказал, что если Арутюн принесет ему доверенность, то он сделает в главной книге запись, указав в ней дату на неделю раньше. Он знал, что рисковал своей шкурой, но признался, что ему хотелось сделать хоть что-то хорошее для армян. В конце концов они много лет отдавали ему свои сбережения без каких-либо проблем. И потом, а что, если все вернется к тому, как было раньше?

Поэтому Арутюн решил рискнуть. Если ему удастся, останется хоть что-то, с чем мы могли бы начать заново нашу жизнь.

Когда он кончил говорить, я встал и обнял его. Я знал, с какой заботой оба мужчины всегда относились друг к другу.

Потом он предупредил, что мне надо немедленно уходить. Он сам был уже стар, и ему было все равно — умереть раньше или позже на день, но я не должен рисковать. В любой момент здесь могут появиться турки, хотя он думал, что они заняты сейчас тем, что грабят торговые учреждения в центре города. И никто не пойдет в запрещенное Сурусом место, чтобы он снял живьем шкуру за это.

Но мне надо переодеться, сказал он. Отрастить усы в турецком стиле, одеться на их манер и, конечно, покинуть Трапезунд как можно раньше.

Я поступил так, как советовал мне старый Арутюн. Я быстро помылся, и он намазал мне лицо и руки особым жиром, от которого кожа стала намного темнее. Потом он помог мне выбрать одежду. Посмотрев на себя в зеркало моей матери, я увидел там молодого слегка грустного турка с настороженным взглядом. Мой старый друг не мог удержаться и захлопал в ладоши. Он считал, что, если я стану говорить в крестьянской манере — что у меня получалось очень хорошо, — я мог бы обмануть неприятелей.

Но мне не следовало искушать судьбу. Несмотря на приличную маскировку, мне надо скрыться, бежать под покровом ночи и попытаться пробраться на границу с Россией. На той стороне живет много армян, и всегда найдется кто-нибудь, кто поможет мне.

Потом мы спустились на кухню. Слезы подступили у меня к горлу, когда я вновь оказался там. Я провел там столько счастливых дней и даже не знал об этом! Печь, в которой моя мать готовила наши любимые блюда… И еще были слышны голоса моих сестер…

Это были довольно сильные переживания. Несмотря на голод, я был не в силах съесть хоть что-нибудь. Арутюн огорчился. Он понимал, о чем я говорил. Однажды он уже пережил нечто подобное и вполне мог понять меня.

Находиться там дольше было бы неразумно. Поев что-то по его настоянию, я взял и положил в сумку кусок сыра и ломоть твердого хлеба. Я крепко обнял его и молча вышел тем же путем, каким вошел.

Эти места я знал как свои пять пальцев. Я пробежал вдоль забора и вошел в густые заросли сахарного тростника с оросительным каналом посредине. Я хотел выйти на Ризе. Там я должен буду найти турка Мустафу Азури, с которым мой отец вел много дел и которому, по словам Арутюна, можно было доверять.

Я знал, что будет очень трудно скрыться из города. Все дороги, ведшие в город, были перекрыты. Мне надо быть очень осторожным. Надо ждать ночи и верить в свою удачу.

Я прошел вдоль длиннейшего канала и достиг пересечения его с дорогой, шедшей вдоль берега. Проехало несколько запряженных мулами телег со стогами сена. Я забыл об осторожности. Телеги шли в том направлении, которое мне было нужно. Я осторожно пробежал по краю дороги и забрался в последнюю телегу. Никто не заметил меня. Я отодвинул тюк с сеном и спрятался внутри.

Кажется невероятным, что уже через несколько минут меня свалил сон, и я заснул под монотонный скрип колес.